Откройте небо (Сборник) - Роберт Силверберг

— Нет. Все гораздо хуже. Его отослали в рабочий лагерь в Канаду. Приказ пришел на прошлой неделе. Куда-то далеко на север, где все время зима. Они там рубят деревья для бумажных фабрик. Скажи, Карл-Гейнрих, с какой стати отправляют в рабочий лагерь мальчика, которому еще не исполнилось одиннадцати? Он погибнет там. Конечно, это ошибка.

— Ошибки случаются, да. Большинство этих назначений делается наобум,— он понял, к чему она ведет.

Ах, он оказался прав!

— Спаси его,— сказала она.— Я не забыла, как ты когда-то написал приказ на мой перевод на другую работу, а потом отозвал его. Ты можешь все. Умоляю, спаси моего мальчика. Умоляю. Ты не пожалеешь.

Она вперила в него неотступный взгляд, мышцы лица напряжены. Потом заговорила снова, тихим, монотонным голосом:

— Я сделаю для тебя все, что угодно, Карл-Гейнрих. Когда-то ты хотел, чтобы я стала твоей любовницей. Тогда я сдерживалась, чтобы не доставить тебе удовольствия, но теперь все будет по-другому. Я стану твоей любовницей. Твоей рабой. Буду целовать тебе ноги. Сделаю все, что ни попросишь. Исполню любые желания, самые интимные. Буду твоей, пока ты хочешь этого. Только спаси его, умоляю тебя. Ты единственный, кто может это сделать.

По случаю жаркого летнего дня Барбара была одета в белую блузку и короткую голубую юбку. Говоря, она раздевалась, роняя на пол одну вещь за другой. Обнажились тяжелые белые груди, поблескивающие от пота. Ноздри у нее трепетали; губы растянулись в подобии жаждущей, чувственной улыбки.

«Я буду твоей рабой». Как она догадалась? Самая жаркая его фантазия, тогда, много лет назад!

Карл-Гейнрих не хотел больше, чтобы Барбара Эйкелунд стала его рабой. Он вообще не хотел больше Барбару Эйкелунд. Он отчаянно желал ее много лет назад, когда ему было шестнадцать, и получил ее — так, как это было; она осталась в прошлом, стала архивным фактом его воспоминаний, и больше ничем. Теперь ему было уже далеко не шестнадцать, и он не имел ни малейшего желания продолжать эти взаимоотношения. Не хотел никакого сентиментального воссоединения с призраком из прошлого. Его вполне удовлетворяли женщины, вызванные почти наобум, каждый раз новые; они приходили к нему, быстренько исполняли свое дело и навсегда исчезали из его жизни.

Все эти мелкие запутанные клубки зависимости и прочие глупости, всегда возникающие при наличии подлинно личных взаимоотношений между людьми,— на протяжении всей своей жизни он старался избегать их, держаться над мирской суетой, как это делают Пришельцы. И тем не менее каким-то образом время от времени оказывался втянутым в них — кто-то жаждал его благосклонности, кто-то предлагал выгодную сделку, как будто он в этом нуждался, и все притворялись его друзьями, уверяли, что любят его. У него не было друзей. Он никого не любил. И, насколько ему было известно, никто не любил его. Такое положение дел его вполне устраивало. Все, в чем нуждался Карл-Гейнрих Боргманн, всегда находилось в пределах его досягаемости.

Ну и ладно, подумал он. Хоть раз прояви милосердие. Эта женщина что-то значила для тебя, пусть давно и недолго. Выполни ее просьбу, сделай то, что нужно для спасения ее сына, а потом вели ей одеться и убираться отсюда.

Сейчас она была полностью обнажена. Принимала разные позы, явно провоцируя его, предлагая себя так умело, что, происходи это в прежние времена, он пришел бы в восторженное исступление. Сейчас, однако, все это казалось ему просто абсурдным. Еще шаг, и она окажется внутри защитного силового поля.

