Никто не знает тебя - Брианна Лабускес

ему дороже жизни. Да он скорее умер бы, чем обидел их!

Но кого это волновало? Кого волновала правда, если судьи опирались лишь на беспристрастно поданные факты? Рид порядочно навидался специалистов по семейному праву: наслушавшись историй о попранных клятвах и обещаниях, они выносили вердикт «виновен» почти всем, кто эти клятвы когда-либо произносил.

— Ну хорошо, — вздохнул Деклан, — хорошо. Ладно. Парни типа него словно пороховые бочки. С такими нам надо держать ухо востро.

«Нам»! Рид чуть не расхохотался. Быстро же они спелись.

— Я и пытаюсь, — сказала Клэр, — но он… он так странно ведет себя в последнее время. Вечно куда-то убегает, не говоря мне куда. Строчит в телефоне. Мне кажется… Мне кажется, он общается с Леной Букер. — Клэр многозначительно помолчала. — Она у нас теперь адвокат. И очень влиятельный.

Ясно. Клэр хочет сказать, что Рид пытается обскакать ее и заручиться поддержкой адвоката, чтобы подстелить соломку на случай будущего развода.

Клэр приглушенно всхлипнула, словно сдерживая рвущиеся из груди отчаянные рыдания.

— Ну, ну, милая, — забубнил Деклан, и Рид представил, как он гладит Клэр по руке или заключает ее в объятия. — Он не отнимет у тебя детишек.

— Откуда ты знаешь? Он так изменился, — запричитала Клэр, мастерски хлюпая носом. — Он клевещет на меня, пудрит им мозги, выставляет меня в самом… самом ужасном свете…

— Слушай, теперь ты знаешь, что он затевает. Знаешь, что он готовится к битве. Значит, и тебе пора к ней готовиться.

— Я и готовлюсь, — еле слышно, так что Рид едва разобрал слова, пробормотала Клэр.

Они посидели еще немного, перемывая косточки общим знакомым, разглагольствуя о светских раутах, политике и предвыборной кампании Деклана. Рид только диву давался их непринужденности — сам он уже много лет не болтал с Клэр по-приятельски.

Наконец они поднялись и направились в холл. Догадываясь о цели их променада, Рид во все глаза смотрел на их трущиеся друг о дружку костяшки пальцев.

Когда же Клэр и Деклан пропали из виду, он перевел взгляд на электрокамин и целую вечность таращился на пляшущие язычки искусственного пламени.

«А вот интересно, — думал он, — если в истории тебе отводится роль плохого парня, сколько времени пройдет, прежде чем ты об этом догадаешься? И как долго ты продержишься, если все вокруг начнут тыкать в тебя пальцами и усиленно тебя очернять?»

Рид не считал себя плохим парнем, но боялся сломаться и поверить наветчикам. Ведь стоит им только поверить, и его уже будет не остановить. Он разобьется в лепешку, но докажет их правоту.

13. Гретхен. Наши дни…

Виола Кент ни капли не походила на монстра.

Иного Гретхен и не ожидала. Это эмпаты полагали, что зло распознаётся с первого взгляда, но Гретхен знала: дьявол кроется в деталях.

— Обычный ребенок, — скрипуче проворчал Шонесси, как будто всю ночь договаривался об этой встрече и надсадил связки.

Гретхен, даже не поблагодарившая его за старания, недовольно поморщилась — прежний голос детектива нравился ей гораздо больше — и протянула леденец от кашля. Шонесси безропотно его принял.

— Обычный ребенок, нанесший матери тринадцать ножевых ранений, — безжалостно напомнила ему Гретхен.

Ее вовсе не задело, что Шонесси на миг усомнился в виновности Виолы — милость, которую он не оказал самой Гретхен. Подумаешь. Ей-то что, верно?

Шонесси закинул в рот леденец и скривился, словно угадав ее мысли. Словно подавляя ехидную ухмылку. Гретхен яростно сверкнула глазами, но втуне — Шонесси, не отрываясь, смотрел на Виолу сквозь полупрозрачное зеркало Гезелла.

