Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

итоге окончательно сделав ее «народной», то есть партийной.

Заодно решили вопрос и с Церковью, с которой, учитывая ее огромный вес, шутить не следовало, а потому рубить по живому опасались. Слишком деликатного и за всех заступавшегося экзарха Стефана (если помните, спасавшего евреев) сместили, но, правда, не репрессировали, а просто отправили под надзор в родное село. И то, не сам ЦК сместил, а чин чином — решением Синода, которому объяснили, что без Стефана «батям» будет лучше, чем с ним.

А поскольку «бати» противиться не стали, новому экзарху Кириллу (тоже, если помните, спасавшему евреев) в обмен на правильную «линию» и «прогрессивную позицию» (аж до церковного запрета опальному Стефану вернуться в Софию) тоже пошли навстречу, оставив Церкви много храмов и монастырей с имуществом, земли, здравницы и т.д., а также всерьез (пять процессов подряд!) прижав «конкурентов» — пасторов («рука Америки») и ксендзов («рука Ватикана»). Плюс после восстановления Болгарской Патриархии Патриархом стал именно покладистый экзарх Кирилл.

Зато в хозяйственной сфере проявился негатив. Новые банкиры и «красные директора» в смысле образования имели, как правило, разве что дипломы тюремных университетов, но в теории были подкованы, в связи с чем никому не позволяли сомневаться в своей высочайшей квалификации.

Пока тов. Костов, еще не отщепенец, отвечал за экономику, ситуация в ней более или менее держалась на плаву (силами бывших промышленников и торговцев, которых он привечал, обласкивал и не давал в обиду), — но теперь, когда мерзавца повесили, а его советников посадили, народное хозяйство пошло вразнос. И всем было ясно, что виноваты «бывшие», в лютой злобе саботирующие указания нового начальства или вообще дающие ему неправильные рекомендации.

Терпеть такое, согласитесь, народная власть не могла, тем более что основная часть «бывших» училась в венах-бернах-берлинах-парижах, имела там связи и норовила работать с Европой. А стало быть, эти люди подрывали курс на углубление сотрудничества с СССР на том нелепом основании, что у Запада технологии лучше и платит Запад больше. Согласитесь, «трайчокостовщина» чистой воды, и наличие «разветвленного экономического заговора» ни у кого из высшего руководства не вызывало сомнений. Потому что если заговора нет, почему планы срываются? Ну и пошли процессы «вредителей» — более двухсот пятидесяти за два года, без удавок, но с серьезными сроками. Это сопровождалось честными разъяснениями народу, что виноваты в разрухе и падении уровня жизни вовсе не трудяги начальники, а «стая платных агентов международного капитала».

На всю эту катавасию Москва, таких инструкций не дававшая, смотрела с некоторым удивлением, но не без удовольствия. Во-первых, потому, что теперь именно СССР становился единственным импортером технологий и обученных кадров в Болгарию, а во-вторых, некоторое количество осужденных специалистов, имевших очень высокую квалификацию, было затребовано в Советский Союз (для отбывания срока «в особо строгих условиях») и, не доехав до Колымы, осело в «шарашках», где, если верить мемуарам, жилось относительно неплохо и уж всяко лучше, чем в «Белене».

И всё бы славно: «вредителей» устранили, студенты на Север поехали, — но отстраивать, организовывать, налаживать нужно было прямо сейчас, а у «красного директората», даром что никто уже не мешал, всё равно получалось «как всегда». Люди старались, не спали сутками, срывали горло на планерках, лично митинговали на стройках и даже не брезговали собственноручно рыть котлованы, — а с каменным цветком всё равно были проблемы, в какой-нибудь Чехословакии, Польше или Венгрии более или менее решаемые, но в совсем еще крестьянско-сырьевой Болгарии — никак.

Оставалось надеяться на «старшего брата». Причем по всем статьям: кредиты, оборудование, всяческая документация, еще раз кредиты, специалисты, опять кредиты и т.д. А поскольку Москва не отказывала, это становилось доброй традицией. «Они откровенно заявляют, — докладывал тов. Молотову тов. Бодров, посол в Софии, — что без наших ресурсов им не справиться с задачами, которые они хотят поставить в пятилетнем плане, и дают понять, что в этом случае моральная ответственность будет лежать на Советском Союзе».

К слову сказать, это было написано еще в сентябре 1948 года, когда экономикой рулил тов. Костов и ситуация не считалась критической. А в пятидесятые стал о еще забавнее. «Без вашей полной и постоянной помощи, — совершенно честно признавался тов. Бодрову тов. Червенков, — мы, конечно, погибнем от голода и холода. Разумеется, и в этом случае Болгария поймет, что на то есть какие-то важные причины, и останется верным другом СССР, но ведь если мы погибнем, в цепи братских стран возникнет брешь, а это облегчит путь врагам».

Это не было лукавством, это говорилось абсолютно искренне, и ясно, что при таком подходе отказать Москва просто не могла. Она давала всё, не требуя отдачи, а взамен София в ответ на любые, даже в самом сослагательном тоне высказанные и не очень обязательные пожелания в плане политики щелкала каблуками и тотчас начинала исполнять. И всем было удобно.

Однако репрессии репрессиями, а следовало как-то организовать систему управления, чтобы винтики крутились. А заодно и подумать о народе, для начала хотя бы в лице его лучших представителей, олицетворяющих народные массы, пришедшие наконец к народной власти. В конце концов, кадры, успешно прошедшие через выматывающую нервы эпоху поисков «врага с партийным билетом», были исполнительны, как хорошо смазанные револьверы, и нуждались в поощрении, тем паче что ведь и в самом деле пахали на износ.

Начали структурировать управленческую вертикаль. Поскольку не умели, а нужно было быстро и при этом ни советский, ни «монархо-фашистский» опыт не годились, пошли по принципу «новое есть хорошо забытое старое», взяв за основу традиции Порты. Ввели «кадровые списки», разделившие всех служащих, как партийных, так и государственных, на «категории», строжайше определив набор (негласный, конечно) льгот и привилегий, положенных каждой. Это (по замыслу, поскольку продвигать предполагалось соразмерно успехам) сулило принятым в «систему» — за смекалку, трудоспособность и умную инициативу — возможность быстрой и успешной карьеры, а стало быть, и благосостояния, но лишь при условии послушания и эффективных результатов. И в общем не сказать, что глупо, но...

Но жесткая замкнутость и негласность системы вопреки задумке порождали у чиновников чувство принадлежности к некоему клану, что, в свою очередь, вселяло в выдвиженцев, вчера еще обычных партийцев, ощущение избранности, такого себе превосходства перед товарищами, которых «олимпийцы» не сочли достойными. Не говоря уж о страхе разгневать «олимпийцев» и всё потерять, а также, естественно, готовности на всё, лишь бы хоть на шажок продвинуться к вершине. А продвинувшись, естественно, подтягивали родню и односельчан. И тут уже было не до опасных инициатив — тут важнее было ловить ветер.