Письмо живым людям - Вячеслав Рыбаков

И там это прекрасно помнят. Весь остальной мир их интересует только как источник сырья и пустошь для свалки. В свое время именно напугав Рузвельта перспективой того, что атомную бомбу первым сделает Гитлер, Эйнштейн убедил президента приняться за атомный проект. Но тогда шла война. По-видимому, США ощущают себя в состоянии постоянной скрытой войны со всем сырьевым миром, с мировой деревней. И уж будьте благонадежны, их AI, обеспечивая их индустрию сырьем, действительно перероет всю Землю и сделает ее непригодной для обитания. Во как хорошо-то станет! А мы будем продолжать покупать у них дезодоры. И в некий момент они нам скажут: все, мы больше не можем выпускать дезодоры, потому что экологический кризис. Чтобы мы могли их продолжать выпускать, вам всем, братцы меньшие, надобно ампутировать легкие. Но по такой цене могут и не захотеть покупать дезодоры, значит, до этого момента надо успеть всем меньшим братцам чипы вставить, чтобы не рыпались. И тогда уже двигаться в космос, с чистой совестью. Другие планеты перерывать.

Наши же страхи — как на ладони. Осточертела грязь, осточертел бардак, осточертели бесконечные претензии, предъявляемые извне… Все, ну просто-таки все ничего не дают, но при этом то и дело чего-то требуют. Даже Бог, вместо того, чтобы просто утешать, как и полагалось бы ему, Всемогущему, — тоже требует, паршивец; да еще попробуй пойми, чего именно! Никакой свободы при всех этих требованиях! А мы ж под гнетом сколько веков, нам свободы хоцца! Значит, в действительности свобода — это молиться на простенький, ни к чему не обязывающий транзистор и во избежание хлопот с родами ли, с гонореей — с точки зрения свободы это одно и то же — кончать исключительно на фотокарточку любимой девушки. Или вообще какой-нибудь Лайзы Минелли, потому что откуда же при такой страсти к свободе возьмется любовь-то… Нет ничего приятнее и безопаснее онанизма. Да еще если им управляют из единого центра.

Надо добавить только, что традиция прет из куда более глубоких бездн. Стремление в улей — это же извращенное, исковерканное преломление православного представления о церкви как едином теле, включающем, как абсолютного главу, самого Христа. Жуткая штука — незамечаемое давление животно опрощенных религиозных ценностей, не очеловечиваемых сознательной, осознанной верой.

2

Я отнюдь не тщусь доказать, что киборгизация невозможна. Просто дело в том, что никакого прогресса тут и в помине нет. О прогрессе имеет смысл говорить лишь в тех ситуациях, когда имеет место прогресс целей. Их улучшение, возвышение, облагораживание. Если же цели остаются вековечными, чуть ли не пещерными, то как бы ни совершенствовались средства их достижения, какой уж тут прогресс… Цивилизация киборгов — это все то же общество потребления, получившее принципиально новые возможности потреблять. Чревоугодник-маньяк с пастью от уха до подмышки, пятью желудками и задним проходом от подмышки до паха. Несварение или запор такому красавцу, безусловно, не грозят.

Вообще тут можно было бы поговорить о том, что угроза экологической катастрофы — как еще совсем недавно было с угрозой атомной войны — вновь ставит со всей остротой вопрос о целях прогресса. Человек — сырье прогресса или смысл его?

Неинструментальное, не ориентированное на бездушную эффективность сознание в наше время почти безъязыко. Простой вопрос «Зачем?» повергает большинство людей в ступор. «Зачем тебе клерасил?» — «От прыщей». — «А чем тебе прыщи помешали?» — «Наташка не придет». — «А зачем тебе девушка, которая может не прийти из-за какого-то прыща?» Хлоп-хлоп глазами. Не понятно, что и отвечать, и поэтому на тебя же, задавшего вопрос «Зачем?», смотрят как на кретина. В лучшем случае с бесшабашной откровенностью: «А чтоб трахнуть!»

То есть целые отрасли промышленности, если присмотреться, работают исключительно на то, чтобы помогать человеку оставаться скотом. Такой человек — действительно лишь сырье прогресса. Он не хочет и не может быть ничем иным. Атлантическая же цивилизация, сделавшая себя на том, что пошла на поводу у животного в человеке, добившаяся временной своей стабилизации и едва не покорившая мир благодаря все более массовому и изощренному потаканию животному в человеке, будет до последнего биться, чтобы не дать человеку стать чем-либо иным.

