Собрание сочинений в десяти томах. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

скажу, когда черт приберет.

— Молчи проклятая баба!

У них уж не далеко было до драки, когда подошла Мотруна. Солодуха вдруг переменилась, на лице не осталось и следа гнева, оно приняло ласковое и задумчивое выражение.

— Что с тобой? Больна, голубушка?

— Больна-то я, больна, только мне не пособишь, матушка. Пришлось умирать…

— Христос с тобой! Кто знает, когда придется умирать. Вот скажи лучше, что у тебя болит: может быть, и пособим! Да ты ведь не зачем другим, а за советом пришла.

— Ох, нет!.. Что мне совет твой!.. Не поможет! Не поможет. Не жить мне более!

Дед и баба стали внимательнее вслушиваться, а больная прерывистым голосом продолжала:

— Я знаю, что мне не дожить до седых волос. Что ж делать! Я и не желала бы жить, да дитя, дитя-то как сиротой оставить?.. Вот так-то, матушка, проклятие батьки сбывается! Все-таки было бы легче умереть, если б не детище, как подумаю, что станется с сиротой, так надрывается сердце. Ох, ох! Жила бы, жила, мучилась бы, только бы дитя на ноги поставить, ан нет! За грехи мои наказал Бог, не дожить уж мне до того.

— Бог с тобой, голубушка, не беспокойся, — отвечала Солодуха, — ведь люди не волки, да и Бог не без милости.

— Бог милостив и правосуден: за грехи карает, а люди…

— Что люди? — прибавил дед. — Не лучше волков!

Никто не обратил внимания на замечание слепого Ратая, а Мотруна постоянно повторяла:

— Дитя мое, дитя!.. Что станется с Марусей? Умирать приходится, она держит меня за сердце.

— Не тужи, голубушка, — усаживаясь возле нее произнесла Солодуха. — Выздоровеешь еще, скажи, что у тебя болит?

— Что говорить? Все болит! Э!.. Не сегодня, завтра умру… Все напрасно! Мне помощи никакой не надо, вот помоги, матушка, лучше дитяти.

— Как же помочь? — качая головой, сказала знахарка. — Ведь родня скорей поможет…

— Родня! А! Что про них говорить, теперь свои хуже чужих, присоветуй, матушка, что-нибудь другое.

— Во двор бы ее, голубушка.

— О! Не хочу, не хочу, — махая рукой, вскрикнула Мотруна, — там она пропадет! Пригляделась я к сиротам, что выросли в панских покоях… Маруся пригожая… Красота ее погубит. По-моему, лучше бы ей умирать с голоду, только без сраму. Вот знаешь что, родимая: ты бедная такая ж, как я, детей у тебя нет… Возьми к себе Марусю.

В ответ на эти слова, произнесенные с отчаянным усилием, Солодуха и дед вскочили на ноги и от удивления произнесли что-то, чего Мотруна не поняла. Настала минута зловещего молчания. Ратай уставил свои белки в жену, а жена посмотрела на мужа.

Мотруна перевела дух и, не давая им времени отвечать, продолжала:

— Она вам не сделает изъяну, а трудиться и работать будет за троих, такого дитяти в селе не найдешь: ее можно и в избе оставить, и послать куда угодно, все поймет и сделает, и смирная такая, послушная! Будете иметь и дитя и слугу.

Старики молчали и, казалось, обдумывали решение столь важного вопроса. Наконец Солодуха, вертя в руках угол фартука, произнесла:

— Ну, надо подумать да подумать, а то неравно пригласишь к пустой миске. Знаешь, голубушка, и наше житье не Бог знает какое: милость Божия и добрых людей… У самих, подчас хлеба-то нет. Твоему дитяти не спрятаться от нужды под нашей кровлей.

— Да где же ему будет лучше? Богатый хозяин помыкать сиротой будет… У вас детей нет, а с горем, нуждой знакомы, попрекать своим хлебом-солью не станете.

Опять наступило молчание, которое было прервано стариком, он подошел к Мотруне и сказал:

— Слушай, матушка, что тут долго говорить… Мы возьмем твою Марусю, а не захочет Солодуха, так на то палка…

Старуха захохотала во все горло: ей не хотелось при чужой женщине заводить драку.

— Эх, старичок, старичок, — начала она сладеньким голосом, — у тебя все шутки на уме! Полно, спрячь палку на собак.

Ратай пробормотал что-то и замолчал, Мотруна заплакала.

— Вы ее возьмете, да! На вас вся моя надежда, а не возьмете — пропадет моя Марусенька. Солодуха, кормилица, будь ей матерью, я в гробе за тебя буду Бога молить.

— Не беспокойся, милая, сама еще взрастишь свою дочку и в люди выдашь…

— Нет, нет, — отвечала больная, качая головой, — не жилица я на белом свете… Теперь умру спокойнее.

С каждой минутой силы больной упадали, она хотела было воротиться домой, но не могла надеяться на ноги.

— Куда тебе идти! Больно устала, отдохни, — начала Соло-духа.

— Нельзя, нельзя! Как-нибудь добреду до избы.

— Не думала б ты лучше об этом. А если уж так тебе надо быть дома, так подожди немного. Ба! Да вот и Моисей едет. Попрошу, он свезет тебя к кладбищу, намедни залечила ему болячку вот этакую, в кулак, и рюмки водки не поднес, вот теперь должен меня послушать за доброе дело.

Сказав это, она вдруг крикнула батраку:

— Слушай, а что сделал бы ты, если бы на пояснице у тебя сел еще один чирей?

— А сохрани Господи! — испугавшись, отвечал Моисей.

— Так не хошь другого?

— А тебе что?

— Да я только спрашиваю… А ты знаешь, что коли меня не послушаешь…

— Знаю, знаю! Что же, ты, матушка, хочешь? — спросил парень, тревожно почесывая затылок.

— Подвези цыганку к кладбищу, — шепнула старуха Моисею, — сама уж не дойдет…

— Подвезу, подвезу, — весело произнес Моисей, довольный тем, что так легко отделался от знахарки, — только скажи цыганке, матушка, чтобы получше закрылась: народ увидит, так в корчму и глаз не кажи…

Мотруну положили на телегу и прикрыли мешком. От опасения ли на счет судьбы дочери или от изнурения сил, болезнь быстро усилилась, когда Моисей снял ее с телеги, она едва-едва проволоклась к койке.

В избе она не застала Маруси, девочка собирала на дворе сухие сучья и воротилась тогда, когда мать успела отдохнуть немного.

Не знаю, откуда снова взялись у вдовы силы, поцеловав дитя, она с живостью подошла к кадке, в которой хранилось несколько штук белья, зипун, юбка, еще кое-какие лохмотья и начала одеваться.

— А что, мамонька? Уж не думаешь ли еще куда идти? — спросила удивленная девушка.

— Да, думаю.

— И, полно, родная! И без того устала. Завтра пойдешь.

— Дело-то нужное, сходить к пану надо. Ты не бойся… я бы не пошла, если б уж чересчур было дурно…

— Ляг лучше, мамонька. Вот я огонь разведу, да вчерашнюю похлебку разогрею… Подкрепишься немного.

Говоря это, девушка бросилась к печке, а Мотруна, одевшись, прошлась по комнате и легла в постель.

Маруся успокоилась. Чуть только блеснуло пламя, она вытащила из печи