По ту сторону рассвета - Ольга Чигиринская

Ярн Берен, а не попробовать ли тебе вычерпать ситом Тарн Аэлуин? Это будет проще…

Он не заметил, как светает. Когда поднял глаза, небо уже поблекло, а над западным его краем пылала зубчатая полоса — вершины Криссаэгрим. Они первыми ловили солнце, когда оно восходило, и последними отпускали, когда оно садилось.

Берен, ухватившись за край зубца руками, оперся ногой о нижний торец бойницы и взобрался на зубец, как делал в юности. Страха высоты в нем и во всем его роду не было. Сев на край, он свесил ногу, другую подогнул. Чтобы согреться, отхлебнул из фляги. Позволил это себе.

Он знал теперь, что сладит с искушением и будет готов действовать, когда это нужно. Сдаться означало бы предать Финрода, живого или мертвого.

Теперь второе — Мэрдиган, Леод, этот рыжий Риан и другие, чьи близкие в заложниках. Их верность будет обретена, если заложников удастся освободить. Или если…

Если слуги Саурона убьют их в нарушение своих обещаний. Нет, о нет…

Берен вспомнил свой разговор с Мэрдиганом.

Мэрдиган командовал орудийным корнаном, тридцатью двумя метательными машинами, шестнадцать из которых метали копья, восемь — камни по крутой дуге и еще восемь были исполинскими пороками для пробивания крепостных ворот и стен. Перед своим уходом из Дортониона Берен застал последние испытания этих страшных орудий — они пристреливались по развалинам замка Хардингов. Давно сожранная изнутри пожаром, башня обрушилась, едва выдержав пять попаданий. Стены Барад-Эйтель были много крепче, но упорному многодневному обстрелу сдались бы и они.

Мэрдиган родился, когда Аулэ отвернулся на мгновение от своих гномов и зачем-то кинул взгляд в сторону людей Дортониона. Иначе Берен не мог объяснить сообразительную, почти гномью мастеровитость его рук. С детства Финвег мастерил маленькие водяные мельницы и хитрые ловушки на птиц и зверей. Ему достаточно было кинуть на устройство взгляд, самое большее — ощупать руками — чтобы понять, как оно работает. В семнадцать лет он выстроил настоящую запруду и настоящую водяную мельницу — а его отец велел своим людям принести ручные мельницы к нему в замок и замостил ими двор. Люди кинулись с жалобой к Бреголасу, и пока тот думал, что делать, крестьяне спалили мельницу Мэрдигана и разобрали свои мельницы обратно. Оруженосцу Мэрдигана по ходу дела крепко намяли бока, и между Мэрдиганом и его крестьянами едва не началась кровная вражда — по счастью, оруженосец выжил. Обе стороны подали жалобу Бреголасу. Берен помнил ссору между отцом и дядей: Барахир считал, что содеянное Мар-Мэрдиганом подпадает под действие Беоровой Правды, запрещающей брать у человека в залог не только мельницу, но даже один жернов — а значит, крестьяне не должны понести наказания. Насколько же хуже, тихо и яростно говорил он, отобрать мельницы, чтобы ссыпать себе в карман не только законную десятину лорда, но и лишнюю долю сверх того! Бреголас спорил, что закон запрещает только брать мельницу в залог — и правильно, ведь семья должника не должна голодать; но если лорд на свои средства выстроил мельницу, сберег женщинам долгие часы труда — то отчего же он не имеет права брать плату за помол? Брать плату имеет право, настаивал Барахир, а отбирать мельницы — не имеет. Пусть люди своей волей решают, хотят они молоть зерно сами или отдавать на мельницу лорда.

