Черная книга коммунизма - Стефан Куртуа

Он кидается к нам, занеся руку.

«Ага! Дергают головами — значит, видят, значит, не нужны им очки! Они их носят, чтобы следовать капиталистической моде, они воображают, что так красивее! Не надо нам этого: те, кто хотят красоваться, — лентяи и кровососы, питающиеся энергией народа!»

Заклинания и прыжки продолжаются часами. Наконец все начальство встает в шеренгу и в один голос вопит: «Кровь за кровь!» Они ударяют себя кулаком в грудь, салютуют вытянутой рукой со сжатым кулаком. «Кровь за кровь! Кровь зa кровь!»

С дикарской убежденностью они ревут лозунги. Устрашающая демонстрация завершается кличем: «Да здравствует камбоджийская революция!»

В этой системе, не способной ни на свершения, ни даже на создание собственного привлекательного образа, погрязшей в воинственности, объектом поклонения стала ненависть, выражавшаяся в превозношении кровопролития. Показателен в этом смысле первый куплет национального гимна Славная победа 17 апреля.

Алая кровь залила города и деревни родины-Кампучии,Кровь наших славных рабочих и крестьян,Кровь революционных бойцов, мужчин и женщин,Кровь, пролитая в неукротимой ярости, в лютой схватке17 апреля, под стягом Революции,Кровь, освобождающая от рабства.Славься, великая победа 17 апреля!Победа еще более грандиозная, чем эпоха Ангкора!

Вот как комментирует гимн сам Пол Пот: «Как известно, наш национальный гимн сочинен не поэтом. В нем слышно бурление крови всего нашего народа, всех, кто пал в течение многих веков. Это гимн, в котором звучит зов крови».

Пин Ятхай слышал колыбельную песенку, заканчивавшуюся словами: «Никогда не забывай про классовую ненависть»…

Крайности марксизма-ленинизма

Маниакальное стремление сеять смерть, отличавшее красных кхмеров, вводит в соблазн объявить их режим явлением, схожим с Холокостом. Именно это и утверждали прочие коммунистические режимы и их адвокаты: для них полпотовская тирания — ультралевый вывих, а то и «красный фашизм», только замаскированный под коммунизм. Однако со временем становится все более ясно, что победившая ККП принадлежала к единой «славной» семье; Камбодже присущи, конечно, свои особенности, но и Албания — далеко не Польша… Камбоджийский коммунизм ближе к китайскому, чем албанский — к советскому.

Красные кхмеры испытали на себе много разных влияний. Никуда не деться, например, от «французского следа»: ведь почти все главари красных кхмеров учились во Франции, большинство, в том числе сам Пол Пот, состояли в ФКП.

Исторические прецеденты, служившие для них ориентирами, свидетельствуют об их образовании. Так, Суонг Сикоеуен, заместитель Иенг Сари, утверждал: «На меня сильно повлияла Французская революция, особенно Робеспьер. Чтобы превратиться в коммуниста, мне оставался всего шаг. Робеспьер — мой герой. Робеспьер и Пол Пот — братья-близнецы, цельные натуры, полные решимости».

Тем не менее робеспьерова непреклонность — практически единственное, что осталось в заявлениях и действиях ККП от Франции и даже французского коммунизма. Главари красных кхмеров были не столько теоретиками, сколько практиками: их вдохновлял конкретный опыт построения «реального социализма».

Одно время опыт черпался в Северном Вьетнаме. Его, а не ФКП, следует считать прародителем камбоджийского коммунизма, он же вел его за руку до 1973 года. Изначально ККП вообще была всего лишь секцией Коммунистической партии Индокитая (КПИК), где заправляли вьетнамцы; позднее, в 1951 году, КПИК разделилась на три национальные ветви (но не исчезла как таковая). До начала войны ККП не располагала ни малейшей автономией по отношению к ПТВ ни в программном, ни в стратегическом, ни в тактическом отношениях. Самостоятельные вооруженные вылазки камбоджийских коммунистов в период Вьетнамской войны представляли собой лишь способ давления на Сианука, тем более что вооружение и специалисты поставлялись Вьетнамом. Даже после государственного переворота революционная администрация «освобожденных зон» создавалась вьетнамцами, так же, как и набор в камбоджийскую армию. Даже восстание в Самлауте в 1967 году, официально провозглашенное началом вооруженного сопротивления, стало всего лишь реакцией на намерение Лон Нола сократить поставки камбоджийского риса северо-вьетнамской армии.

