Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов

После выхода из войны Финляндии и нашей победы на Кандалакшском направлении 32-я и 26-я армии были расформированы, а части переброшены на другие фронты. Части 19-й армии участвовали в боях на фланге

Мурманско-Киркенесского направления, но потом были тоже отведены на Первый Украинский фронт. Разумно было бы расформировать и Карельский фронт, но этого не было сделано. Его командующий Мерецков имел теперь в своем распоряжении одну единственную 14-ю армию, которой успешно командовал генерал В.И.Щербаков, а кроме этого, одну дивизию и танки из 19 армии. Штаб Щербакова находился сначала на Лице, а потом был выдвинут в Луостари. Сам Мерецков со штабом находился в подземном убежище под Мурманском, но оперативная группа штаба фронта была выдвинута рядом со штабом Щербакова, и это, судя по всему, только мешало делу.

У Мерецкова был начальник штаба и почему-то целых два «члена военного совета», т. е. политических комиссара, Штыков и Грушевой, а у Щербакова был свой начальник штаба и еще «член военного совета» генерал-майор авиации Сергеев. Штыков был переброшен из Ленинграда и вместе со всем штабом Карельского фронта впоследствии попал на Дальний Восток; таким образом он спас жизнь, когда Сталиным было затеяно пресловутое «ленинградское дело»; Грушевой — не знаю, откуда взялся, но во всяком случае особо близко не подъезжал к фронту. Зато после войны, как рассказывал мне В.И.Щербаков, велел своему адъютанту (послевоенному) написать его воспоминания о Киркенесской операции и тем ввел в полное заблуждение последующих историков войны.

Я тогда этого не знал, но 22 октября 1944 г. наши войска стали пересекать норвежскую границу.

Надо сказать, что наш Северный флот и наша 14-я армия воевали по «моим» картам. В 1939 г. меня пригласили в Адмиралтейство и предъявили норвежские морские карты, которые я должен был перевести на русский язык — вернее, перетранскрибировать русскими буквами, согласно их норвежскому произношению, те географические названия, которые были подчеркнуты составителями наших соответствующих карт. Нужные названия были отобраны разумно, а я получал по 50 коп. за каждое, и в итоге вместе с гонораром за перевод стихотворного отрывка из «Эпоса о Гильгамеше» я заработал достаточно для того, чтобы сшить красивое осеннее пальто — «шкуру Гильгамеша», — которое я потом сдал при мобилизации и после войны очень жалел о нем.

Примерно год спустя, в 1940 г., я был вызван в секретный отдел Эрмитажа, и там мне было предложено проделать такой же перевод карты Северной Норвегии для армии. Платили мне по 10 коп., а после работы приказали подписать бумагу «о неразглашении тайны»; но, в отличие от моряков, армейские картографы выбирали названия для перевода совершенно безумным образом. Я сразу сказал пришедшему с картами военному, что, поскольку в Норвегии нет деревень, а только хутора, постольку на всех картах, кроме километровок, помечаются названия только церквей — центров «бюгдов» — округ или приходов, потому что отдельный хутор всегда может быть покинут или, проданный, получить новое название по новому владельцу. На моем же оригинале были подчеркнуты названия именно хуторов, причем произвольных. Например, в Киркенесском районе были вовсе не подчеркнуты пограничные населенные пункты — Гренсе-Якобсэльв, Ярфьурботн, Бурис-Глэб и другие. В Ярфьурботне была подчеркнута какая-то «башенка» — то ли колокольня, то ли каланча, при которой было написано «taarnet» «башенка, the tower»[323]. Но картограф сказал мне: «Выполняйте приказ». Я выполнил, написал «Торнет» и т. п., а потом наши офицеры тщетно искали на местности то, что было обозначено на карте. В наших военных сводках и в официальной истории Карельского фронта сообщается, что наши войска заняли город «Тарнёт» (так!). Вообще, по сводкам, мы заняли в норвежской провинции финнмарк четыре города: город Тарнёт, город Киркенес, город Мункэльвен и город Нейден. «Тарнёт» вообще не существует, Киркенес мы обошли стороной, Мункэльвен — хутор, Нейден — маленький поселок. Совсем пропущен был взятый нами большой горняцкий поселок Бьёрневатн. Так пишется история.

Если я правильно помню, именно 22 октября 1944 г., когда наши войска вышли на норвежскую границу и начался четвертый и последний рывок наступления 14-й армии, перед школой, где мы помещались, остановился виллис, откуда вышел лейтенант и, войдя в наш гимнастический зал, спросил:

— Старший лейтенант Дьяконов здесь? Я отозвался.

— Вас вызывает командующий фронтом, возьмите с собой все вещи.