Во времена работы над «Письмами мертвого человека» в какой-то из статей я писал, что человечество столкнулось ныне с тремя кризисами: первый, наиболее бьющий в глаза, — атомный, второй — экологический. И третий, который как бы не заметен и не смертелен сам по себе, поскольку сопровождает человечество от зари цивилизации, но именно он-то и проявился наконец так остро через первые два — это кризис потребительского, животного по установкам и эмоциям, но цивилизованного по мощи предоставляемых цивилизацией средств, насилия каждого человека над окружающим миром. В понятие окружающего мира на полусознательном уровне включаются и природа, и все остальные люди, в том числе и совокупности людей — народы и государства. Первый кризис преодолен; снимая угрозу термоядерного противостояния, СССР фактически — правда, не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, как бы слегка с бодуна — пожертвовал собой. Увы, рассчитывать на ответный жест столь русского размаха со стороны США не приходится. Если уж маленький, грязный, чадный Париж стоил обедни, то благоуханные дезодоры для атлантической цивилизации стоят всего остального мира.

Что же касается серьезной брошюры Зубакова, то до определенного момента я читал ее, готовый согласиться с каждым словом — во всяком случае, со всеми теми словами, которые понимал. Некоторые геологические тонкости были мне просто не по уму; как полный профан, я даже соглашаться или не соглашаться не имел ни права, ни возможности.

Зубаков, тоже рассматривая кризисы как кнуты прогресса, подводил к мысли, что за оставшиеся до наступления необратимых фатальных изменений биосферы полвека человечество должно определиться: либо перспектива уступки своей позиции венца творения неким существам, приспособленным к невыносимой для белковых организмов выработанной промышленностью среде, вероятно — киборгам, либо смена цивилизационной парадигмы. Прекращение бессмысленного наращивания потребления, социальная престижность умеренности, всемирно организованное объединение усилий по сохранению человека как полноценно существующего вида, едва ли не религиозное отношение к природе как к высшей ценности…

И тут произошел — как, кажется, выражались системщики — тяжелый останов.

Он обусловлен, на мой взгляд, тоже неосознаваемым давлением давно впитанной и давно как бы даже не вспоминаемой системы ценностей. Человек, познай самого себя! Диссидентско-шестидесятническая картина — лубок — мира, тогдашнее представление о том, что — яд, а что — панацея, опять играют свои шутки.

Как часто теперь бывает, констатирующая часть концепции — завораживает точностью. За последние годы мы очень хорошо научились говорить о том, почему так, как мы живем, жить нельзя. Но стоит лишь заговорить о том, как именно жить можно и нужно — и… И это вполне объяснимо. Под рубрикой «нельзя» копятся реальные, наблюдаемые факты. А под рубрикой «нужно» сиротливо сохнут идеалы; во что человек верит — то и кажется ему наиболее действенной методикой спасения. И уж если ему хорошие мозги даны, он безукоризненно логично докажет, что это средство действительно очень действенно. Только вот действенности эти доказательства — не прибавляют…

Потому что действенность идеала зависит только от того, сколько людей в него уверовали. Скольким людям идеалист-донор ухитрился передать свою веру. А если вера донора находится вне культурной традиции общества — она не заразительна, она никогда не заработает, и все доказательства — от лукавого. Игра ума. Одинокое логическое упражнение. Очередная молитва на транзистор.

3

Зубаков, не приемля киборгизации и пытаясь отыскать способы перехода от общества потребления к обществу, названному им «экогейей» — «одомашненная Земля», «Земля — дом родной», так примерно можно перевести это по-гомеровски звучащее слово, — вдруг взял да и сослался как на предтечу возрождения на Александра Янова с его «Веймарской Россией». Дескать, западные демократии вот-вот осознают, что судьба России их касается напрямую, и безо всяких взаимовыгодностей начнут просто ее спасать, и, разумеется, спасут. А тем самым спасут и все человечество. А если они так не станут спасать — то всем каюк.

Взгляды и книги Янова достойны были бы отдельного разговора. Ну, хотя бы когда он доказывает, что все, кто утверждает, будто стране нужно иметь некую идею, — фашисты. Именно все. Ну и, раз речь идет в о России — понятно, кто опять фашисты. Например: «…«русской идее» [славянофилов] понадобилось для… роковой метаморфозы из либерально-националистической теории в фашизм… три поколения…» («Веймарская Россия». — «Нева», 1994, № 5–6, с. 257). «…В «русской идее» произошла редукция «мирового зла». Оно воплотилось в еврействе. Движение превратилось в фашизм» («Русская идея и 2000-й год». — «Нева», 1990, № 11, с. 175). «И сегодня точно так же, как в начале столетия, из яйца современной «русской идеи» вместо двуглавого орла православной монархии вылупилась уродливая рептилия русского фашизма» (Там же. — «Нева», 1990, № 12, с. 170). То есть методика простенькая — сначала всякая идея сводится (редуцируется, пользуясь языком автора) к идее православной монархии, и только к ней, затем в ней выявляются элементы антисемитизма, а затем на этом основании следует обвинение вообще всякой идеи в фашистской ориентации. В ответ остается только спеть: «Товарищ Янов, вы ба-альшой ученый…»