16 наслаждений - Роберт Хелленга

По утрам я наблюдала за работой команды послушниц (сестры, поющие в церковном хоре, должны были проводить много времени распевая божественные литургии). Работа по прокладыванию двух тысяч книг промокательной бумагой была малоприятной и занимала много времени. Пергамент на переплетах старых книг вечен, но он в основном, держится на животном клее, который издает сильный запах, когда намокает (ангелы грязи, спускавшиеся в подвалы Национальной библиотеки вынуждены были надевать противогазы), и образует отвратительный налет, от которого слипаются пальцы рук. Книги начинают напоминать кирпичи, но в то же время становятся очень хрупкими. У каждой разновидности плесени свои характерные свойства, способные поколебать решимость даже тех людей, кто привык перевязывать раны прокаженным. Сестры, очень скоро научившиеся обрабатывать книги, чтобы корешки не разваливались из-за того, что бумага пропиталась водой, к счастью, оказались не брезгливы и были более терпеливыми, чем я, хотя их работу не облегчали, как мою, периодические выходы в город. К работе подключились еще несколько сестер, среди них сестра Джемма, мой гид и моя ровесница, которой предстояло через несколько месяцев давать вечный обет. Они стояли на коленях на холодном каменном полу, как уборщицы, терпеливо переворачивали страницы книг, прокладывая их листами бумаги. Они не ерзали, как это делала я в попытках найти более удобное положение. Личный комфорт не был предметом высшей ценности в Санта-Катерина Нуова. Я старалась изо всех сил, но предпочитала оставить работу по прокладыванию книг бумагой за монахинями.

Они хорошо работали, умело плотничали, и вскоре по моему проекту были построены две большие тимоловые паровые камеры. Тимоловая камера представляет собой плотно закрытую коробку с поддоном для кристаллов тимола и, в нашем случае, поддерживающие рейки для книг. Тепло от света лампы, расположенной на дне камеры, активизирует кристаллы, и пар уничтожает плесень, которая потенциально представляет большую опасность, чем вода.

Камеры были установлены в одной из маленьких часовен в конце церкви, около двери, открывающейся на нижний уровень крытой галереи и обеспечивающей некоторую вентиляцию, так как пары могут быть ядовиты. Каждая камера вмещала около тридцати книг, и их нужно было обработать парами в течение двух дней. Я с нетерпением ожидала возможности начать работу, но не могла найти тимоловые кристаллы, поскольку на них был большой спрос.

Доктор Постильоне, которому я сначала не хотела звонить, оказал в этом деле большую помощь. Это был человек, знавший, как farsi arrangiare – фраза, которая у меня всегда ассоциировалась с синьором Бруни, – человек, знавший как устроить дела наилучшим способом. Он связал меня с одним переплетчиком в Прато, у которого имелись старые прошивочные рамы и другое старое оборудование для ручных переплетных работ. Он смог раздобыть запасы промокательной бумаги, которую очень трудно было достать, то же самое и с тимоловыми кристаллами. Он был добродушным человеком, всегда готовым помочь; но он также был из тех, кто получал удовольствие от тайн и обмана. Из тех, кто который любит сказать, что духи, которые он дарит женщине, привезены в страну контрабандой, хотя на самом деле они куплены в аптеке на углу, или что вино, которое он заказывает в ресторане, из специальных запасников, где оно хранится специально для него, в то время как это всего лишь вино второго сорта. В общем я так и не узнала, откуда появились промокательная бумага и тимол, хотя была в курсе, что даже люди из CRIA[89] с трудом доставали все это.

По вечерам, во время ricreazione мы сидели в sala comune,[90] в комнате, длина которой в два раза превышала ее ширину. Она была не особо красивой, но удобной, хотя и холодной. В одном конце комнаты находились два кассоне эпохи Ренесанса – большие тяжелые комоды; в другом вокруг камина располагались складные стулья. Именно здесь все и собирались вместе, и здесь я организовала нашу импровизированную «разговорную лабораторию». Мы разговаривали во время работы. Или работали, разговаривая, – как посмотреть на это. Именно в такие вечера я чувствовала себя в Санта-Катерина Нуова совсем как дома, – словно меня пустили за кулисы после дневного спектакля и я могла свободно болтать с актрисами, впитывая все, что творилось вокруг.