Трещина появилась только после подписания Парижских соглашений в январе 1973 года: стратегия Ханоя вынуждала ККП к ведению переговоров, однако это было бы на руку Сиануку, к тому же могло выявить организационные слабости красных кхмеров. (Тогда же они впервые отказались от роли марионеток, располагая к тому времени соответствующими возможностями.)

В чем проявилось влияние вьетнамского коммунизма на ККП? Ответить на этот вопрос не слишком просто, поскольку методы ПТВ восходят в свою очередь к китайской практике. Из Пномпеня нелегко различить, что пришло непосредственно из Пекина, а что опосредованно, через Ханой. Но кое-что в красных кхмерах явственно напоминает Вьетнам. В первую очередь, это пристрастие к тайне и скрытности: сам Хо Ши Мин объявился в 1945 году как из-под земли, не раскрывая свое богатое прошлое сотрудника Коммунистического Интернационала Нгуен Ай Куока; подробности его карьеры вышли на свет только благодаря рассекречиванию советских архивов.

КПИК объявила в ноябре 1945 года о самороспуске и о создании Вьетминя, в 1951 году она снова сформировалась под названием Партия трудящихся Вьетнама и вернулась к определению «коммунистическая» только в 1976 году. Южно-вьетнамская Народно-революционная партия была лишь составной частью Фронта национального освобождения. Тем не менее все эти организации управлялись железной рукой, из единого центра, представлявшего собой кучку ветеранов коммунистического движения. В перевоплощениях Пол Пота (имеются в виду сообщения после поражения в 1979 году о его отставке, потом — о смерти), в играх «Ангкор — ККП», в невидимости руководства просматриваются аналогичные ходы, опробованные вьетнамскими товарищами, но нигде более в коммунистическом мире не достигшие такого уровня.

Второе сходство вьетнамского и кампучийского коммунизма — это широкое использование единого фронта. В 1945 году бывший император Бао Дай был какое-то время союзником Хо Ши Мина, а тот сумел привлечь на свою сторону американцев и списал свою Декларацию независимости с американской. В свою очередь, красные кхмеры входили в 1970 году в королевское правительство национального единства и попытались прибегнуть к той же тактике, когда были свергнуты. Вьетминь, как и Ангкор, никогда не заявлял о своей приверженности марксизму-ленинизму и бесстыдно играл на национальных чувствах. Наконец, те и другие исповедовали военный коммунизм, для которого как воздух необходим был вооруженный конфликт: неудачи Вьетнама после 1975 года служат ярким тому подтверждением. Будучи милитаристами до мозга костей, те и другие превратили армию в становой хребет, главный смысл режима. (В Китае эта тенденция ощущалась во время правления маршала Линь Бяо в 1967–1971 годах.) Армия же обеспечивала мобилизацию гражданского населения для военных и экономических нужд.

Что касается северокорейского влияния, то можно привести пример использования красными кхмерами корейского «крылатого коня» (Чхольлима) как символа экономического прогресса. Пхеньян стал одной из двух столиц иностранных государств, которые Пол Пот успел посетить как глава правительства; восстанавливать камбоджийскую промышленность помогали многочисленные северокорейские специалисты. У Ким Ир Сена Пол Пот почерпнул, видимо, идею непрерывных «чисток», тотального полицейского контроля и всеобщего соглядатайства, а также демагогию, в которой классовая борьба отступала на второй план, замененная противостоянием между «всем народом» и «горсткой изменников». Смысл состоял, видимо, в том, что репрессии могут быть направлены против кого угодно и что ни одна общественная группа не должна мечтать о подмене собой Партии-Государства. К маоизму это имеет мало отношения, зато к сталинизму — самое прямое.

После 1973 года ККП решила сменить «старшего брата». На эту роль подошел маоцзэдуновский Китай, близкий полпотовцам своим радикализмом и способный нажать на враждебный Вьетнам. В сентябре 1977 года в китайской столице был устроен роскошный прием камбоджийскому диктатору, впервые совершавшему официальный заграничный вояж, после чего дружба двух стран была провозглашена «нерушимой». Так Камбоджа была принята в общество ближайших друзей Китая, в котором прежде состояла одна Албания. Китайские специалисты хлынули в Пномпень уже с мая 1975 года, их работало там не меньше 4 тысяч человек (Киернан называет цифру 15 тысяч); Китай обещал друзьям помощь в миллиард долларов.