На службе Отечеству - Александр Алтунин

— Никак, в нашу баню угодили. Вот гады!

Самолеты вновь вошли в пике. Раздирающий уши вой полоснул по округе, заставляя все живое вжиматься в землю. Кровь прилила к голове. Приседая, успел взглядом скользнуть по Преснякову. Лицо Игоря Тарасовича серело, принимало землистый оттенок. Мелькнула мысль о солдатах и офицерах, находящихся в траншеях. Как там все это переносят? Не дрогнут ли в этом аду огня? Постарался сомнения отогнать, но опасность, нависшая над батальоном, все больше и больше тревожила. Понимал, что нужно немедленно что-то предпринять, только вот что? По себе знаю, люди в такой ситуации нуждаются в добром слове. Но связи нет. Послать на линию телефонистов — верная смерть, И дальше ждать опасно. После этого бурелома фашисты несомненно предпримут атаку.

— Звягельский?!

Сержант обернулся, расстегивая верхнюю пуговицу на гимнастерке, но она никак не поддавалась. Звягельский с досадой рванул воротник. Пуговицы полетели в стороны, обнажая худую, тонкую шею с потеками пота.

— Связь должна быть.

— Слушаюсь.

Сержант исчез в ходе сообщения.

Минут через пять прилетела наша авиация. В небе завертелась карусель. Но нам было не до нее. Немцы начали обстрел района обороны батальона из тяжелых минометов. Со скрежетом и воем мины вздымали вверх огромные комья земли, перекрытия траншей и блиндажей. "Гах! Га-ах!" — раздавалось то сзади, то спереди, то с боков.

Казалось, вот-вот не выдюжит и лопнет, расколется сама земля в этом адском смерче из грохота, взрывов, огня. Все вокруг тонуло в черно-бурой мгле. В сердце заползала тревога. Нет, не за себя! За людей, плацдарм, которому столько отдано и с которым в тугой узел завязали нас людские жизни и смерти! Память павших на этом клочке земли звала, приказывала не запятнать нашу честь — честь русского солдата. В висках, как и в первый день форсирования, стучало: "Выдержать, выстоять, выдержать, выстоять…"

Я старался разглядеть, что происходит в ротных траншеях, на огневых позициях минометчиков, артиллеристов, расчетов противотанковых ружей. Но по-прежнему что-либо понять было трудно в вихре огня, гари и дыма. Неужто все погибли? Нет, не может быть! Все сразу не погибают.

— Держаться! — невольно в голос вырвалось у меня. — Выстоять!

Новый шквал свистящих снарядов вновь заставил пригнуться. Через разрыв пробился голос:

— Товарищ капитан, разыскал ребят.

Я обернулся.

Прижавшись к стенке траншеи, стоял сержант Звягельский. Позади него с автоматами в руках выжидающе смотрели на меня два бойца. Сквозь припудрившую их лица желтовато-бурую пыль проступала бледность, плечи то и дело вздрагивали. Рядом с ними, перегораживая проход, лежали две катушки цветного кабеля и телефонный аппарат.

— Новички, что ли?

— Так точно, товарищ капитан, новички, — ответил за них Звягельский. Позавчера с пополнением прибыли.

Сержант был спокоен, собран. Не раз попадавший в подобные переделки, он уже оправился от неожиданности. Посмотрев на бойцов и скупо улыбнувшись, произнес:

— Да вы, ребята, что?! Экая невидаль, почище бывало, голуби сизые. Рано нам умирать. Еще не все сделано на этой земле. Должок к фрицам остался, а вы носы повесили. Ну, злобствует немец. Перебесится — поутихнет. Ему это не впервой.

Вроде и ничего особого не говорил Звягельский, но я увидел: повеселели связисты.

Между тем противник продолжал с той же злостью обстреливать передний край. Так длилось еще около часа. Затем фашисты перенесли огонь на позиции полковых и дивизионных резервов. Серии снарядов и мин полетели через нас и гулко начали рваться в тылах. Туда же сбрасывали груз фашистские бомбардировщики.

У нас установилось относительное затишье, хотя по-прежнему район обороны батальона тонул во мгле. Но вот налетел легкий сентябрьский ветерок, и клубы пыли и гари поплыли к Висле. В какие-то минуты перед глазами встали профили изуродованных траншей, истерзанных огневых позиций артиллеристов и минометчиков, где уже, к моей радости и облегчению, хлопотали люди. Живы! Не-дрогнули! Значит, будем бороться! А это — главное!

По опыту зная, что данная нам передышка длиться долго не будет, что противник вот-вот вновь сосредоточит огневую мощь на переднем крае, старались использовать ее полностью. В роты бросились связисты, санитары, посыльные. Не теряя времени, мы приступили к приведению в порядок НП батальона. Капитан Пресняков мобилизовал всех, кто оказался рядом.

Минут через десять прояснился и мучивший меня все время вопрос о потерях. Они оказались меньше, чем ожидал. Материальная часть пострадала еще меньше. Сказалось то, что артиллерию, минометы, пулеметы, противотанковые ружья успели переместить на запасные огневые позиции. Туда же перебрался и личный состав. Гитлеровцы сосредоточили основную массу огня на выявленных целях, то есть большей частью на основных позициях. Совет Николая Яковлевича Бухарина оказался как нельзя кстати. Как тут было еще раз не сказать ему спасибо!

Связисты сумели за короткое время исправить линии связи с 6-й ротой и минометчиками. Но тут фашисты вновь перенесли на нас огонь своей артиллерии. Вновь потянулись минуты ожидания. На этот раз в артподготовке противника участвовали орудия прямой наводки. За какие-то минуты мы потеряли несколько дзотов. Дело в том, что в предыдущие полтора часа артобстрела порядком пострадала маскировка переднего края. И что раньше было незаметно, теперь обнажилось. Восстанавливать маскировку на глазах немецких наблюдателей не было никакого смысла. Да и не до этого было. Не везде успели роты расчистить даже заваленные траншеи, ходы сообщения, окопы, поправить ячейки для стрельбы, огневые позиции пулеметов и противотанковых ружей.

Смерч сплошного огня вновь заплясал по обороне. Бомбы, снаряды и мины продолжали рушить то, что на протяжении последних недель возводилось солдатскими руками на этом пятачке. Возводилось, чтобы удержаться, чтобы выстоять против огня и стали. И земля-спасительница теперь укрывала людей.

Еще больше часа противник бил по нашей обороне из всех видов оружия. Кругом горело и дымило, гремело и дребезжало так, что закладывало уши. Казалось, что вот-вот лопнут перепопки и что в округе теперь нет ни одной живой души. Но стоило гитлеровцам прекратить артогонь, как из завалившихся и оплывших траншей, окопов, блиндажей, щелей начали вылезать солдаты, не узнавая растерзанной и обожженной земли вокруг.

В бинокль мне было видно, как, покачиваясь, встал командир роты старший лейтенант Одегов. Дмитрий Михайлович бросил взгляд вправо, влево, назад, что-то сказал показавшемуся из щели солдату. Пригибаясь между воронками, боец побежал в сторону первой траншеи, где уже время от времени мелькали солдатские каски. Одегов тут же вызвал еще одного и что-то торопливо начал ему говорить, то и дело показывая рукой в сторону Цишиц. Боец кивнул и бросился на правый фланг, где занимала оборону полковая рота противотанковых ружей. И только тут до меня донесся рокот двигателей. Он заполнял округу медленно, но властно, словно за садами населенного пункта брали разгон необкатанные жернова.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});