У меня был только заплечный мешок — не стандартный защитного цвета, а сшитый из тещиного чехла на мягкий стул, полосатый. Я его оставил. Солдатская шинель, ремень, пистолет, ушанка — их уже успели выдать вместо летних пилоток. Кажется, Гриша мне сказал: «Может быть, Вы едете надолго — пойдите, получите полушубок». Я пошел и получил. Приказа перейти на зимнюю одежду не было, но я решил, что сойдет. Надел полушубок, но не успел перешить погоны — лейтенант торопил: я сунул их в карман. Сел с лейтенантом в машину[324], и мы поехали по какой-то непонятной дороге за город. Вышли в пустом месте, среди скал и уже запушенной снегом тундры. Неожиданно открылся подземный ход; оказывается, он вел на засекреченный командный пункт штаба фронта. Прошли по ступеням, по коридорам и наконец подошли к помещению командующего фронтом генерала К.А.Мерецкова. Он встретил нас сурово, был чем-то раздражен — не тем ли, что его фронт состоял теперь из одной только армии и командующий ее, генерал В.И.Щербаков, без помощи командующего фронтом сам справлялся с наступлением.

— Вы Дьяконов? Норвежский знаете? Хорошо знаете? — спросил командующий.

— Почти как русский, — ответил я.

— Хорошо, отправляйтесь немедленно в распоряжение начальника политуправления фронта генерала Калашникова, в Луостари.

Я сказал — Есть! — и вышел в полной растерянности. Что и как делать? Как добираться через Кольскую губу до Пстсамо? В коридоре мне встретился Давид Прицкср. Он, оказывается, только что получил такую же точно командировку в оперативную группу фронта в Луостари.

Из Мурманска прямой дороги к Петсамо не было. Поперек тянулся длинный Кольский фьорд — по-русски Кольская губа. Нужно было перебираться через него на пароме. А на чем добираться оттуда до Луостари — тоже было неизвестно. Прицкср сказал, что надо ехать до Мурмашсй, дачного пригорода Мурманска, там есть аэродром, и нас перебросят. Нашли попутную машину и отправились в Мурмаши. Из горной тундры въехали в прекрасный лесной поселок, добрались до аэродрома и доложились начальнику воинской части бомбардировочной авиации. Он сказал:

— Мне сейчас вас не на чем отправлять. Ждите.

Мы устроились на нарах в какой-то землянке или избе, сейчас уж не помню. Кто-то потеснился. Жили там два дня. Каждое утро приходили на аэродром и ждали до вечера. Самолеты приходили и уходили на свои боевые задания, а нас не брали. Я очень волновался, так как мне было приказано немедленно явиться. Прицкср, более опытный и знакомый с воинскими порядками еще с Испанской войны, говорил:

— Вы не беспокойтесь, еще прилетите слишком рано.

На второй или третий день дежурный сказал, что командир полка нас сейчас отправит. Там были маленькие бомбардировщики ИЛ-2', всему миру были известны штурмовики ИЛ-2 («черная смерть»), но эти (ИЛ-2 МЗМ) были оборудованы под бомбежку. В них было очень мало места: только для пилота и стрелка-радиста или бомбометателя. Прицксра впихнули в кабину вместо бомбометателя, а меня посадили в брюхо самолета — в бомбовый люк. Самолет летел без бомб, на какое-то другое задание. Я шутил сам с собой: а что если пилот по рассеянности нажмет кнопку, бомбовый люк откроется, и я полечу на немцев вместо бомбы? Это я в первый раз в жизни летел в самолете. Хотелось посмотреть на землю, но для обзора у меня была только маленькая щель, где люк неплотно закрывался. В щель была видна тундра, затем окопы и над ними дым. Видимо, шел бой западнее Луостари. Больше ничего я не мог разглядеть. Наконец, самолет развернулся, и мы приземлились в чистом поле, на временной посадочной площадке. Когда мы вышли, мы спросили у солдат — видимо, из Б АО (батальона авиационного обслуживания), — где тут штаб армии и политотдел. Они сказали, что недалеко — километров восемь-десять.

— Вы не потеряетесь: идите прямо, в этом направлении.

Мы пошли. Дороги никакой. Шли по тундре, ориентируясь по солнцу. Это были места недавних боев, непременно должны были быть минные поля. Всюду лежали убитые немцы — наших, видимо, убрали. У гражданских покойников близкие закрывают веки, а мертвые солдаты лежат, таращась в небо, и мелкий снежок падает в синие глаза.

Так мы шли, шли и шли. Все время попадались аккуратно сложенные огромные склады боеприпасов. Прицкср страшно сердился: они с Батсм занимались немецкими тылами и гордились тем, что подробно знают, где находятся все военные склады противника. Но из тех, что мы видели, ни один у них не числился.