От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - Базиль Гарт

Однако, в сущности, операции на этом фронте со стратегической точки зрения обернулись для немцев неудачей. Они не приблизили Германию к победе, и сегодня мы знаем, что эти успехи немцев даже не стали прелюдией к победе.

Хотя Сталин, несомненно, несет значительную долю ответственности за неудачное руководство и управление Красной Армией в начальные месяцы войны, было бы неправильным возлагать на него всю вину, так же как взваливать на Гитлера всю ответственность за неудачи вермахта в последние годы войны. Под командованием маршала Буденного на Юго-Западном направлении находилось около миллиона солдат и офицеров. Разве не разумно было ожидать, что такие крупные силы даже если и не смогут удержать рубеж Днепра, то дадут достаточно мощный отпор врагу, чтобы сорвать немецкое наступление. Отводить такую крупную массу войск за Днепр в условиях господства в воздухе немецкой авиации было бы в высшей степени опасным. Видимо, Сталин, как всегда было свойственно ему, также в первую очередь учитывал политические факторы. Всегда легче поддерживать боевой дух в войсках в позиционных оборонительных боях, чем при длительном отступлении, да и оставлять значительную часть территории Украины для немецких оккупантов по ряду причин было нежелательно. Этим и объясняется решение занять оборону и дать немцам бой под Киевом.

Итоги этого решения, возможно, были бы иными, если бы этой крупной массе войск было обеспечено умелое командование. Тимошенко (который в конце сентября вступил в командование уцелевшими войсками на Украине) и Жуков (которому будущее уготовило более важную миссию) могли бы изменить ход битвы за Киев, если и не отстоять сам город.

Поворот танковой группы Гудериана на юг для наступления в тыл киевской группировки советских войск захватил русских врасплох. Разрыв между армиями Тимошенко, сражавшимися в районе Смоленска и Рославля, и Буденного, оборонявшими Киев, составлял около 200 километров. Остатки 3-й армии и некоторые другие советские соединения, расположенные в районе Гомеля, в какой-то мере прикрывали эту брешь, но только против ударов с запада. Танковые колонны Гудериана, наступавшие с севера, выходили в тыл 3-й армии. Уже на третий день наступления 3-я танковая дивизия генерала Моделя захватила мост через Десну в Новгород-Северском и преодолела последний крупный естественный барьер своем пути навстречу танкам фон Клейста.

Советские историки возлагают определенную вину на генералов Ф. И. Кузнецова и А. И. Еременко, который командовал войсками Брянского фронта, созданного на фланге танковой группы Гудериана.[59] Но какими силами располагал этот фронт? Оперативная карта Гудериана показывает, что у русских на всем протяжении от Рославля до Новгород-Северского имелось всего девять стрелковых и одна кавалерийская дивизия, и едва ли по своей численности эти дивизии превышали бригады. К тому же наступавшая группа Гудериана была механизированной, советские же войска, которым необходимо было сосредоточиться, прежде чем нанести удар по немецким колоннам, передвигались со скоростью пешего солдата.

12 сентября танковые дивизии Клейста, прорвав оборону ослабленной боями 38-й советский армии, вырвались со своего плацдарма на восточном берегу Днепра у Кременчуга и 15 сентября у Лохвицы соединились с дивизиями Гудериана, замкнув внешнее кольцо самого крупного окружения, достигнутого немцами за всю Восточную кампанию.[60]

В «котле» командующий Юго-Западным фронтом генерал М. П. Кирпонос и его штаб вскоре потеряли управление войсками, которые оказались расчлененными на отряды и группы, действовавшие самостоятельно в соответствии с (часто противоречивыми) приказами командиров корпусов и армий.

У окруженных русских войск не хватало боеприпасов и горючего, не был организован и скоординирован прорыв вражеского кольца. Но с гордым упорством русские сражались до конца. В последние роковые дни целые батальоны бросались в контратаку с последними пятью патронами в магазине винтовки на немецкие артиллерийские позиции, а в рукопашных схватках русские были готовы вцепиться зубами в горло противника.