— Ты зря потеряешь время, — буркнул он.

— Мое время, хочу и теряю, — огрызнулась Гретхен. Подумала мгновение и, вспомнив, что доброе слово и кошке приятно, произнесла: — Спасибо, что не отказал в моей просьбе.

Шонесси потрясенно оглянулся:

— Я что, умер?

В глазах Гретхен полыхнула ненависть.

— Доктор, умоляю, не мучьте меня, скажите правду, — взмолился Шонесси и, не в силах сохранить невозмутимость, расхохотался, упиваясь собственным остроумием. — С чего вдруг ты так подобрела?

— Напомни-ка, сколько дел я за тебя раскрыла? — осадила его Гретхен.

— Столько, сколько тебе оплатили, — отбрил ее по устоявшейся традиции Шонесси. — Лучше напомни-ка, сколько раз ты сказала мне «спасибо»?

«Хватило бы пальцев одной руки сосчитать», — подумала Гретхен и благоразумно промолчала.

— Наступит день, и ты признаешься, что без ума от меня, — предсказала она и стремительно выбежала из комнаты, не дожидаясь колких возражений Шонесси (что одному смех, другому слезы).

Секунду спустя она переступила порог комнаты для допросов и выкинула Шонесси из головы.

Ничего особенного Виола Кент собою не представляла.

Прыщавый подбородок, спутанная челка, тонкие светло-пепельные волосы, круглое и одновременно худощавое личико, широкие плечи и осиная талия. Свет флуоресцентных ламп уродовал ее, и все же не верилось, что при естественном освещении она выглядела бы намного лучше. Поразительными в ней были только глаза, скорее серебристые, чем бледно-голубые. Но и это удивительное очарование быстро меркло.

Одним словом, тринадцатилетняя Виола ничем не отличалась от своих сверстниц.

И Гретхен несказанно этому радовалась, так как на фоне девочки выглядела настоящей женщиной-вамп.

И благодаря идеально уложенному светлому каре, пусть и не походившему на модные в этом сезоне у знаменитостей ниспадающие локоны, зато прекрасно гармонировавшему с современными веяниями Бостона. И благодаря безукоризненно гладкой и чистой коже молочно-кремового оттенка. И благодаря стильному, но не крикливому костюму, облегавшему ее невысокую, но ладную фигурку с роскошными формами. Женщины завидовали ей, мужчины грезили о ней, тринадцатилетние девчонки мечтали стать ею.

Гретхен чувствовала, что сразила Виолу наповал, хотя девчонка не призналась бы в этом даже под пытками. Похвалив себя за верно выбранный светло-серый наряд и туфли на каблуках — одежду, придававшую уверенность, — Гретхен легко скользнула на стоявший напротив Виолы стул и, не удосужившись представиться, резко спросила:

— Как нож вошел в тело?

Виола удивленно заморгала. Затрепетала ресницами — раз, другой, третий — и успокоилась.

— Как в масло, — раздался ее высокий и безмятежный голос.

Девчонка. Просто девчонка.

— Без помех? — уточнила Гретхен, словно мясник-профессионал.

Давая выход темному началу, Гретхен не обагряла руки кровью, но полосовала души жертв отточенным ножом интеллекта. Упивалась умственным садизмом, как Виола упивалась кровью.

— Ребро задел, — бодро отрапортовала Виола, в мгновение ока овладев ситуацией и поняв, что Гретхен на мякине не проведешь: она не тупой детектив и не социальный работник. — Ну да не страшно. Нож был острый.

Когда убили тетю и началось расследование, Гретхен отвели к психиатру. Тот прогундосил, что, по его мнению, Гретхен выбрала нож, ибо нож есть орудие интимное и сокровенное и с его помощью она хотела приобщиться к тайне тетиной души, покидающей тело.

Разумеется, психиатр был шарлатаном,