— Осторожно,— сказал он.— Пространство вокруг моего стола защищено. Если ты подойдешь еще ближе, сработает защитный экран. Он нанесет тебе удар.

Слишком поздно.

— Ой! — вскрикнула она с легким придыханием и вскинула руки.

Судя по всему, Барбара прикоснулась-таки к защитному полю, и оно оттолкнуло ее. Она отпрянула от него, зашаталась, согнулась и упала на пол, прямо посреди комнаты. И тут же съежилась жалким всхлипывающим комком, прижимаясь лбом к музейному персидскому ковру. До сих пор Карлу-Гейнриху не приходилось собственными глазами видеть, что происходит при столкновении человека с полем. Эффект оказался даже сильнее, чем он ожидал. К его испугу, с ней началось что-то вроде истерического припадка. Все тело конвульсивно подергивалось, дыхание вырывалось с хрипом. Пугающее зрелище, пугающее и немного грустное. Ей, наверно, больно.

Что делать, подумал он? Встал, подошел поближе и остановился над ней, глядя на извивающуюся обнаженную фигуру; вот так же сзади он когда-то рассматривал Барбару с помощью тайного «глазка» — гладкие белые ягодицы, стройная спина, нежные выпуклости позвоночника.

Внезапно, вопреки недавнему безразличию, в нем поднялась удивившая его самого волна желания. Даже несмотря на страдания Барбары, а может, как раз из-за них. Ее полная беззащитность, мучения, весь этот жалкий вид; но также ее гладкие тяжелые бедра, красивые стройные ноги, совершенную форму которых не скрывало даже то, что она поджала их под себя. Он опустился рядом с ней на колени и легко прикоснулся ладонью к ее плечу. Кожа показалась ему горячей, словно у Барбары был жар.

— Послушай, все будет в порядке,— мягко сказал он.— Я сделаю так, что твой сын вернется домой, Барбара. Не надо так, успокойся.

Она застонала с новой силой. Черт, похоже ей совсем плохо. Наверно, нужно послать за помощью.

Она попыталась сказать что-то. Не в силах разобрать ни слова, он наклонился поближе. Ее длинные руки были неестественно вывернуты, левая, сотрясаясь, колотила по полу, правая хватала воздух дрожащими пальцами. И вдруг, совершенно неожиданно, Барбара резко перевернулась лицом к нему, больше уже не дрожа и не извиваясь. В откинутой назад руке она сжимала керамический нож, появившийся, точно по волшебству, неизвестно откуда. Из воздуха? Из-под груды ее одежды? Совершенно спокойная и прекрасно владеющая собой, она стремительно метнулась к Карлу-Гейнриху одним гибким движением и вонзила лезвие со всей своей силой, просто с потрясающей силой, глубоко в его живот.

И потянула нож вверх, разрывая внутренности; и остановилась лишь тогда, когда лезвие уперлось в ребра.

Карл-Гейнрих замычал и прижал руки к зияющей ране, такой большой, что все десять растопыренных пальцев едва прикрывали ее. Удивительно, но боли пока не было, лишь тупое ощущение шока. Барбара откатилась в сторону, вскочила на ноги и нависла над ним, словно обнаженный демон мести.

— У меня нет сына,— глядя в его меркнущие глаза, мстительно сказала она, глотая окончания слов.

Карл-Гейнрих кивнул. Кровь ручьем текла из него, заливая персидский ковер. Он попытался сказать в микрофон, чтобы прислали помощь, но не смог издать ни звука. Рот открывался и закрывался, открывался и закрывался — вот и весь результат. В любом случае, какой смысл было обращаться за помощью? Он чувствовал, что умирает. Силы покидали его так же стремительно, как и кровь. В глазах все расплывалось, внутренние системы отказывали одна задругой. Он покойник, в двадцать девять лет. Удивительно, но это не слишком сильно огорчало его. Может, так всегда бывает в момент смерти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});