Когда бои прекратились, немцы тщательно подсчитали трофеи и пригласили большую группу фоторепортеров и художников. На многочисленных фотоснимках можно видеть колонны сожженных и взорванных грузовиков; почерневшие от огня танки с пробитой и искореженной снарядами и бомбами броней; штабеля винтовок; длинные ряды артиллерийских орудий, каждое из которых русские подорвали последним заложенным в казенную часть снарядом. Многочисленные снимки мертвых солдат. Иногда видно, что они погибли в бою. На других аккуратные надписи гласят, что это жертвы «карательных» операций.

Особенно трагичной была судьба русских военнопленных — длинные колонны, с угрюмой усталостью бредущие по усеянной воронками земле. В глазах пленных — упрямство и отрешенность людей, сражавшихся за Родину до конца, но потерпевших поражение. Могли они догадываться, что ждет их впереди? Запланированная немцами голодная смерть, лагеря, где свирепствовал тиф, каторжный круглосуточный труд на заводах Круппа под хлыстом эсэсовцев. «Медицинские эксперименты», пытки, четыре года изощренного зверства, самого отвратительного и непростительного рода. Сознавали ли интуитивно некоторые из них, что из каждой тысячи пленных менее тридцати человек когда-нибудь смогут снова увидеть родной дом?

Но раз уж мы задаем эти риторические вопросы, уместно задать еще один.

Догадывались ли немцы, глядевшие на эти длинные черные вереницы пленных, тянущиеся по степи на запад, что они посеяли ветер?

Первую бурю, более ужасную, чем они когда-либо испытывали, немцы пожнут менее чем через год!

Алан Кларк

Москва 1941 года[61]

Начало наступления на Москву

В конце сентября 1941 года, когда отгремели последние залпы в киевском «мешке» и захлопнулись двери товарных вагонов, увозивших русских пленных на запад немцев мучила все та же проблема. Русский медведь был мертв, но не хотел ложиться. Точные сведения о русских потерях едва ли когда-нибудь станут известны но подсчеты ОКВ — 2,5 миллиона человек, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков, 14 тысяч самолетов — не были простым пропагандистским вымыслом, а основывались на сличенных и проверенных специалистами абвера данных из донесений немецких частей. Эти подсчеты почти полностью соответствовали оценкам численности и технической оснащенности Советских Вооруженных Сил, которые эти же специалисты подготовили к началу Восточной кампании. Что же тогда подпирало Красную Армию?

Стратегические задачи, поставленные вермахтом в начале войны, были в основном выполнены: Ленинград был блокирован и изолирован; большая часть Украины была отнята у русских и открыта для немецкой экономики. В Берлине на Бендлерштрассе уже началась работа над проектом плана оккупации, который предусматривал отвод в Германию примерно восьмидесяти дивизий (из которых половину намечалось демобилизовать); военно-оккупационная администрация должна была сохранить в своем распоряжении «сильные мобильные группы в основных промышленных и транспортных центрах; каждая группа, помимо несения обычных оккупационных обязанностей, должна быть способной посылать мобильные боевые отряды в неоккупированный хинтерланд с целью ликвидации любых попыток к сопротивлению, прежде чем они примут опасный характер».

Однако на линии фронта будущее выглядело совсем в ином свете. Немецкие солдаты чувствовали, что находятся в глубине чужой и враждебной страны. Лишь реки нарушали однообразие территории. Днепр, Дон, Миус, Сал, Донец, Оскол, Ока, Сож, Остер, Десна, Сейм. Через эти реки терпеливые саперы вермахта навели мосты, у берегов каждой из них были похоронены их товарищи. За каждой из них скрывался враг, который отступал, но всегда вел огонь. И очень часто дневной бой заканчивался, а русские снова были видны на горизонте, и через цейсовские бинокли можно было различить танки Т-34 с их зловещими, напоминающими капюшоны, скошенными башнями, которые, казалось, заманивали немцев все дальше и дальше на Восток. От сражавшихся рядом с немцами союзников — румын и венгров, которые не считали себя суперменами, в германскую армию начали все чаще проникать настроения обеспокоенности и тревожные рассуждения: что русского всегда приходится убивать дважды; что русских никогда никто не побеждал; что никто, проливший здесь кровь, еще не уходил из России живым. И каждый немец, на каком бы участке фронта он ни воевал, с тревожным чувством страха и восхищения обратил внимание на поведение раненых русских.

«Они не плачут, они не стонут, они не ругаются. Несомненно, есть что-то загадочное, что-то непостижимое в их суровом, упорном молчании».