Покоренный Кавказ (сборник) - Альвин Каспари

Условия жизни горцев очень тяжелы, особенно в сравнении с их близкими соседями, живущими в роскошных и плодородных бассейнах Риона, Куры, Алазани, Кубани и Терека. В первом очерке подробно описано строение горной части Кавказа. Средняя снеговая линия на Кавказе находится на высоте 12 тысяч футов. Ниже снеговой линии, до 6–7 тысяч футов, идут большей частью бесплодные места, негодные для хлебопашества, но с роскошными альпийскими лугами, дающими возможность заниматься с большим успехом скотоводством, главным промыслом горцев. Это относится, главным образом, к Западному Кавказу и к его северным склонам, сбегающим и сливающимся с Кубанской степью.

На востоке, в Дагестане, дело обстоит несколько иначе. Если мы взглянем на него с громадной высоты, то нас поразит тот хаос, который развернется перед нашими глазами. Это – дикая и величественная картина: громадные скалы, точно расколотые могучим молотом, образуют узкие долины и ущелья, в глубине которых пенятся и шумят, прыгая с камня на камень, ручьи, потоки и реки, носящие название Койсу: Аварское, Андийское, Казикумыкское и проч. Определенных хребтов здесь почти нет, за исключением нескольких отрогов Главного Кавказского хребта и Андийской цепи. Беспорядочно нагроможденные вершины не особенно высоки и далеко уступают Терскому Кавказу, но все-таки бывают иногда целое лето покрыты снежным покровом.

В смысле пастбищ и полей Дагестан, за малыми исключениями, совершенно дикая и бесприютная страна. Только в глубине долин находится плодородный слой земли, ценимый чуть не на вес золота. Участков в несколько десятин почти не встречается, зато сплошь и рядом можно видеть обработанные «поля» в две-три квадратные сажени. Такие поля всегда огорожены невысоким заборчиком из камней, чтобы вода не смыла скудного посева. Издали склон гор, покрытый такими полями, представляет оригинальную картину: на серой каменистой почве эти клочки вырисовываются зелеными заплатками самых разнообразных форм. Зачастую земля на такие участки носится руками с берегов ручьев и протоков.

По поводу таких клочков у горцев существует сказочка, не лишенная юмора. Жил-был один горец, и было у него три поля. Пошел он пахать их; вспахал одно, вспахал другое и устал; тогда он разостлал свою бурку и лег отдохнуть. Выспавшись, он хотел вспахать третье поле, но как ни искал его, а найти не мог. Рассердился горец и решил: «Поле шайтан украл, пойду домой в аул», поднял с земли бурку и видит, что его поле под буркой-то и находилось и он сам нечаянно закрыл его.

Вследствие недостатка земли цены на нее стоят непомерные, и десятина оценивается иногда от полутора до двух тысяч рублей. Скотоводство хоть процветает, но все-таки находится на более низкой ступени, чем на Западном Кавказе.

На Северо-Восточном Кавказе есть ископаемые богатства, но горцы, за редкими исключениями, по неумению, не пользовались ими и разрабатывали только соль (в окрестностях аула Энгели), серу (близ Черката, Шубута и Кикуна); селитру доставляли аулы Гуниб, Аточ, Хиндак, Толох и Хиндатль.

Кроме того, в горах Дагестана находились богатые железные руды (в окрестностях Ведено, Дарго и других местах), но горцы почти не занимались их разработкой и нужное количество железа покупали у русских. Залежи каменного угля близ Ведено по берегам реки Хулхулу совершенно не привлекали внимания горцев – очевидно, им совершенно не было известно употребление этого минерала.

Во времена Шамиля были открыты в окрестностях горы Хонотля, близ Дарго, залежи серебро-свинцовой руды, но Шамиль запретил разработку, боясь, что народ, имея собственное серебро, станет приобретать у русских массу ненужных вещей и спартанский образ жизни изменится к худшему.

Таким образом, те продукты, которые могли бы поднять местное благосостояние, оставались в земле, верхний же слой был очень скуден и едва мог пропитать даже невзыскательного горца. Лесов в Дагестане тоже немного, и знаменитые ичкерийские дебри в настоящее время сильно поредели.

В общем, это – дикая и неприглядная страна, где существование едва возможно, и потому вполне понятно, что лезгины и чеченцы, искони населявшие ее, предпочитали наживаться грабежом. Их соседи, жившие на плоскости, как, например, кумыки, ногайцы, кабардинцы, а в позднейшие времена русские казаки, жили хорошо и богато, владели табунами, стадами, виноградниками, садами и полями и постоянно мозолили глаза нищего горца, у которого, кроме оружия, коня и жалкой сакли, сложенной из плитняка, ничего не было.

Горец, отправляясь в набег, ничего не терял, но мог многое приобрести и никогда не задумывался над вопросом, имеет ли он право грабить или нет. Его право формулировалось и выражалось в кинжале, винтовке и неприступности горных ущелий.

