Магелланово Облако. Человек с Марса. Астронавты - Станислав Лем

— Как это «или — или»? — спросил Райнер. — Может быть, подойдем ближе?

— Конечно, потому что другой дороги нет.

Мы двинулись в выбранном направлении. Над озером лежали глыбы камня, такие крутые и растрескавшиеся, что по ним приходилось ползти на четвереньках. Потом показались длинные шероховатые плиты, по которым идти было совсем хорошо.

— Одного только не понимаю, — сказал я Арсеньеву, шедшему рядом со мной, — почему ток в трубе появился именно тогда, когда мы приземлились? Действительно ли это случайность, совершенно не связанная с нашим присутствием?

— А почему бы и нет? Труба, по-видимому, — часть большой энергетической сети, в которой периодически появляются мощные токи. Начинается это с медленного роста напряжения. Вы помните звук, который мы называли «лампы под током»? Потом появляются более мощные волны, как гудение под шаром. И наконец, предельная мощность. Такое явление может повторяться раз в несколько часов или раз в сутки.

— А камни были переброшены предыдущими импульсами тока, да?

— Очевидно.

Крутизна склона увеличилась, и мы умолкли. Под сапогами скрипел голый камень. Мы приблизились к гребню отрога, опоясывавшего долину. Я отвернулся, чтобы в последний раз поглядеть вниз.

Скалистая глубина, сбегающая к мрачным водам озера, лежала мертво и пусто под тучами, лениво ползущими на восток. Белый Шар превратился в маленькую точку, еле видимую на сером фоне камней.

Я вздрогнул — кто-то положил руку мне на плечо. Это был Арсеньев. Он, как и я, хотел взглянуть на место нашего поражения. Мы молчали, кровь сильно билась в висках, сверху доносился приглушенный шум ветра, разбивающегося о края обрывов.

— Мы еще вернемся сюда! — глухо проговорил Арсеньев. Он постоял немного, потом двинулся дальше. Его скафандр порой исчезал из глаз, сливаясь с серовато-коричневым цветом скал, и тогда только металлический шлем блестел среди камней. Высоко над нами возвышалась увенчанная тучами вершина, которая была целью нашего пути.

Черная река

Мое предположение оказалось верным. Поднявшись на гребень гор, мы увидели еще одну долину, застланную морем волнующегося тумана. Она была расположена выше долины Белого Шара и представляла собой скалистую котловину, окруженную черными, заостренными зубцами стен. После краткого совещания мы решили обойти долину с южной стороны, где склон, постепенно снижаясь, примыкал к большой горе. Рыхлые, зыбкие клочья тумана клубились, распластывались и медленно, безостановочно поднимались, затопляя склоны. Связавшись веревкой, мы двигались по острому хребту, залитому с обеих сторон молочной мглой. Иногда легкое облако, подхваченное ветром, поднималось кверху, задевало за скалу и проплывало между нами. Тогда я видел только темную, увеличенную тень шагавшего впереди Арсеньева. От напряжения кровь приливала к голове и к глазам, в поле зрения, казалось, появлялись туманные, светлые пятна, очертания звездных призраков. Но стоило раза два закрыть глаза, и все исчезало — оставался только туман.

Я взглянул на часы. Мы шли уже девять часов. То, что мы долго не тренировались, давало себя знать. Пот стекал по шее, по груди, со лба на лицо.

Вершина, неподвижная среди скрещивавшихся полос тумана, оставалась все время на одном и том же расстоянии от нас. К нам был обращен ее огромный складчатый склон, изрезанный оврагами. Ребро хребта снижалось. Его черная линия исчезла в плывущих облаках. Это место было похоже на длинный узкий мыс, со всех сторон омываемый белым океаном. Когда мы достигли его конца, я предложил отдохнуть. Все были измучены. Райнер спотыкался даже в сравнительно легких местах. Мы расположились под выступом хребта. К счастью, здесь не было мороза — самого, пожалуй, страшного врага горных вылазок на Земле. Скала была теплая, словно нагретая солнцем. Я услышал, как химик что-то говорит о шоколаде.

— Хотел взять плитку и забыл. Она бы сейчас пригодилась.

— Не ворчите, коллега, — сказал Арсеньев. — А надолго мы здесь остановимся? — обратился он ко мне.

— Кому удастся, пусть поспит, — сказал я. — Это самое лучшее, что сейчас можно сделать. Четырех часов для отдыха хватит. Я разбужу вас, я умею просыпаться в нужное время.

— Ценное свойство, — отозвался кто-то. Эти слова дошли до меня уже откуда-то издалека: я погрузился в блаженный покой.

…Я шел, а за мной следовало множество серебряных «муравьев». Я не боялся их, нет, мы были в самых лучших отношениях. Вдруг я увидел, что один из них сидит у меня на руке и кричит: он требовал, чтобы я немедленно поднялся в воздух и полетел к ракете, так как товарищи беспокоятся о нас. Другие «муравьи», стоя на земле, вторили ему пискливым хором. Напрасно я объяснял им, что не умею летать. Наконец, рассердившись, я махнул рукой и взлетел. Помню, что трепыхался над самой землей, как курица, и вдруг что-то потянуло меня вниз с такой силой, что я сел и проснулся. Ко мне приближался конусообразный металлический пузырь с огромным стеклянным глазом. В первое мгновение я подумал, что это какой-то призрак, и только спустя некоторое время узнал шлем Арсеньева.

— Вы хотели нас разбудить?

Я взглянул на часы: прошло почти пять часов. Смутившись, я поспешно вскочил.

— Это, вероятно, случилось потому, что мы на другой планете, — пробормотал я.

Арсеньев разбудил Солтыка и Райнера. Подкрепившись последними таблетками витаминного концентрата, мы двинулись дальше. Воздух был спокоен, и туман лежал неподвижно. Там, где грань понижалась, мы шли по колено в молочных испарениях, а порой и вовсе исчезали в них. Каждый шаг был опасен. Мы двигались очень медленно, и прошли долгие часы, пока под ногами заскрипел щебень осыпи — это было устье большого оврага, глубоко врезавшегося в склон вершины. Подниматься было не трудно, но очень мучительно. Скафандр становился все тяжелее. Мне хотелось сорвать с головы шлем, чтобы хоть раз глотнуть свежего воздуха. Я невольно оглянулся. Товарищам, менее опытным в горных восхождениях, очевидно, было еще тяжелее. Сгорбившись, они медленно двигались в тумане, ползущем вверх по склону низко нависшими клочьями. Вершина давно уже исчезла из виду: склон расступился на обе стороны потрескавшимися скатами, словно здесь прошел лемех гигантского плуга. Дно оврага было усыпано беловатым сухим щебнем, а высоко над краями обрыва торчали желтоватые, серые, бурые башни. Из-под их грозно нависших сводов расходились конусы осыпей. В восемь часов утра, через семнадцать часов после катастрофы, мы взобрались по большим обветренным глыбам на вершину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});