Бреголас согласился дополнить закон такой правдой, но не без скрипа. Берен был уже достаточно взрослым, чтобы понять, почему упирается дядя: если бы затея Мэрдигана-старшего удалась, а крестьяне были наказаны, многие лорды, в чьих уделах есть реки, построили бы запруды и мельницы, и с этого дела можно было бы взять новую подать… Но для Барахира справедливость была важней выгоды, а настаивать на своем он умел…

Финвег Фин-Мэрдиган все-таки отстроил свое детище, но по новой правде было запрещено заставлять крестьян носить зерно на помол, а своей волей никто не пришел, ибо жители Гвайра славятся трудолюбием и скупостью.

В командиры армии «Хэлгор» Финвег попал благодаря своему отцу. На рудниках Ангбанда, куда оба угодили после Браголлах, старший Мэрдиган испугался, что черная работа убьет сына и рассказал, какие золотые у него голова и руки. Он хотел устроить сына на чистую работу, а вышло, что тот попал в застенок.

Из Мэрдигана вытянули все, что он знал, а потом, вконец сломанного, подлечили и велели показать умение: заново навести Ангродовы Гати для штурма Минас-Тирит.

Когда он справился с заданием, ему позволили свидеться с семьей. И после этого дали кое-какую свободу и назначили командиром орудийного корнана. Он должен был построить орудия для битвы в поле и орудия для осады.

И он сделал это, и сделал хорошо. Под его началом служили главным образом такие же, как он, вчерашние рабы с убитой гордостью, с родичами в заложниках. Берен знал, что эти люди не примут его сторону так легко. В них гнев почти убит страхом. А еще — нужно что-то делать с волчьим отрядом, назначенным стеречь орудийников…

При встрече с Мэрдиганом, улучив момент, он небрежно бросил:

— Помнишь наш последний разговор?

— Разговор? — Мэрдиган и бровью не повел — так научился скрывать свои мысли. — При нашей последней встрече ты главным образом стонал.

— Врешь. Не стонал я.

— Ты сам не слышал, был в полубеспамятстве. Стрела в бедре — не шутка.

— Ну так я о другом разговоре. О судьбе.

— А, да… — равнодушно сказал Мэрдиган. В ту ночь, когда Берен приставил нож к его горлу, с уст обоих слетело слово «судьба». — Ну, и кто из нас оказался прав?

— Я, — улыбнулся Берен краем рта.

Мэрдиган снова не повел и бровью. Тогда он сказал: «Если ты и выживешь в горах, то не сможешь собрать армию». «Смогу», — ответил ему Берен.

— Пусть так, — Мэрдиган тоже криво усмехнулся. — За Фрекарта спасибо. Он был гад.

Фрекарта ненавидели даже те, кто, подобно ему, перешел на службу к северянам — в отличие от них, сделавших это из страха за жизни родных, или сломленных пытками и рабской участью, Фрекарт сделал это добровольно. За день до битвы при Кэллагане он покинул ряды горцев и перешел с небольшим отрядом к Саурону.

Мэрдиган немного помолчал, потом добавил:

— За эту мразь я тебе прощаю то, что было между нами.

— Это теперь ничего не значит, — вздохнул Берен.

Эрвег, присутствовавший при разговоре, конечно, пристал с расспросами, что все это значит, и Берен с показной неохотой объяснил, что Финвег Мар-Мэрдиган был братом жены Уртела Фин-Брогана, старшим братом которого был Борвег Мар-Броган. Если бы у Борвега не было детей, все унаследовал бы Уртел с женой, но так вышло, что Борвег женился на Андис, дочери Крегана-Полутролля. Уртелу это не понравилось, и он очень обрадовался, когда прознал, что Андис крутит с юным Береном. Он выслеживал их так и сяк, и когда, наконец, готов был предъявить обвинение в прелюбодействе (а это значило, что Борвег ради своей чести должен прогнать жену, чего Уртелу только и надо было) — и тут Берен к чему-то придрался, вызвал его на поединок и убил. Жена его, ясное дело, не простила этого княжичу, и долго трепала Финвегу душу, чтобы он отомстил за шурина. Финвег был не такой дурак чтобы убивать княжьего племянника, но и Маэндис могла прогрызть спину кому угодно. Так что у Мэрдигана была причина Берена не любить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});