Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

Иоганн даже не шелохнулся. Маргарита прокляла его, теперь проклял отец… Но его слова, как ни странно, ничуть не трогали Иоганна, словно не находили дороги к сердцу. Еще слишком велико было смятение после встречи с Маргаритой.

– Конечно, силой прогнать тебя я не могу. – Йорг пожал плечами. – Чтобы отец гнал сына – так не годится, даже если сын этот такой непутевый, как ты. Но если ты останешься, то жизнь твоя превратится в ад, я тебе обещаю. Никто не станет с тобой разговаривать, даже братья. Ты будешь выполнять самую грязную работу и жрать во дворе вместе с собаками. – Он глотнул вина и отер бороду. – Но я не изверг какой-нибудь. У тебя в комнате лежат мешочек монет, теплый плащ и пара крепких башмаков. Забирай их и ступай с Богом – или с чертом, уж не знаю. Чтобы завтра утром тебя здесь не было. Люди решат, что ты просто смылся. Они поймут.

Йорг Герлах стал подниматься, но Иоганн раскрыл рот, и он снова сел.

– Откуда в тебе эта ненависть? – спросил юноша спокойным, рассудительным тоном.

– Откуда? – Отец рассмеялся. – Думаю, ты лучше меня знаешь.

– Ты не понял меня. Да, я сбежал, как последний трус, из леса, и меня не было с матерью, когда она умирала. Но я говорю не об этом. Ты всегда меня ненавидел. Разве не так? Ни разу я не слышал от тебя доброго слова, никогда ты не брал меня на руки. Никогда не баловал меня и не играл со мной. Даже с Мартином ты обходился лучше. Почему?

Отец долго молчал, глядя на сына заплывшими от пьянства глазами. Наконец громко кашлянул.

– Ладно, что уж там! Все равно ты уйдешь, так почему б тебе не узнать?

Он перегнулся через стол, и Иоганн почувствовал его пропитанное вином дыхание.

– Да, это правда, – тихо произнес Йорг Герлах. – Я никогда не любил тебя как сына – потому что ты не мой сын.

Иоганн вздрогнул, словно получил удар под дых.

– Твоя мать была самой красивой женщиной в округе, но, Господь свидетель, люди говорили правду – она была проклятой шлюхой! – прошипел отец, и в его глазах вдруг заплескалась ненависть. – Я мог дать ей все, что она хотела, но меня ей было недостаточно. Целого Книтлингена ей было недостаточно! Она думала, что чем-то лучше других, прямо как ты! Да, дома она молчала и не поднимала головы, но в трактире с проезжим сбродом… там она и смеялась, и плясала, и грешила напропалую. Доказать я ей ничего не мог, но люди болтали всякое, и я знал, что там что-то нечисто. Особенно когда в город заявился этот малый, этот… колдун!

– Колдун? – Иоганн по-прежнему сидел в оцепенении. – Что… что за колдун?

– Бледный парень с черными волосами, таскал в мешке всякий магический хлам. Он явился с запада, из-за Рейна. Эдакий схоласт, бродячий студент и шпильман! – Отец презрительно фыркнул. – Утверждал, что может читать по звездам и разговаривать с мертвыми. Он околдовал твою мать, да, не иначе! На вид ему было лет двадцать, и волосы были такие шелковистые, черные как смоль, – как у тебя. Но глаза, клянусь, то были глаза старца! Как… как у дьявола! Они с Элизабет тайком встречались в лесу. Я это знаю! Она возвращалась совсем другим человеком и в постели была холодна, как рыбина. А через девять месяцев на свет появился ты… ублюдок!

Последнее слово Йорг Герлах буквально выплюнул. Иоганн почувствовал капельки слюны на своем лице.

– Этот парень имел наглость прийти снова, когда ты уже родился, – продолжал с презрением в голосе отец. – И почему только он не забрал тебя! Ну а я позаботился о том, чтобы он убрался из города. Видит Бог, если б он вовремя не смылся, мы сожгли бы колдуна, как чучело!

Он рассмеялся, но потом вновь обрел серьезный вид.

– С тех пор за спиной меня называют рогоносцем. Люди думают, я ничего не знаю, но я чувствую это каждый день. Всякий раз, когда ты попадаешься мне на глаза, я ощущаю стыд. – Отец поднялся. – А теперь ступай! Ты чужой среди нас и всегда был таковым! Уходи и больше не возвращайся в Книтлинген, чтоб никто больше не вспоминал об этом проклятии!

