Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов

— Вы не потеряетесь: идите прямо, в этом направлении.

Мы пошли. Дороги никакой. Шли по тундре, ориентируясь по солнцу. Это были места недавних боев, непременно должны были быть минные поля. Всюду лежали убитые немцы — наших, видимо, убрали. У гражданских покойников близкие закрывают веки, а мертвые солдаты лежат, таращась в небо, и мелкий снежок падает в синие глаза.

Так мы шли, шли и шли. Все время попадались аккуратно сложенные огромные склады боеприпасов. Прицкср страшно сердился: они с Батсм занимались немецкими тылами и гордились тем, что подробно знают, где находятся все военные склады противника. Но из тех, что мы видели, ни один у них не числился.

Склады были нетронутые, боеприпасов было много. Немцы отступали, видимо, поспешно. Потом кое-где стали попадаться дощечки с надписями: «Разминировано. Сержант Петров» и т. п., — но где не было разминировано, там дощечек не было.

Позже, уже на норвежской территории, всюду были выставлены надписи: либо «Осторожно, мины!», либо «Разминировано, такой-то». — Впрочем, как потом стало ясно, много нсвыявлснных минных полей было повсюду, на всех фронтах. Полагалось составлять кроки («кроки») минных полей, но чаще всего не успевали, а немецкие кроки до нас уж никак не доходили.

Наконец мы стали спускаться с плоскогорья в долину и увидели там и сям желтые и зеленые дома Луостари.

Это не город. Как обычно на севере, жилье разбросано, и дорога соединяет разрозненные группы построек. Добрались до штаба армии затемно. Я «прибыл» к начальнику 7-го отдела Р., тут же встретил и других «седьмых» знакомых. Жили не в домах — дома, видно, были слишком разбиты, — а в наскоро оборудованных землянках — когда-то немецких, красиво обустроенных, но теперь уже довольно ободранных и грязных.

Помимо служб штаба армии, здесь же поблизости находился и выброшенный вперед эшелон штаба фронта. Я сразу разыскал землянку начальника политуправления и доложился:

— Товарищ генерал, по приказанию командующего фронтом, старший лейтенант Дьяконов прибыл в ваше распоряжение.

Генерал Калашников сначала ничего не понял. Я сказал, что знаю норвежский язык. Тогда он откликнулся:

— А, с норвежским языком! Ждите.

Я ушел в землянку 7-го отдела и в ожидании слушал там в течение суток или более всякий тыловой треп — о бабах, разные байки и анекдоты. Спал скорчившись где-то в углу. Срочности действительно никакой не было, Прицкер оказался прав.

Наконец, на второй день ко мне пришел адъютант генерала с сообщением, что назавтра в девять утра я должен выйти на перекресток дорог, будет проезжать генерал и меня подберет.

Утром я стою в полушубке у столба на перекрестке без вещей. Во время наступления по тыловым дорогам всегда идет много машин. Движение большое: легковые, виллисы, грузовики с боеприпасами, с людьми, связные офицеры тянулись непрерывно в одном направлении. Определить, в какой машине был генерал, я не мог. Стоял часа полтора. Вдруг с противоположной стороны подъезжает «козлик». Высовывается малосимпатичная физиономия генерала Калашникова:

— Вы Дьяконов? Ну что же Вы!

Я говорю: — Мне приказано стоять на перекрестке и ждать Вас.

— Ну, садитесь скорей!

Я сел в «козлик». Там было уже дна или три офицера. Генерал больше ничего не сказал мне ни тогда, ни после. Поехали по той же тундре, вверх из долины на запад, в горы. Это была уже не дорога, а скорее, наезженная тропа.

В одном месте генерал остановил машину, и все мы вышли. Он произнес: «Граница».

Это была граница между Норвегией и Финляндией, а теперь с нами, но что это вообще граница, наверное, только по карте можно было определить. Она никогда ранее не размечалась. У меня было удивительное чувство — как странно, что вот через столько лет я снова въезжаю в Норвегию, — только с противоположной стороны. Какой она явится мне?

Снова сели в «козлик». Через некоторое время среди редкой тундры и камней началась серпантина на крутом спуске вниз, и впереди заблестел кусочек фьорда.

Мы спускались все ниже, и снова попали в поток машин. Дорога была расквашена танками и самоходками. Вдоль обочины мы уже то и дело миновали норвежцев в синих свитерах с вытканными белыми оленями и в красных вязаных шапочках — знакомые зимние фигуры.

Зима только начиналась. Едва ложился снежок, по всей дороге была глубокая слякоть. Между гор внизу лежал синий Ярфьорд. Вдоль него были разбросаны знакомые цветные домики — хуторские, но похожие на дачки. Чаще красные, иногда зеленые, синие или желтые, всегда с белыми наличниками окон. Перед каждым домом, по скандинавскому обычаю, были белые флагштоки, а на некоторых уже трепетали национальные флаги: на тёмнокрасном фоне синий, окантованный белым крест.

