Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность - В. Огарков

После этого Нарышкин, указывая на красное лицо княгини при встречах с ней, говорил при дворе: “Она еще в крови после убийства моих свиней”.

В дневнике Храповицкого отмечены по поводу этого инцидента слова Екатерины: “Дашкова с Нарышкиным в такой ссоре, что, сидя рядом, оборачиваются друг от друга и составляют двуглавого орла. Ссора за 5 сажень земли”. Дошло до того, что императрица на тему этой вражды написала пословицу: “За мухою с обухом”, где под именами Постреловой и Дурындина описана тяжба Дашковой с Нарышкиным. Впрочем, впоследствии автор решил смягчить суровость имен и выкинуть “хвастовства Постреловой о вояжах”. Заметим, кроме того, что императрица в одной из своих комедий изображала президента академии.

Не забудем, для лучшего объяснения охлаждения государыни к своей когда-то горячей поклоннице, что резкость Дашковой переходила границы дозволенного и что она, как рассказывает, например, Державин, выражалась на счет императрицы, что та “подписывает такие указы, которые не знает”.

Не менее занимателен эпизод с графом Разумовским, которому княгиня прислала диплом академика, между тем как он этого вовсе не желал. Немного спустя она послала ему кипу русских книг на 600 рублей. Граф не взял, извинившись тем, что у него есть оригиналы этих переводов. И когда княгиня сообщила ему, что он сделан членом Академии с условием купить издаваемые ею книги, то Разумовский отослал диплом обратно.

Еще интереснее, что в другой раз, проиграв в карты 30 рублей, Дашкова послала выигравшему в уплату долга 30 академических альманахов.

Если мы примем во внимание многочисленность подобных эпизодов, где Дашкова компрометировала свое почетное звание, возбуждая насмешки и неприязнь окружающих, то поймем, что ее отношения к государыне не могли быть все время одинаково ровными.

Немало способствовал ухудшению отношений ко двору инцидент с изданием Дашковой “Вадима”, трагедии Княжнина. Появление этого произведения в “Российском Феатре” (1793 год) вызвало целую бурю. Это были очень неприятные для Дашковой сцены, хотя она при них держала себя не без достоинства. Когда императрица сказала при встрече, что “эту книгу нужно сжечь рукой палача!”, Дашкова ответила: “Не мне придется краснеть тогда!”

При таких обстоятельствах энергия Дашковой в управлении академиями слабела, и в 1794 году, в августе, она уехала в отпуск на два года, а затем испросила себе отсрочку еще на год. Прощание женщин, когда-то связанных узами приятельских отношений и объединенных участием в одном деле, было самое холодное и официальное. Им уже больше не суждено было встретиться.

Вскоре на долю княгини Дашковой выпали тяжелые испытания. Екатерина Романовна уже значительно одряхлела, и ей начинали изменять те кипучие силы, которыми она удивляла раньше. Пережитые ею горе и волнения, при свойственной ей чувствительности и самолюбии, тяжело отразились на ее стойком и геройском сердце. С детьми, история отношений к которым недостаточно еще выяснена, у нее был полный разлад: “прославленная” система воспитания дала плохие результаты. Дочь ее, вышедшая замуж за бригадира Щербинина, своим мотовством и неприязненным отношением к матери причиняла больше всего горя, хотя и с сыном было не лучше. Аристократической гордости Дашковой, заявляющей, при всяком удобном случае, о величии рода Воронцовых, был нанесен жестокий удар женитьбой сына на простой женщине, дочери купца Алферова. Этот неожиданный брак разразился страшным ударом над матерью. Выслушивая поздравления от придворных, вероятно, не без ехидства смаковавших приключившийся эпизод, она, можно сказать, чувствовала себя на Голгофе и едва удерживалась от обморока.

А тут наступили события, которые могли только усугубить ее горести. Приближалось время расплаты за старые грехи... Императрица, наполнившая славой своих деяний Европу и вызывавшая умилительные восторги, неожиданно скончалась, заставив оплакивать себя облагодетельствованных ею людей.

Осенью 1796 года Екатерина Романовна жила в своем любимом Троицком. Там тогда было многолюдное общество. “Блудная дочь” княгини – Щербинина – тоже жила у матери. Была там и англичанка, мисс Бетси. В один из ноябрьских вечеров к княгине приехал серпуховский городничий и привез печальную весть.

– Княгиня, какое несчастье нас постигло! Императрица скончалась! – сказал он.

Это было неожиданным и смертельным ударом для княгини: она побледнела и зашаталась. Дочь бросилась на помощь.

– Нет, нет, не бойся за мою жизнь, – проговорила Дашкова, – умереть теперь было бы счастьем... Судьба сохраняет меня для более тяжких страданий.

Известно было всем, что император Павел терпеть не мог Дашковой, и конечно, нельзя было сомневаться, что ей предстояли испытания.

Через несколько дней был получен указ, которым княгиня отрешалась от всех ее должностей. Но это явилось только началом злоключений.

В Москве, куда приехала вскоре Дашкова, 4 декабря к ней лично явился московский главнокомандующий Измайлов и объявил ей волю Павла I, о чем доносил своему повелителю: “Имел счастие вашего императорского величества повеление получить: объявить княгине Дашковой, чтобы она выехала в деревню”.

Она уехала в Троицкое. В это тяжкое время ее особенно утешал брат Александр, ободрял и заставлял надеяться на лучшее будущее. “Подожди до коронации, – писал он, – и ты увидишь большую перемену в обращении с тобой”.

Однако через несколько дней получено было новое повеление императора: оставить Троицкое, ехать в одну из деревень сына в Новгородскую губернию и там ждать дальнейшего распоряжения. Временный московский губернатор Архаров доносил вскоре Павлу, что вслед за Дашковой он отрядил “испытанной верности и расторопности штата полицейского титулярного советника Иевлева для примечания и малейших ее движений”. Кажется, уж совсем излишняя предосторожность по отношению к старой княгине. Укатали сивку крутые горки!

В этой глухой, маленькой деревне Коротове, близ Череповца, куда княгиня с сопровождавшими ее друзьями и дочерью с трудом добралась в зимнюю пору, – ей в мужицкой избе пришлось ожидать дальнейших ударов. Хотя у Дашковой были громадные связи, и ее родственники желали ей помочь, но свойства лица, к которому следовало обращаться за помилованием, были таковы, что не всякий момент являлся для этого подходящим. Поспешностью и несвоевременностью можно было совсем испортить дело.

По совету князя Репнина, Дашкова написала письмо императрице с приложением письма и к государю. Она знала добрый характер государыни, но, с другой стороны, не могла рассчитывать на особенно любезное ее отношение к представителям фамилии Воронцовых.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});