А вокруг происходило очень многое. Кармелиты – созерцательный орден, но обитель Санта-Катерина Нуова была беспокойным хозяйством. Монахини отнюдь не сидели на месте. Им надо было управлять большой собственностью. Эта собственность, как, например, библиотека, была наследством Лючии де Медичи. (Я вскоре осознала, что орден никогда бы не пережил восемнадцатый век – трудные времена для всех религиозных орденов, – если бы не это наследство.) Земли давали мед, оливковое масло и вино на нужды самого монастыря, а также для продажи. Некоторые из этих земель, те, что лежат в долине Арно, были затоплены наводнением. Ульи оказались уничтожены, виноградные лозы ослаблены, плиты, использовавшиеся для отжима оливок, исчезли, а сам пресс нуждался в ремонте.

Сначала меня втайне умилял тот глубокий интерес, с которым созерцательные монахини относились к столь мирским заботам, но вскоре я научилась понимать зыбкость их положения, их стремление самостоятельно решать свои финансовые вопросы, не отдавая их во власть епископа Флоренции, своего формального патрона. До избрания нынешней настоятельницы, мадре бадессы, епископ управлял финансами обители сам и перевел большую часть дохода в казначейство епархии – вопреки распоряжениям Лючии относительно наследства, в соответствии с которыми все доходы от ее владений должны принадлежать монастырю и контролироваться только его настоятельницей. Епископу не понравилось такое положение дел, и чем больше дохода приносили монастырские земли, тем меньше средств из бюджета епархии выделялось монастырю; но чем меньше денег епископ давал монастырю, тем меньше контроля он над ним имел.

Церковь, конечно же, человеческое учреждение, и все же эти показатели ее человечности – борьба за власть, переживания по поводу денег – шокировали меня не меньше, чем периодические скандалы вокруг Банка Ватикана, который не к месту называли Институтом религиозных работ. С другой стороны, мадре бадесса воспринимала эти человеческим проблемы как что-то само собой разумеющееся. Иллюзии относительно епископа, власти и денег были для новичков вроде меня, она же была готова противостоять епископу по любому поводу: по вопросам финансов, нововведений в одежде (почему кучка старых мужчин должна диктовать, как одеваться монахиням?) и особенно по поводу дальнейшей судьбы библиотеки, которую епископ хотел перевести в Сан-Марко. По его убеждению монахи в Сан-Марко имели больше опыта в редактировании старых текстов и могли более продуктивно использовать книги из Санта-Катерина. Позиция мадре бадессы заключалась в том, что самые важные тексты в библиотеке в Санта-Катерина касались вопросов, которыми должны заниматься женщины, поскольку мужчины в прошлом уже загубили эту работу. Сестра Чиара даже опубликовала монографию о роли женщин на начальных этапах развития церкви, продемонстрировав, что женщины в то время были полноценными священниками, способными управлять паствой. (Употребление греческих слов diakonos и presbyteros[91] применительно к женщинам наравне с мужчинами можно объяснить только самым фантастическим образом.) Епископ попытался остановить эту публикацию, но мадре бадесса расстроила его планы, получив nibil obstat[92] церкви благодаря вмешательству со стороны одного кардинала. Он, как и мадре бадесса, был родом из Абруцци.

Короче говоря, происходило что-то важное. Я ожидала встретить в монастыре покой, размеренность и (откровенно говоря) скуку, но вместо этого почувствовала, что попала в секретный штаб революции. Может быть, это и был тот самый «секрет» мадре бадессы?

* * *

К началу первой недели декабря большинство книг были разобраны по страницам и проложены промокательной бумагой. Несколько сотен из них прошли обработку тимолом для уничтожения спор плесени и были готовы для того, чтобы их снова собрать, так что работы хватало. Я обучала некоторых сестер делать простые жесткие переплеты, используя инструменты, которые позаимствовала на время у переплетчика из Прато: костяные скоросшиватели, кашировальный молоток, кусачки для манжетки книг, шила, несколько катушек ниток и старомодные прессы для зажима, удержания и прошивки книг. Они оказались способными ученицами. Я же приступила к работе над сокровищем библиотеки, знаменитой «Legenda Sanctissimae Caterinae»,[93] набранной грубым готическим шрифтом, – одной из первых книг, напечатанных во Флоренции. Кожаный переплет восемнадцатого века был полностью уничтожен, но сам книжный блок не сильно пострадал и не нуждался в перетяжке.