Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

все мероприятия, на которые так щедра тогда была литературная жизнь, принимает, например, — по записям П. Лукницкого, — участие в транспортировке тела С. Есенина из Питера в Москву (1925), служит в кооперативном издательстве «Прибой» и кооперативном же Издательстве писателей в Ленинграде (1933–1934), которое возглавлял серапионов «брат без прозвища» К. Федин, заведует Ленинградским отделением издательства «Советский писатель» (1935)[2066].

Тяготы и горести те же, что у всех. В незабываемом 1937-м ее брата, офицера царской армии, расстреливают, а саму Н. вместе с матерью З. Д. Параскевой-Борисовой на год бросают в застенок. Несчастья преследуют ее и дальше: призванный в армию, старший сын Владимир погибает в бою под польским Щецином в 1945-м, а средний сын Борис становится жертвой несчастного случая в 1946-м. Да и в деловой карьере Н. не все, мягко говоря, ровно: после эвакуации она, — как рассказывает Г. Богуславский, — возвращается на «очень ответственную и очень заметную должность председателя Ленинградского отделения Литературного фонда: дома отдыха, санатории, больницы, гостиницы, все, что было связано с бытом писателей, было в руках Зои Александровны»[2067], и в меру своих возможностей помогает М. Зощенко, А. Ахматовой, Б. Эйхенбауму, другим пострадавшим от партийной политики в области литературы и искусства.

Должность, впрочем, с высокими рисками, и в 1948 году Н. вновь арестовывают — то ли, согласно одной версии, в связи с бушевавшим в то время «ленинградским делом», то ли, согласно другой, по доносу о финансовых злоупотреблениях в Литфонде. Донос, судя по всему, оказался ложным, так что вскоре ее освобождают, дают возможность устроиться на редакторскую работу в местное отделение издательства «Искусство» и мирно воспитывать последнего сына Мишу, который, обнаружив недюжинные актерские задатки, вскоре запросился в Москву.

Уезжать и Н., и ее мужу из обжитой и легендарной «писательской надстройки» в доме 9 по каналу Грибоедова было, надо думать, непросто. Но родительский долг свят, поэтому уехали же и первые московские месяцы мыкались по съемным комнатам. Потом, правда, и своя квартира появилась, и дела у Миши в Школе-студии МХАТ пошли на лад, и у Н. в жизни наступил ее звездный час.

Еще один из серапионов — «брат-алхимик» В. Каверин — позвал ее на единственное штатное место в редакции затевавшегося в 1955 году кооперативного альманаха «Литературная Москва». И инициаторы, и авторы один другого блестящее, и идеи подают одна другой ярче, но кто-то же должен следить, чтобы эти идеи воплощались. Вот Н. и следила — вела делопроизводство, сговаривалась с писателями и типографией, выдерживала рабочий график, и сама много редактировала — в частности, булгаковскую «Жизнь господина де Мольера», публикация которой ожидалась в третьем, так и не вышедшем в свет выпуске альманаха.

Должность, заметят, техническая, и не она, а Э. Казакевич, М. Алигер, В. Каверин, другие знаменитые писатели отвечали и за идеологию альманаха, и за его художественный уровень. Все так, но именно Н., по-прежнему поражавшая, — как рассказывают, — своей «необыкновенной красотой»[2068] и необыкновенным дружелюбием, стала музой или — ау, братья-серапионы! — «сестрой-хозяйкой» всего удивительного по тем временам проекта, что и подтверждается материалами, которые отложились теперь в ее фонде (№ 2533) в Российском государственном архиве литературы и искусства.

С единицами хранения в этом фонде еще работать и работать. А пока скажем, что после разгрома «Литературной Москвы» сама Н. на покой, как возраст вроде бы предписывал, отнюдь не ушла. Стала в 1957 году заведовать редакцией новорожденного журнала «Вопросы литературы», и Е. Кацева, проработавшая там 30 лет, с удовольствием вспоминает Н. —

зажигательно деятельную не только в работе, но и в организации спонтанных посиделок, для которых с большой охотой предоставляла свою однокомнатную квартиру, куда часто вваливались после спектакля актеры молодого «Современника» во главе с Олегом Ефремовым. <…> В жизни она изведала все, что можно было изведать в наше богатое на трагедии время, но жизне- и дружелюбия не утратила, равно как и юмора. Чего стоит, например, ее шутка по поводу своей телефонной книжечки, состоявшей, по ее словам, из двух букв: «Родственники на Р., любовники на Л.»[2069].

Но это всё шутки — впрочем, выразительные. В памяти же литературы остались и составленные Н. сборники «Мы знали Евгения Шварца» (1966, совместно с Л. Рахмановым), «Пушкин и его современники» Ю. Тынянова (1969, совместно с В. Кавериным). И остался след, — приведем удачный эпитет Т. Бек, — «феерической» женщины, которая ничего, собственно, не написала, но более полувека небесполезно прожила в литературе и литературой.

Николаева (урожд. Волянская) Галина Евгеньевна (1911–1963)

Принадлежавшая к старинному шляхетскому роду Н., тогда еще Волянская, родилась в сибирской деревне Усманка, куда за участие в эсеровской партии был сослан ее отец. Школу она закончила в Новосибирске (1929), медицинский институт в Горьком (1935) и там же 20 февраля 1939 года в газете «Горьковская коммуна» опубликовала свое первое стихотворение «О девушке и красноармейце».

А дальше война, работа вольнонаемным медиком в эвакогоспиталях Сталинградского фронта, тяжелая контузия, переезд на Северный Кавказ, первая книга «Стихи» (Нальчик, 1945). Ее, вероятно, и не заметил бы никто, но Н. шлет тетрадку со стихами в Москву, приписав на конверте «Н. Тихонову, если он жив» — и вот вам удача, почти сверхъестественная: в февральском номере «Знамени» за 1945 год выходят девятнадцать ее стихотворений, в апрельском еще десять, а в октябрьском плюс ко всему рассказ «Гибель командарма».

Успех, словом, феерический: Н. тут же принимают в Союз писателей, ее, как достойную наследницу А. Ахматовой, пародируют в «Новом мире» (1945. № 10), на ее стихотворный сборник «Сквозь огонь» (М., 1946) благожелательной рецензией откликается И. Сельвинский (Знамя. 1947. № 1), а Н. Тихонов, возглавлявший в ту пору СП СССР, в докладе на одном из пленумов веско роняет: «Из женщин несомненно очень талантлива Галина Николаева»[2070].

Ей, казалось бы, продолжать, но Н. как поэтесса больше уже никогда не печатается, а, став на 1947–1949 годы спецкором «Литературной газеты», один за другим пишет очерки об ударниках производства. И опять удача, на этот раз уж точно сверхъестественная: на журнальных гранках ее очерка «Колхоз „Трактор“» (Знамя. 1948. № 3) лично товарищ Сталин оставляет резолюцию: «Тов. Поспелов! Вот так надо писать о советских колхозах!»[2071].

Надо ли удивляться, что редактор «Правды» П. Н. Поспелов тут же (и со ссылкой на «знаменскую» публикацию) перепечатывает этот очерк в трех подряд газетных номерах (31 марта, 1 и 2 апреля)? И надо ли удивляться, что первый роман Н. «Жатва» (Знамя. 1950. № 5–7) о том, как демобилизованные фронтовики из руин поднимают сельское хозяйство, был встречен как огромное событие в советской литературе? Сталинская премия наивысшей 1-й степени (1950), издания и переиздания, переводы, инсценировки