Заблудившаяся муза - Валерия Вербинина

– Во всяком случае, она не слишком дорожит этим портретом, раз оставила его здесь, – вернул Амалию на землю практичный сыщик.

– Вы прямо-таки разбили мои иллюзии, милостивый государь, – проворчала Амалия, но Леденцов видел, что она улыбается. – Кстати, я все равно хотела спросить, и раз уж мне этого не миновать, то я спрошу прямо сейчас, чтобы не умереть от любопытства. Почему все-таки Гиацинт?

– Простите?

– Почему вы Гиацинт? Вот в чем вопрос.

– А почему вы, например, Амалия? – парировал ее собеседник.

– Это фамильное имя, – объяснила молодая женщина. – Мои предки были родом из Германии, и в семье часто повторялись имена Аделаида и Амалия. Аделаида – моя мать, поэтому меня назвали Амалией.

– Ну, а у меня другая история, довольно-таки запутанная, – признался Леденцов. – Надо сказать, что моя мать видела в жизни одно отдохновение: чтение романов.

– Ей так несладко жилось? – быстро спросила Амалия.

– Можно сказать и так. Но она умела читать и считать, и она любила, чтобы книги были с благородными героями, с красивыми героинями и хорошим концом. Островского, например, она терпеть не могла – он в своих пьесах высмеивал купцов, а мой отец был купцом. И вообще его пьесы об обыкновенных людях, а моя мать не любила, чтобы в книгах было все как в жизни. – Леденцов помолчал. – И вот однажды ей попался переводной роман, – автора я уже не помню, – в котором главный герой по имени Гиацинт боролся с разбойниками и вообще был такой благородный, что дальше некуда. Моя мать читала и перечитывала эту книгу. Роман оказал на нее такое впечатление, что она решила непременно назвать меня Гиацинтом, и хотя была довольно робкого нрава и все вокруг ее отговаривали, настояла на своем…

«Боже мой, – в смятении подумала Амалия, глядя на собеседника, расчувствовавшегося от воспоминаний, – а ведь у него голубые глаза. И сам он вовсе не такой пепельно-серый, как показалось мне утром…»

Однако лицо Леденцова через мгновение замкнулось, и на него легла привычная для него тень сдержанной печали.

– Чем теперь занимается ваша матушка? – спросила Амалия.

– Она умерла, – коротко ответил сыщик. – Меня утешает только одно: она никогда не хотела, чтобы я стал купцом. Надеюсь, она не сердится на меня за то, как я исполнил ее желание.

– Александр Богданович сказал, что в полиции вас ставят очень высоко, – заметила Амалия. Впервые на ее памяти плотно сжатые губы молодого человека тронула улыбка, точнее, ее подобие.

– Вы очень добры, – промолвил он. – Что теперь? – прибавил он, оглядываясь. – Кухню я уже осмотрел, ничего интересного там нет. Думаю, мы можем уходить.

– Нам понадобятся письма, которые писали Ольге Николаевне ее поклонники, – напомнила Амалия.

– В качестве вещественного доказательства, если они вздумают отрицать связь с ней? Полагаю, вы правы. Тогда папиросницу я тоже заберу, если вы не возражаете.

– Не возражаю. Я думаю, на всякий случай стоит также забрать украшения и попросить опознать, все ли они на месте. Дмитрий Иванович уверяет, что ничего не пропало, но вряд ли он в тогдашнем своем состоянии присматривался к каждой безделушке.

Леденцов не возражал, но про себя он уже решил, что драгоценности не имеют касательства к делу, что это было убийство ради убийства, хотя мотив пока ускользал от него. И его настораживало, что он никак не может подобрать ключа, который поможет ему раскрыть преступление. В то, что это убийство на почве страсти, он больше не верил – слишком уж хорошо все было обдумано. Скорее уж тут были замешаны деньги, причем большие, – но, не имея пока никаких доказательств своей теории, Гиацинт поостерегся говорить о ней Амалии.

Он услышал, что его спутница произнесла несколько слов, и повернулся к ней. Они уже вернулись в гостиную, и Амалия держала в руках пачку писем, которые писали Верейской ее любовники.

– Итак, у нас есть трое: драматург Щукин, корнет Павлов и этот неизвестный «И», который, судя по всему, жил в Москве, но бывал и в столице. Поручаю вам корнета и драматурга, а себе оставлю третьего. Кроме того, я съезжу и поговорю с Соней Харитоновой, возможно, она сумеет назвать мне имя нашего загадочного незнакомца. Далее: крайне желательно установить личность господина, который позвонил из ресторана и сообщил, что Дмитрий Иванович Чигринский совершил убийство. Ресторан, Гиацинт Христофорович, я оставляю вам, а на себя дополнительно беру прислугу Чигринского. Зато на вас остаются разносчики из двух магазинов на Гороховой. Вряд ли им что-то известно, но все же следует их опросить, потому что они последними видели Ольгу Николаевну живой – не считая, конечно, убийцу. Таким образом, нам придется разделиться, чтобы расследование продвигалось быстрее. Если узнаете что-нибудь важное…

– Я немедленно сообщу вам, сударыня, – отвечал Леденцов с поклоном.