Кое-где встречался крестьянин с лошадью и подводой, но скота нигде не было видно.

На хвосте огромной движущейся советской военной махины мы спустились — я спустился — к норвежскому фьорду[325]. Мы проехали еще немного вдоль него и остановились у небольшого двухэтажного выцветшего желтого домика на левой стороне от дороги. Это была школа. В ней помещался штаб нашего 131-го стрелкового корпуса. Генерал вышел из машины и пошел к крыльцу. Вдруг, оглянувшись на меня, он спросил:

— Где Ваши погоны?

Я говорю: «Не успел пришить».

— Пришить, пока я хожу!

Как их тут, к черту, пришьешь? Я остановил солдата, который сворачивал себе козью ножку, и спросил иголку и нитки. У солдата всегда с собой есть шитье — куда же без него? Он дает мне иголку и моток голубых шелковых ниток. Спрашиваю:

— Откуда шелковые нитки? Взял у местных жителей? Как не стыдно! Они тут страдали в оккупации, мы их освободили, а ты воруешь!

— Как — освободили? А я считал — раз за линией фронта, то враги! Я говорю: «А политзанятия перед вступлением в Норвегию у вас были?»

— Были.

— И что же вы проходили?

— Четвертую главу «Краткого курса» (сталинской истории партии). Я голубыми нитками пришил погоны. Вышел генерал:

— Погоны есть? Поехали.

Мы покатили дальше. Остановились у бурной, широкой реки Паз (Патсойоки). Тут был большой железный мост, взорванный немцами перед отходом. Он стоял, вздыбленный с двух сторон, с провалом в середине.

Генерал послал адъютанта в соседнюю часть, где ему дали для переправы амфибию. Это легковой автомобиль, встроенный в металлический футляр-понтон поверх колес (или гусениц), так что спереди, сзади и с боков получаются плоские скошенные выступы, как бывает на носу моторной лодки. Позади лодочный винт.

Генерал сел с водителем, сопровождающие сели на задние сидения, а мне пришлось лежать на покатом хвосте на месте автомобильного багажника. Амфибия подползла к реке, плюхнулась в воду, лихо переправилась на другую сторону, так же лихо въехала на противоположный довольно крутой и скользкий берег и дальше вырулила на шоссе. Здесь генералу подали другой «виллис». Дорога шла через хвойный лес. Эта часть Норвегии приветливее Кольского полуострова, покрытого только тундрой. За Патсойоки начинаются леса[326].

Дорога была асфальтирована. В одном месте мы въехали во что-то белое, густое и вязкое. Оказывается, здесь вдоль шоссе тянулись армейские продовольственные склады, которые немцы, уходя, сожгли. Сгущенка, а местами и сало растеклись по дороге. У этого белого потопа кое-где стояли наши Иваны и ковыряли эту массу штыками. Мы проехали по ступицу в сгущенном молоке.

Везде лежали спутанные красные и зеленые провода, трупы, остовы сгоревших машин. Всюду — аккуратные указатели, готическим шрифтом были обозначены подходы к расположению различных немецких частей с указанием их номеров и расстояния в километрах. Раньше такие сведения у нас на дорогах отсутствовали секретности ради; потом мы переняли у немцев обычай ставить указатели, но на них писали только «Хозяйство такого-то» (командира части или соединения), и только.

Доехали до развилки на Киркенес и свернули к нему с шоссе. У въезда в город меня поразил запах свежевыпеченного хлеба: это тлела большая куча зерна, которую немцы, уходя, подожгли.

Въехали в самый Киркенес. Города не было. На одной из окраин видно было домов пять; все остальное было уничтожено. Сады, аккуратные заборчики вокруг палисадников, асфальтированные улицы, тротуары — а посреди этого только пепелища. Кое-где торчали пальцами трубы: когда деревянный дом сжигают, они стоят, на два этажа и выше. В разных местах города виднелись огромные кучи угля (им в Норвегии отапливались дома, а в Киркенесе был еще и завод). Уходя, немцы не только зажгли уголь, но и насовали в него гранат и ракет. Все это до самой весны медленно горело, по временам взрываясь. Синий или красноватый огонь угольных куч и каменные квадраты фундаментов.

Мы въехали в середину городища. Там скрещивалось несколько улиц, образуя что-то вроде площади, и лежала большая куча дивных, зеленых с белым лыж. Генерал остановил машину, я соскочил. Генерал в первый раз за всю дорогу, если не считать эпизода с погонами, обратился ко мне: