На службе Отечеству - Александр Алтунин

— Видимо, уже осведомлены об упорстве наших соседей.

— Конечно, товарищ майор.

Свист снаряда, грохот разрыва глушат последние слова. Визжат осколки, в уши бьет волна сжатого воздуха, на бруствер и в окоп падают комья грунта. Невольно прижимаемся к стенкам.

Продолжая вести огонь, танки сбавляют скорость, вероятно, поджидают пехоту. По ним бьют наши артиллеристы. Видно, как снаряды рикошетят по лобовой броне.

— Не берут! — с досадой вырывается у меня.

— Возьмут, — успокаивает майор Кулябин. — Должны взять. Как бы в ответ на его слова один из танков замедлил ход, начал разворачиваться на месте, роковым образом подставляя борт нашим артиллеристам. Почти тут же хлестко ударили два выстрела — . над фашистской машиной встал черный столб дыма.

Готов. Начало положено. Как-то сразу спало мешавшее сосредоточиться напряжение. Вскинул к глазам бинокль. Четко видны желтовато-серые линии траншей с рваными боками, комья выкинутой взрывами земли, темнеют вмятины воронок, блестит чья-то каска. На нейтральной полосе торчит закопченный остов сгоревшего немецкого танка с клюнувшим в землю длинным стволом орудия. После него в поле зрения попали идущие в нашу сторону вражеские машины.

Сверкают на солнце отполированные гусеницы, ясно видны ребристые бока, триплексы на передней стенке лобовой брони. Из стволов их пушек то и дело выплескивается пламя. Немецкие танкисты сосредоточили огонь на позиции батареи. Одно орудие перевернуто, другое лежит на боку. У остальных хлопочут расчеты.

Без головного убора стоит офицер и подает команды. Стараюсь вспомнить, кто командует расчетами, но в сплошном дыму, затянувшем позицию, никак не могу определить, хотя фигура и знакома. "Лейтенант Костров", — мелькает догадка. Но тут новый взрыв заслоняет офицера.

Вновь перевожу бинокль на немецкие танки. "Еще один готов! Молодцы артиллеристы!"

Вскоре вспыхивает третья машина. Однако это не останавливает гитлеровцев. Приземистые коробки продолжают ползти вперед.

Вот танки достигают рубежа дальности огня противотанковых ружей. Сразу же на их броне заискрились светлячки — это вступают в бой петеэровцы старшего лейтенанта Николая Шабанова. Бронебойщики бьют по щелям, но пока безрезультатно. Немцы тоже ведут интенсивный огонь. Снарядов не жалеют, знают: на близкой дистанции танк становится уязвим для противотанкового ружья.

Очередной танк закрутился на месте и окутался дымом. Но тут по нашей обороне ударили немецкие самоходки. Тяжелые снаряды с глухим надрывным звуком стали рваться в окопах, блиндажах, на огневых позициях, выворачивая груды земли. С нашей стороны ответили гаубичники.

Все вокруг вновь заволокло дымом, что-то рвалось, ухало, дребезжало, стонало. Однако это была лишь прелюдия к развернувшимся в этот день драматическим событиям, о которых вот уже тридцать с лишним лет не могу без волнения вспоминать, как и отделить одно от другого. Все они важные, все главные. Расскажу, как они остались в моей памяти.

Вал немецкой атаки вплотную приблизился к нашей первой траншее. Впереди по-прежнему танки, за ними — густая цепь пехоты, дальше самоходные орудия. С обеих сторон бьет артиллерия, ведут огонь пулеметы, автоматы.

С нетерпением жду результатов работы огнеметчиков: против ник подошел к рубежу заложенных ими фугасов. Мысленно начинаю торопить и помаленьку поругивать "самоварников" — так мы прозвали огнеметчиков на плацдарме. Может, провода в ходе артподготовки порвало? Но я гоню эту мысль прочь, надеюсь. И когда уже решаю махнуть рукой на надежду, в стыке 4-й и 5-й рот встает степа огня и только потом слышатся глухие взрывы. Пламя на время поглощает несколько танков и часть цепи немецкой пехоты.

— Ух ты! — не выдерживает кто-то рядом. — Какого петуха фрицам подбросили!

В некоторых местах вспыхивают факелы еще. Гитлеровские пехотинцы шарахаются в разные стороны, но выскочить из пламени почти никому не удается. Объятые огнем, крутятся танки, бронетранспортеры и давят своих. Разносятся дикие вопли. Боевой строй врага ломается на наших глазах.

— Гляди! Гляди! Вот дают! — кричат связисты и посыльные из рот, находящиеся рядом с батальонным НП. — Не нравится фрицам поджарка. Ишь ты, как мечутся, гадюки!

Нетрудно было понять причину этого крика. Предельное наше напряжение требовало разрядки. И если офицеры сдерживали себя, то бойцы бурно реагировали на возникшую ситуацию.

Однако огнеметчики лишь затормозили, но не остановили противника. Через несколько минут первую волну наступающих немцев догнала вторая. Атака продолжалась. Несколько вражеских танков выскочили на первую траншею и, подминая гусеницами вес, что бойцы не смогли укрыть в щели и ниши с брустверов, перевалили ее. Но теперь боевые машины врага шли вперед медленно и осторожно: то ли боялись новых сюрпризов, то ли поджидали свою пехоту, а может, и то и другое вместе. С левого фланга по ним били наши артиллеристы, но снаряды лишь высекали искры из лобовой и башенной брони.

Я все ждал, когда ударят наши "зверобои" — приданная батальону батарея 57-мм орудий, зная, что их снаряды прошивают даже броню хваленых "тигров". Но батарейцы молчали. Поднес к глазам бинокль. Открылась огневая позиция. Перепаханная взрывами тяжелых снарядов и авиабомб, вся в воронках. На вывороченной земле валялись ствол со щитом и станины. Метрах в двадцати вверх колесами лежало еще одно орудие. Остальных видно не было. Может, находятся в укрытиях? Но почему до сих пор? И где люди?

— Игорь Тарасович, с противотанковой батареи не докладывали, что там у них?

— Связи нет!

— Пошлите посыльного, ждать дальше нельзя.

Неприятный озноб побежал по спине, защемило сердце. Самому не раз приходилось испытывать то же самое, что сейчас чувствовали бойцы в траншеях. Лежишь на дне окопа или щели, в бессильной злобе сжимаешь кулаки. Больше всего на свете жаждешь огневой поддержки. Над тобой только клок неба. От надвигающейся громады танка кряхтит и осыпается земля. Неприятная это штука. Да и не каждому по плечу вынести такое. Нужно мужество. В Крыму я видел, как в последнее мгновение боец, не выдержав, выскочил из щели. Думал спастись в тылу. И тут от пулеметной очереди нашел свою смерть. Горький, бесславный конец! Презрение товарищей и командиров оставил после себя, в общем-то, неробкого десятка солдат. Вот что такое минутная слабость, страх.

Окидывая взглядом поле боя, признаться, гордился своими людьми: никто не дрогнул, не показал врагу спину. Я прикидывал, чем им помочь, облегчить участь в эту тяжелую минуту. И когда в искромсанной артподготовкой, бомбежкой и гусеницами танков траншее стали появляться каски, ударили по вражеской цепи пулеметы, автоматы, винтовки, облегченно вздохнул, хотя и понимал, что положение по-прежнему критическое.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});