– У меня есть телефон, – сказала Амалия. – Если что-то нужно сообщить безотлагательно, звоните. Ну и, само собой, я расскажу вам то, что мне удастся узнать.

– Можно вопрос, госпожа баронесса? Что сами вы обо всем этом думаете?

Амалия пожала плечами.

– Если бы Ольга Николаевна была наследницей миллионера, я бы точно знала, кому она мешала. Пока я не вижу никакого просвета в деле и, пожалуй, остерегусь делать выводы.

Значит, Амалия тоже думает, что тут замешано что-то серьезное, куда более серьезное, чем романы на стороне. И Леденцов не мог удержаться от мысли, что ему на редкость легко работается с баронессой Корф, хотя утром он не мог даже представить себе, что им придется действовать вместе.

Они вышли из квартиры, Амалия заперла дверь и вместе со своим спутником двинулась вниз по ступеням.

В вестибюле Тихон прохаживался мерным шагом от входной двери до своей каморки, расположенной рядом с лестницей. Завидев сыщиков, он приостановился, но тут же сделал шаг им навстречу.

– Вы хотите что-то нам сказать? – спросила Амалия. – Мы вас слушаем.

– Вы, помнится, спрашивали про вчерашний вечер… – Тихон замялся. – Словом, был тогда еще один человек. Я подумал, что он пришел с дамой, которая свою дочку на прием привела. Он вошел одновременно с ними, но спустился-то он потом без них, вот в чем дело…

– Как он выглядел? – быстро спросил Леденцов.

– Молодой барин, лет тридцати или около того. Из военных, хоть и в гражданском.

– А ты откуда знаешь, что он из военных?

– Ну так выправка, – спокойно ответил Тихон. – Выправку, ваше благородие, никуда не деть, это уж на всю жизнь.

– Что еще вы запомнили о том барине? – вмешалась Амалия. – Рост, цвет волос, например?

– Борода у него была черная, на пол-лица. Росту он был высокого, и такой, знаете, плечистый. Вот вы сказали, что крепкого сложения, такой он и был. Просто я не сразу о нем вспомнил, потому что дама с дочкой шли впереди, а он за ними… И когда поднимались по лестнице, он их вперед пропустил, на добрый десяток ступеней. Дама все говорила, дочка ей отвечала, а он молчал. Надо было мне сразу же сообразить, что он не с ними.

– Когда именно он тут появился? – Леденцов лихорадочно писал в своей записной книжке.

– Когда? – Тихон задумался. – В смысле, вас точное время интересует? Полковник Радин на прогулку выходит каждый день ровно в пять. Он ушел, и уже после него появились дама с дочкой и тот… господин.

Это еще не был успех, но в глубине души Амалия торжествовала. Значит, все-таки имелся посторонний, который проник в дом как раз в то время, когда была убита Ольга Верейская…

– Тот господин с военной выправкой, – подал голос Леденцов, – как быстро он спустился вниз? Он долго находился наверху?

– Боюсь, на часы-то я не смотрел, – извиняющимся тоном промолвил Тихон. – Но мне показалось, что он быстро обернулся. Может, минут десять его не было. А что? С ним что-то неладно?

– Нам пока неизвестно, – сказала Амалия. – Мы только собираем сведения.

Тихон с понимающим видом кивнул, хотя, по правде говоря, он ничего ровным счетом не понял.

– А Ольга Николаевна когда вернется? – спросил он. – Вы тут все ходите, спрашиваете, ключи у вас от ее квартиры… А что с ней случилось-то, что такой переполох?

– С ней произошло несчастье, – спокойно промолвил Леденцов, переворачивая страницу в записной книжке. – Очень большое несчастье. Скажите, вы уверены, что к ней не ездили никакие мужчины, кроме Дмитрия Ивановича? Подумайте как следует, это может быть очень важно.

Однако Тихон вновь повторил то, что уже говорил раньше. Ни в чем подобном Ольга Николаевна не была замечена, и вообще…

– Она часто писала письма?

– Нет, я бы не сказал. Самой ей письма приходили, и счета, и все как полагается.

– А в последние дни она отправляла письма, вы не знаете?

– Я не видел, чтобы Соня что-то на почту носила. Но, наверное, лучше у нее самой спросить.

– А Ольге Николаевне письма часто приходили? Она говорила, от кого они?