Йорг Герлах направился к двери. Иоганн смотрел на его широкую спину, пока не остался один в комнате.

Некоторое время он неподвижно сидел за столом. Потом взглянул на распятие в углу, украшенное засушенными розами, на клетки с курами под лавкой, куда он любил забираться в детстве, на сундук с маминым приданым и на выцветший образ святого Христофора, косо висящий на стене, который так часто приносил ему утешение… И смахнул все это с себя, как старую кожу. Затем поднялся и направился в свою комнату.

Отец не солгал. На кровати лежали мешочек с монетами, плащ и пара башмаков из крепкой телячьей кожи. Иоганн надел башмаки, накинул плащ, привязал мешочек к поясу и взял в углу посох, который когда-то вырезал для Мартина. Направился было к выходу, но тут вспомнил про нож, спрятанный под доской. Одинокому путнику не помешало бы какое-нибудь оружие. В конце концов, нож можно продать, ведь он явно стоил хороших денег. Иоганн приподнял доску, вынул клинок и спрятал в карман. По пути к выходу он захватил со стола кусок сыра и половину буханки хлеба и спрятал все под плащ.

После чего навсегда покинул родной дом и пустился в дорогу. Он еще не знал, что дорога эта проведет его сквозь высшие сферы и самые глубокие бездны.

Через весь мир и за его пределы.

* * *

Еще стояло раннее утро, и на улицах было тихо и безлюдно. Начал накрапывать дождик, и изморось оседала на лице Иоганна. Жители в большинстве своем отправились к виноградникам, чтобы собрать последние сладкие ягоды. Сегодня, в первый день ноября, заканчивался сбор винограда. Вечером горожане будут праздновать. Правда, без него – с этих пор Иоганн был здесь чужаком.

Как ни странно, он не чувствовал грусти. Наоборот, с каждым шагом, который приближал его к Верхним воротам, в нем возрастала отвага и жажда жизни. У него имелся мешочек монет, сам он был умен и находчив – какой-нибудь крестьянин обязательно наймет его на службу, а уж потом будет видно. Но для начала следовало убраться подальше от Книтлингена, чтобы ничто больше не напоминало о Мартине и Маргарите. Чтобы забыть обо всем.

Иоганн прошел через открытые ворота, не повстречав стражника. Перед ним лежал старый имперский тракт. Он тянулся с северо-запада на юго-восток. В северной стороне находился Бреттен, и за ним, если двигаться вдоль Рейна, Шпейер и Кёльн. К югу расположился Маульбронн, а дальше дорога вела через Вюртемберг и Ульм в Инсбрук, где порой останавливался сам король. Там, как слышал Иоганн, высились горы, укрытые вечными снегами, за которыми раскинулась богатая Венеция, а еще дальше – Рим, Вечный город.

Юноша остановился посреди дороги. В какую бы сторону пойти? Он догадывался, что от этого решения могло зависеть его будущее. После некоторых колебаний Иоганн вынул из мешочка затертую монету. Аверс значил юг, реверс – север. Он подбросил монету, поймал ее и осторожно положил на тыльную сторону ладони.

Монета смотрела лицевой стороной.

Юг.

Иоганн вздохнул. Это означало, что ему придется пройти мимо Маульбронна и эшафота на вершине холма. Должно быть, судьба пожелала напоследок напомнить ему о перенесенном позоре. Иоганн перехватил посох и зашагал по дороге, ни разу не оглянувшись на город, который все эти годы был ему домом. Он шел мимо убранных полей и виноградников, с мрачной решимостью, дождю вопреки. Поравнявшись с эшафотом, лишь сплюнул через плечо, чтобы отвадить новые беды. Здесь начались все его несчастья, отсюда же должна была начаться его новая жизнь.

Скоро по левую руку показался окутанный туманом монастырь Маульбронн. У Иоганна сжалось сердце. Как ему хотелось стать здесь помощником библиотекаря и еще глубже погрузиться в мир знаний и книг! Юноша подумал, не увидеться ли на прощание с отцом Антонием. Но слишком велик был его стыд. Если он и вернется сюда, то лишь великим и прославленным ученым!

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Иоганн представил, как через много лет навестит немощного уже отца Антония – с повозкой, полной книг и снадобий в подарок. В Книтлингене, конечно, все пожалеют, что так неблагодарно обошлись с самым известным уроженцем города. Его отчим к тому времени умрет, а Маргарита снова будет здорова. Они поженятся, и даже Мартин вернется из языческого плена, одаренный сокровищами…