Рыцарь прерий - Донна Валентино

Алма так решительно захлопнула рот, что даже зубы у нее щелкнули. Ребекке страшно хотелось бы отважиться протянуть руку и ободряюще сжать пальцы школьной учительницы или хотя бы шепотом дать совет Алме: уступить и сделать то, чего хочет Джозайя. Алме придется прожить в его доме самое большее еще несколько недель, а потом пусть он только попросит ее о чем-нибудь – она сможет прищелкнуть пальцами у него под носом! От этой мысли Ребекка одновременно ободрилась и ужаснулась: сама-то она приговорена, по сути, к пожизненному заключению.

– Ну это же просто пикник, Алма, – начал уговаривать ее Берти.

– А уж поесть вы определенно любите, – прибавил Бин Тайлер.

– О!

Последнее замечание настолько возмутило Алму, что она лишилась дара речи. Джозайя, никогда не упускавший удобного шанса, снова принялся убеждать школьную учительницу:

– Приятный денек на солнышке, Алма. Можете взять любые припасы из нашей кладовки. Расспросите его, что он ищет и сколько намерен здесь оставаться. Только и всего.

– Вы же знаете, что я не стал бы поддерживать плана, который мог бы представлять для вас опасность, правда, мисс Алма? – Сказав эти слова, Бин закашлялся, словно они дались ему нелегко.

– Ну ладно. Но предупреждаю вас: вы все почувствуете себя ужасно глупо, когда окажется, что он всего-навсего актер, который из-за ушиба головы ненадолго потерял память. – Покраснев еще сильнее, Алма не стала скрывать осуждения. – Я надеялась, признаюсь, очень сильно надеялась, что он доставит нам всем удовольствие, устроив представление.

– Представление? – Берти весь сморщился от волнения. – Не знаю, Джозайя, здесь страшно скучно. Может, мы немного поторопились?

– Он может актерствовать после того, как докажет, что ничем не угрожает городу, – не сдавался Джозайя. Остальные мужчины неохотно согласились.

– Хорошо. А теперь прошу меня извинить: мне надо составлять планы уроков на следующий учебный год. – Неизящно фыркнув и встряхнув головой, Алма прошествовала мимо Бина Тайлера в сторону своей комнаты в задней части дома.

Завершив дело, мужчины не высказали охоты задержаться в обществе Джозайи. Ребекка едва успела пролепетать слова прощания, как осталась наедине с мужем. Их разделял только стол с тремя кружками остывающего кофе.

Как всегда, когда Ребекка оказывалась наедине с молчаливым и совершенно непонятным гневом мужа, его худое, как хлыст, тело почему-то начинало казаться гораздо более сильным. Он напоминал ей великолепную чистокровку, напрягшуюся в ожидании стартового выстрела. Теперь ей трудно было вспомнить то время, когда она не замечала этих пугающих черт его характера: когда-то она была совершенно заворожена копной иссиня-черных волос и глазами, казавшимися такими темными на фоне его худого лица. Ведь на самом деле они были не черные, а темно-синие! Но в те дни Джозайя Уилкокс улыбался и бережно ее обнимал. Как охотно она согласилась с его планами внести все сбережения в Вегетарианскую компанию и отправиться на неосвоенные земли Канзаса!

«Твое прошлое ничего не значит, Бекки. А мальчика я буду любить, как своего собственного». Он повторял эти слова так часто, что Ребекка не могла ему не поверить. Она утешалась его уверениями и не сомневалась в том, что все, о чем она мечтала для себя и своего сына, осуществится через ее любовь к Джозайе Уилкоксу.

– И что ты думаешь об этом Джеффри д'Арбанвиле, хозяйка? – спросил Джозайя. Его резкий тон настолько не соответствовал ее нежным воспоминаниям, что она невольно содрогнулась.

Она не могла смотреть мужу в лицо, зная, что его зоркий взгляд будет выискивать хоть малейший след интереса, который она может испытывать к таинственному пришельцу. И пусть ее любопытство будет совершенно невинным – он все равно усмотрит в нем нечто предосудительное. За годы, прошедшие со времени их женитьбы, все пошло необъяснимо плохо: обещания Джозайи забыть о ее прошлых проступках уступили место неумолимой и непрощающей ревности. Сейчас Ребекка пыталась найти какую-нибудь невинную фразу, чтобы его успокоить.

– Я не могу высказывать мнение о человеке, которого никогда не видела.

Собственные слова показались ей достаточно безобидными, но Джозайю Уилкокса они привели в полную ярость.

– А, так теперь тебе захотелось с ним встретиться? – издевательски осведомился он, совершенно исказив смысл ее ответа. – Может, этот сладокоречивый пришелец разрядился и прикидывается, чтобы скрыть, кто он на самом деле? Может, моя жена сможет узнать в нем кого-то из своего прошлого?

– Ох, Джозайя! – прошептала Ребекка, раздираемая гневом и отчаянием. Когда она наконец перестанет надеяться на то, что муж осознает всю беспочвенность своей болезненной ревности? И когда она перестанет сокрушаться из-за этого? Когда, наконец, ее любовь, постоянно подтачиваемая этими обвинениями, не выдержит и окончательно улетучится?

– Ну так посмотри на» ту занавеску! – с едким сарказмом продолжал изумляться Джозайя. – Похоже, сегодня кто-то провел немало времени, глядя в окно, хозяйка!

Свинцовая тяжесть легла Ребекке не сердце, когда она заметила, что ее пальцы оставили небольшую неровность на боковом шве: из-за того, что они были влажными, край мешковины немного растянулся.

– Я… я смотрела, не идешь ли ты. Чтобы кофе был готов.

– Да неужели?

Всего два слова, невинная фраза, но Ребекка знала, какие слова он хочет произнести на самом деле. «Лгунья. Бесстыдная шлюха». Иногда… иногда от всей этой несправедливости ей просто хотелось лечь и умереть. Но тогда Робби останется на милость отчима. А Джозайя уже никогда не узнает, как сильно она на самом деле его любит.

– Ужин готов, если хочешь, – с трудом выговорила она. Горло больно сжалось.

– Буду ожидать чего-то совершенно необыкновенного, раз ты целый день его готовила. – Направившись к двери, он кинул ей, не оборачиваясь: – Я выйду проверить двор. Подай все через пятнадцать минут.

– Да, хозяин.

Пятнадцати минут было мало, чтобы и накрыть на стол, и выставить ужин – вегетарианские блюда, тщательно приготовленные в расчете на то, чтобы хоть немного смягчить тяжелый нрав Джозайи. Ей нельзя было терять ни минуты, но Ребекка не могла пошевелиться, чувствуя полное бессилие, словно ее парализовал укус змеи. Она стояла совершенно неподвижно, пока в комнату не вернулась Алма, на лице которой была написана такая жалость, что Ребекке на секунду захотелось забыть обо всех условностях, наплевать на брачные узы, уложить вещи ребенка и сбежать.

Алма ободряюще похлопала Ребекку по руке.

– Будь он хоть приграничный разбойник, хоть актер – да кто угодно, но похоже, этот Джеффри тут всех расшевелит.