Таким образом, на почве необеспеченности и голодовок, вследствие бедности страны, в течение столетий выработались разбойничьи наклонности горца. Набеги требовали осмотрительности, отваги, быстрого соображения, сметки, находчивости, ловкости, неприхотливости, и все эти качества развились у горца в высшей степени. Постоянные странствования и шатания из края в край явились отчасти причиной возникновения обычая гостеприимства и обычая братания случайных дорожных спутников.

Дорожный товарищ – брат родной, говорит горская пословица.

Это братство было настолько сильно, что в случае убийства одного из путников другой должен был мстить убийце и преследовать его; впрочем, эта обязанность продолжалась только сутки и, если убийца успевал скрыться, то на следующий день обязанности мстителя кончались, и если убийца захотел бы ехать с ним, то делался «дорожным братом».

Домашняя жизнь горца проходила в полной праздности: в чистке оружия, в пустячной болтовне с соседями, в случайных пиршествах по случаю каких-нибудь торжеств, до которых каждый горец большой охотник, или в слушании песен, сказок или рассказов разных бродяг. Все хозяйство лежало исключительно на женщине, положение которой было сведено до степени домашнего животного. Горец смотрел на жену как на полезное домашнее животное, но никогда не снисходил до ласки или до разговора с нею. Даже наедине с нею он обращался к ней в случае приказания в неопределенном лице: «Готов ли обед?», «Следует вычистить лошадь» и проч. Горец никогда не позволит себе приласкать собственных детей и ведет себя как будто у него нет семьи. Спросить горца о здоровье жены и семейства – значит нанести ему оскорбление. В горских песнях чаще воспеваются верный конь и гибкая шашка, чем черные очи красавицы. Впрочем, девушки до замужества пользуются большой свободой, а замужние, выдержав несколько лет деспотизм мужа и родив нескольких детей, особенно мальчиков, начинали пользоваться уважением и приобретали в семье право голоса.

Здесь мы встречаемся с теми формами семейной жизни, которые всегда имели место у дикарей, особенно восточного происхождения, со всеми их отрицательными сторонами.

Характер каждого горца складывался под давлением семейного режима и под влиянием разбойничьих рассказов и воспитывался в духе полной ненависти ко всему окружающему его узкий мир. Себя горец считает всегда центром всего, свои желания и капризы законными, желания же окружающих совершенно игнорирует. Непомерные важничанье и хвастливость дополняют отрицательные стороны его характера.

Но у него есть, впрочем, и положительные черты: верность обычаям, данному слову (но только не по отношению к неприятелю), безумная отвага, полное пренебрежение жизнью, когда это нужно, и страстная любовь к родине, как бы последняя ни была жалка и бесплодна. Горец без гор, без своих диких ущелий и бушующих потоков – это рыба без воды. В любви к своим насиженным гнездам кавказские горцы превзошли всех. Интересен, между прочим, следующий факт. На севере Кутаисской губернии, у подножия Эльбруса, находится небольшой кусок земли, носящий название Верхней Сванетии; более дикого и неприветливого уголка не найти даже в Дагестане. Достаточно сказать, что сообщение Сванетии с остальным миром возможно через единственный, существующий там Аатнарский перевал, да и то в течение двух летних месяцев, в остальное время года она отрезана совершенно от соседей. Русское правительство не раз предлагало сванетам переселиться на берега Черного моря, отводило им земли, обещало выстроить дома, но ни один, буквально ни один, сванет не мог решиться оставить свою дикую родину, где находятся могилы отцов, дедов и прадедов.

Всех горцев можно разделить на две большие группы: западную и восточную. В первую входят абхазы, черкесы, кабардинцы, сванеты, шапсуги, осетины, кистины и кое-какие мелкие племена, сплотившиеся в отдельные общества. Во время борьбы за обладание Кавказом с этой группой было сравнительно нетрудно справиться, хотя по годам Западный Кавказ покорен позднее (1864 г.), а Восточный раньше (1859 г.) Эта сравнительная легкость объясняется, во-первых, тем, что некоторые народы, как, например, осетины, маловоинственны, а черкесы были сравнительно цивилизованы и потому не противились так русскому влиянию, как восточные дикари, кругозор которых был сильно сужен. Кроме того, Западный Кавказ, как имевший доступ к Черному морю, имел сношения с внешним миром и в очень древние времена, а потому местные обычаи и воззрения не могли так вкорениться в души этих горцев, как вкоренились они в их восточных соседей. Немалое значение имело, конечно, и сравнительное плодородие страны. Абхазия – в земледельческом отношении благодатная страна, да и земли черкесов и осетин, особенно на северных пологих скатах Кавказского хребта, давали возможность населению жить честным трудом, и только те части этих племен, которым приходилось жить в самых глубоких дебрях у подножия Эльбруса и по хребту до самого Казбека, обратились в настоящих разбойников; однако они являлись таковыми не только с точки зрения русских, но и своих родичей, живших при лучших условиях и старавшихся ладить со своим могучим северным соседом.