Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

нарвались, сами перешли красную черту. Эх, я бы с огромным удовольствием посмотрел бы на эту драку. Думаю, что это было красиво.

Он улыбнулся, хитро прищурив один глаз.

— О-о-о, я понял, куда ты клонишь… Папа! Меня посадят!

— Не ори, — прошипел он, глядя на дверь страшными глазами.

— В нашем законодательстве, — тихонько продолжал я, — не предусмотрена справедливость. У нас человек не имеет право защищать свою жизнь, свою собственность, своё достоинство, потому что это является привилегией ментов, хотя, честно сказать, они отвратительно с этим справляются. В нашей стране любая агрессия по отношению к хулигану карается жёстче, чем само хулиганство. Самооборона — это юридический казус, с которым наша Фемида предпочитает не связываться. Я сидел с одним деревенским мужиком, который получил девять лет по статье 108 УК РСФСР за то, что отразил нападение грабителей в своём же собственном доме. Один из этих ублюдков отъехал в лучший мир, а другой — остался инвалидом. Где тут справедливость? Почему закон защищает бандитов?

— Сынок… — Он посмотрел на меня с жалостью, как смотрят на умственно отсталого ребёнка. — Не нужно искать признания в обществе, и уж тем более — в суде. Только Бог даёт ощущение собственной правоты. Только твоя совесть, которая на самом деле является голосом свыше, может быть критерием справедливости. Если Бог говорит, что ты прав, ты должен идти до конца, ты должен пройти через эту юдоль, а если понадобится, ты должен за это сесть, но с ощущением именно божественной правоты. Это Его промысел, и ты не сможешь от этого убежать, потому что фатальные события неизбежны.

— И что ты предлагаешь делать? Сушить сухари? Собирать котомку? Ждать, когда за мной приедут?

Но папу было уже не остановить, потому что он запрыгнул на своего любимого коня.

— И вот ещё… Если ты всё-таки присядешь лет на пять, то это не означает, что ты ответишь именно за эту драку. Возможно, тебе придётся ответить за какие-то прошлые грехи, ведь ты неоднократно хвастался, что многое в этой жизни тебе сошло с рук и что Господь был к тебе всегда благосклонен. Ничто так не портит человека, как безнаказанность. Смирись. Ты слишком долго бегал от правосудия. Ты слишком много получил авансов. Наступило время платить по счетам.

— Ага, Карпухин говорит то же самое. Значит, без вариантов?

— Высшее правосудие настигнет всех! — Папа возвёл к небу указательный палец. — Каждому предстоит ответить за свои беззакония — кому-то при жизни, кому-то после смерти… Но я думаю, что лучше искупить здесь, а не тащить свои долги туда. Помнишь? В чём застану вас — в том и буду судить. Для тех, кто не раскаялся, не будет пощады. В этом заключается основная парадигма христианства.

— С каких пор ты стал христианином? Ты же всегда был агностиком?

— А-а-а-й! — Батя махнул рукой. — Какую шляпу не примеряй — все равно получишь по башке тем же поленом.

— Хорошо сказал.

В дверь кто-то постучал. Мы переглянулись. Папа отодвинул шпингалет, и в комнату вошла мама. У неё был слегка напуганный вид.

— Сынок, папа говорит правильные вещи, — сказала она надломленным голосом и начала накручивать хлястик халата на палец. — Я думаю, что суд будет справедливым и во всём разберётся. Сейчас не тридцать седьмой год… Тебя обязательно оправдают, потому что ты ничего плохого не сделал. Ты поступил честно и благородно.

— Люда! — воскликнул Юра. — От тебя никуда не спрячешься!

— Мне же скучно, — парировала она. — Вы тут шушукаетесь, а меня с собой не берёте.

— Когда родители — идеалисты, то это страшно, — произнёс я с горечью и направился к выходу. — Это же советские люди! О чём я говорю?!

На прощание Людмила Петровна обняла меня и даже немного прослезилась, но без особого фанатизма.

— Держись, сынок, — сказала она, — и помни, что мы всегда с тобой и всегда тебе поможем.

— Ага… добрым словом… Я знаю, мама.

Отец крепко пожал мне руку и вновь процитировал Библию:

— И не забывай… Иисус Христос сказал: «Кто не может принять свой крест, тот не достоин меня».

— Я в курсе, папа… Для татарина ты слишком хорошо знаешь христианское учение.

— Сынок, так же хорошо я знаю Коран и даже Тору почитывал для общего развития. Поверь мне, везде прописаны одни и те же истины. Иди… и будь достойным человеком.

— Достойным чего?

— Хотя бы носить нашу фамилию.

Мы обнялись, и я вышел из квартиры. Спустился по лестнице со второго этажа… На улице моросил мелкий дождь. В туманной дымке, над крышами домов, расплывались огни моей девятиэтажки. Где-то на шлаковом отвале были слышны глухие удары передвижного копра, а в небе занималось алое зарево. В тот момент я почувствовал себя бездомной собакой, которой совершенно некуда идти… Скажу честно, в тот момент мне было безумно себя жалко — я даже слегка заскулил и заскрежетал зубами, а потом вдруг ни с того ни с сего громко расхохотался, — это был саркастический смех над самим собой, над этим миром, над человечеством с его правилами и законами.

— Да плевал я на всех! — громко крикнул я. — Ничего не боюсь, никого не боюсь… Это же всё — грёбаная матрица, если верить братьям Вочовски… Главное — выбрать правильную таблетку.

На следующий день (рано утром) я вытащил из тайника наган, набитый маслятами 7.62 mm; обрез охотничьего ружья и три десятка патронов 12 калибра, — всё это закинул в чёрный полиэтиленовый пакет, замотал его скотчем, положил эту «бомбу» в спортивную сумку…

Перед тем как застегнуть замок, я ещё раз подумал и всё взвесил: конечно, было жалко топить в пруду этот арсенал, поскольку ощущения по жизни совершенно разные — с ним и без него. У мужчины должно быть огнестрельное оружие, но при этом должна быть высочайшая ответственность в плане его применения и хранения. Я могу заявить с полной уверенностью, что никогда не вынимал ствол без веской на то причины.

Я — воин Христа. Я всю свою жизнь защищал добро и жестоко карал зло. Мне нельзя ошибиться, а в противном случае чем я буду лучше тех демонов, которые убивают, насилуют и грабят ради утоления