Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность - В. Огарков

Вышеуказанная истина о могучей силе общественного воспитания, как мы видим, вполне оправдалась в жизни Екатерины Романовны. Дашкова была одним из интересных экземпляров того века, когда, как в волшебном калейдоскопе, перемешалось: продажа “крепостных” оптом и в розницу с тирадами о “правах человека”; Дидро и Вольтер – с Шешковским; мудрые истины “Наказа” – с путешествием Радищева в Сибирь и “великолепный князь Тавриды” – с явлениями вроде знаменитой Салтычихи. Но Дашкову отличает от толпы ее современников большое образование и сильный ум, горячие искры которого светятся во многих мыслях, красноречиво высказываемых в “мемуарах”, но которым княгиня – увы! – в жизни весьма редко следовала.

Образ Дашковой выяснился перед нами достаточно; но, чтобы еще всестороннее обрисовать эту личность, мы, подходя к ее последним дням, представим дополнительные черты.

Вот что писал Дашковой брат А. Р. Воронцов из Лондона еще в 1762 году. “По всем сведениям, доходящим до меня, государыня очень добра к вам; поэтому я не могу оправдать то, что вы так мало позаботились о судьбе сестры нашей Елизаветы... Если она и провинилась в чем-либо пред императрицей, о чем я, впрочем, не слыхал, вы должны были бы вместо всякой награды для себя испросить ей помилование и предпочесть его екатерининской ленте; вы не нарушили бы в таком случае тех философских правил, которые вы мне проповедовали и которые заставили меня думать, что вы придаете мало значения суетным отличиям... Но я ошибся: они важны для вас так же, как и для других...” Затем дальше шло еще более серьезное: “Не без большой горести я должен вам высказать, милостивая государыня, что здесь распространились слухи, не делающие вам чести... Говорят, что вы завладели всем, что имела моя сестра, и что даже отказали ей в необходимом для ее отправки в деревню... Конечно, государыня может располагать этим имуществом по своему усмотрению, тем более, что все, что имела эта несчастная, как известно, она получила от двора. Но не лучше ли было бы для вас не принимать этого? Если вы подумаете, то поймете, что этот поступок не увеличит к вам ничьего уважения. Я посовестился бы воспользоваться чьим бы то ни было несчастьем, а тем более сестры или кого-либо из близких...”

Хотя Дашкова энергически оправдывалась перед братом, и он взял некоторые из своих обвинений назад, но все-таки можно думать, что она, если и не захватила силой, то получила в подарок драгоценности, пожалованные прежде ее сестре. Между тем, по мнению брата, она должна была отказаться от такого подарка. Уже один факт обвинения Дашковой в таких действиях (а были обвинения и хуже) указывает на сложившееся о ней мнение в обществе.

Письма великого канцлера о племяннице тоже весьма для нее неблагоприятны.

Но мы должны из писем Дашковой к брату привести и те, которые указывают на ее благородство в известных случаях. Так, например, на запрос брата, смотрела ли она Пугачева, сестра отвечает: “Сколь ни отвратителен он по злодеяниям своим и сколь возмездия по оным ни справедливы будут, но окованный человек и осужденный к смерти мне не иначе как жалостным предметом представляется... Мало ты меня, батюшка, знаешь!”

Из интересных писем старшей мисс Вильмот, жившей у Дашковой в последние ее годы, выясняются многие подробности как образа жизни княгини, так и привычек того общества, где она вращалась. Мы приведем наиболее любопытные из этих сведений.

Последние годы княгиня жила в своем имении Троицком и в Москве, изредка навещая другие поместья и совершая поездки к родственникам и по некоторым монастырям, которые показывала своим гостям-англичанкам. Она, при своей хозяйственности, привела Троицкое в блестящий вид: там были прекрасный парк и сад в английском вкусе, масса хозяйственных построек, оранжерей и теплиц. Интересно было смотреть на эту маленькую старушку, среди ее богатых владений, одетую в сюртук из темного сукна, иногда с колпаком на голове и с оборванным платком на шее – подарком мистрисс Гамильтон, с которым Дашкова не расставалась 20 лет и который уже превратился в тряпку...

В этом-то Троицком властвовала княгиня; сюда наезжали нередко ее титулованные и богатые родственники и знакомые, причем гостеприимство хозяйки выражалось часто в довольно оригинальной форме: она, будучи экономной, заставляла работать лошадей, – предварительно, конечно, накормив их, – на которых приезжали гости. Сюда посетители возили подарки, которые княгиня иногда бесцеремонно требовала. И у нее в Троицком хранилась масса всевозможного хлама.

Богатство хозяйки, ее высокое придворное звание и значение при дворе, а также ее образование и ум – все это обусловливало тот глубокий почет и уважение, которыми пользовалась княгиня у себя, в Троицком, и в Москве.

Известно, что Москва в конце прошлого и начале нынешнего столетий играла роль сборного пункта потерявших значение, но когда-то пользовавшихся им вельмож. В Петербурге, где их заменили другие, бывшие властелины не могли играть уже первых ролей и им часто приходилось стушевываться перед “молокососами”, но в первопрестольной они могли развернуться “вовсю”. Во времена Дашковой в Москве было немало этих развалин прошлых царствований. Эти дряхлые старики, украшенные всеми высшими орденами, гордые воспоминанием о своем давно уже миновавшем значении, блиставшие звездами, бриллиантами и камергерскими ключами, ходили по громадным залам своих дворцов, как какие-то призраки или привидения. Они важно блюли этикет, ездили на восьми лошадях, в парадных каретах, цугом, и обедали с гайдуками за креслом.

Среди этих развалин минувшего возвышалась монументальная фигура Алексея Орлова, самого богатого из московских вельмож. Атлетическое сложение и суровая энергия его лица, отмеченного шрамом, по-прежнему отличают этого знаменитого старика от толпы его современников. На его руке, осыпанной бриллиантами, всегда можно видеть портрет Екатерины II.

Десятки лет прошли с тех пор, как между Орловым и Дашковой вспыхнула жестокая вражда, и в течение этих долгих лет они не встречались. Но зимой 1804 года старые враги помирились.

Княгиня Дашкова терпеть не могла Орловых, в особенности Алексея, который, конечно, платил ей тем же. Эта нелюбовь к главным участникам события 28 июня 1762 года была одной из причин того охлаждения государыни к Дашковой, о котором мы уже говорили. Но теперь старым недругам не из-за чего было враждовать.

– Много утекло времени, граф, с тех пор, как мы виделись, – говорила княгиня при встрече с Орловым, – мир, в котором мы когда-то жили, так переменился, что наше свидание теперь, мне кажется, более всего походит на встречу за гробом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});