Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

Паренек был не из храбрецов.

Я повернул к конаку и проскакал в ворота. Там меня ждали Халеф с остальными спутниками. Они все видели и от души хохотали, запирая ворота на большую деревянную задвижку. Это было необходимо, потому как немало зевак пыталось пробраться во двор, чтобы узнать, что здесь у нас происходит.

Я опустил пленника на землю и сам соскочил с лошади. К нам подошел по-турецки одетый человек и поприветствовал меня. Это был хозяин. Пока я обменивался с ним приветствиями, мой подопечный пришел в себя. Он выступил вперед и спросил угрожающим тоном:

— Господи, зачем ты это сделал, моя душа чуть не рассталась с телом.

— Твоя душа? Она что, такая хрупкая?

— Не смейся. Ты знаешь, кто я такой?

— Не знаю. Пока не знаю.

— Я лодочник.

— Отлично, значит, ты живешь на воде. И тебе доставит радость немножко покататься верхом.

— А я что, просил взять меня с собой?

— Нет, мне просто так захотелось.

— Я заявлю в полицию.

— Отлично!

— И тебя оштрафуют.

— Еще лучше.

— Так что пойдем за мной к забтие мюшири.

— Позже, друг мой. Сейчас у меня нет времени.

— А я не могу ждать. Я должен быть на переправе.

— А где это.

— На реке.

— Наверное, недалеко от дороги на Кустурлу?

— С чего ты взял?

— Это мне известно. Однако лодочник, который заявляет, что у него нет времени, торчал там на углу и шел за нами. Так или нет?

— Да, а почему это тебя интересует?

— Зачем ты шел за нами?

— Я могу ходить за тем, за кем мне вздумается.

— А я могу скакать с тем, с кем хочу. Так что мы оба удовлетворили свои желания.

— Скачка — это совсем другое дело. Я мог сломать себе шею.

— Наверное, тебе было бы это не вредно.

— Господин, еще одно слово, и я зарежу тебя.

И он, бормоча угрозы, потянулся за ножом, ручка которого торчала у него из сумки.

— Брось! Тебя здесь никто не боится.

— А кто ты такой, что оскорбляешь меня?

— Я эмир Хасреддин Кара бен Немей. Слыхал когда-нибудь это имя?

И я встал над ним и принял важный и гордый вид. Я присвоил себе еще и титул «хасреддин», потому что в этом я решил уподобиться маленькому хаджи. Мне не хотелось делать ничего плохого этому лодочнику. Необходимо было лишь узнать, кто послал его за нами.

Я сразу понял, что сделал правильно. Он согнулся в три погибели и ответил:

— Нет, султан, это звучное имя мне еще не доводилось слышать.

— Так запомни его. Ты что, думаешь, я позволю тебе за собой следить?

— Эмир, я тебя не понимаю.

— Ты меня прекрасно понимаешь, просто не хочешь мне сказать.

— Действительно, я не знаю, что ты имеешь в виду.

— Слушай, парень! Думаешь, мне приятно здесь расспрашивать тебя? Поверь — никакого удовольствия. Давай признавайся, кто послал тебя следить за нами?

— Никто, господин.

— И тем не менее ты это делал.

— Это вышло случайно.

— Это что, был самый прямой путь к реке? Он заметно смутился.

— Ну, отвечай!

— Господин, ты действительно ошибаешься, я выбрал этот путь без всякого умысла.

— Хорошо, я поверю тебе. Но если ты полагаешь, что это даст тебе какое-то преимущество, то ошибаешься. Лодочник, который должен быть на работе, а вместо этого шатается по улице, никому не нужен. Я прикажу мюшери уволить тебя. Есть масса людей, нуждающихся в работе.

Теперь он по-настоящему испугался.

— Эмир, ты этого не сделаешь. — заныл он.

— Сделаю, и очень быстро. Сразу, как только смогу убедиться, что ты меня обманул.

На какое-то мгновение он замер, уставившись в землю, затем тихо сказал:

— Эфенди, я признаюсь: я следил за тобой.

— Слишком поздно ты это признал.

— Да, я сказал тебе неправду. Больше никогда не буду этого делать.

— Хорошо, тогда скажи, кто тебя послал.

— Никто. Я делал это по собственной воле.

— Ты врешь!

— Нет, эфенди.

— Ну, посмотрим. Совравший один раз соврет и во второй.

И, обернувшись к Халефу, я потребовал:

— Хаджи Халеф Омар-ага, зови двух хавасов. Этот человек заслужил палок.

— Будет исполнено, султан, — ответил малыш и сделал вид, что собирается бежать.

— Стойте! — испуганно закричал лодочник. — Я все скажу!

— Слишком поздно. Ага, поторопись!

Тут он упал на землю и начал молить меня, протягивая ко мне руки:

— Не надо палок, не надо палок, я их не вынесу.

— Это почему же?

— Мои ноги такие нежные и чувствительные. Я ведь все время в воде.

Я едва не расхохотался. Обычно палками обрабатывают голые подошвы ног, и именно они были у него такими чувствительными. Если это обстоятельство принимать во внимание каждый раз, то от этого наказания пришлось бы отказаться, потому как оно именно в том и состоит, чтобы причинить физические и моральные страдания. Я уж не говорю о том, что сам являюсь противником этого унизительного наказания, но сказал я ему следующее:

— Раз ты вдвойне страдаешь от этого, ты и наказан будешь вдвойне, чтобы впредь неповадно было врать. Но у меня сейчас прощальный час, и я попытаюсь смягчить наказание.

— Попытайся, господин, я все расскажу.

— Говори, кто тебя послал?

— Мюбарек.

— Что он тебе за это сулил — деньги?

— Нет. Деньгами он вообще не пользуется. Он обещал мне амулет за то, чтобы я наловил много рыбы, потому что я еще и рыбак.

— И какое ты получил задание?

— Я должен следить за тобой и сообщить ему, где ты поселишься.

— Когда и где ты должен передать эти сведения?

— Сегодня вечером. Там, наверху, в его домике на горе. Нужно только условно постучать и сказать заветное слово.

Он явно был сильно напуган.

— Дальше! — приказал я.

— Дальше ничего.

— Снова обманываешь.

— О нет, эфенди.

— И тем не менее ты врешь!

Я вспомнил о том, что он сказал до этого, а именно что Мюбарек никогда не дает денег. Если он это так точно знал, значит, он уже выполнял задания старика. И поэтому я продолжил допрос:

— А если постучать обычно, он не откроет?

— Нет.

— А если сказать заветное слово, то пустит? Что это за слово?

Он молчал.

— Говори же, или я сейчас открою тебе рот. Палки для этого лучшее средство.

Он все еще в нерешительности смотрел в землю. Страх перед Мюбареком был у него так же велик, как и боязнь наказания.

— Ладно, если не хочешь говорить, я за последствия не отвечаю. Хаджи Халеф Омар-ага!

Едва я произнес это имя, как лодочник закончил свои размышления. Он тихо сказал мне:

— Эфенди, не надо звать хавасов, пусть даже