Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Генри Хаггард

Громкие крики раздались в толпе.

— Пусть они умрут, о царь!

— Да! — ответил он. — Пусть они умрут смертью, достойной лгунов и обманщиков.

Изангузи, как женщины, так и мужчины, стали громко кричать от страха, они молили о пощаде, царапали себя ногтями — никто из них не желал вкусить собственного смертельного лекарства. Царь же громко смеялся, слушая их крики.

— Слушайте, вы! — сказал он, обращаясь к толпе, где и я стоял среди осужденных. — Вас обрекли на смерть эти лживые пророки. Теперь настал ваш черед. Убейте их, дети мои! Убейте их всех. Сотрите их с лица земли! Всех! Всех! За исключением этого молодого человека!

Мы повскакивали с земли, исполненные ярости и злобы, со страшным желанием отомстить за пережитый нами ужас.

Осужденные карали своих судей.

Громкие крики и хохот раздались в кругу Ингомбоко — люди радовались своему избавлению от ига колдунов. Наконец все кончилось!

Мы отошли от груды мертвых тел — наступила тишина. Ни криков, ни мольбы, ни проклятий.

Лживые колдуны получили то, на что обрекали стольких невинных людей.

Царь подошел поближе посмотреть на их трупы. Те, кто исполнял его приказание, склонились перед ним и отползли в сторону, громко прославляя царя. Я один стоял перед ним, я не боялся стоять в присутствии царя Чаки, который подошел ближе и смотрел на груду мертвых тел и на облако пыли, еще не успевшее опуститься на землю.

— Вот они лежат здесь, Мопо! Лежат те, кто осмелился обманывать царя! Ты мудро посоветовал мне, Мопо, ты научил меня расставить им ловушку, однако мне показалось, что ты вздрогнул, когда Нобела, царица ведьм, указала на тебя. Ну, ладно! Они убиты — теперь страна вздохнет свободней, а зло, причиненное ими, рассеется, подобно этому облаку пыли.

И вдруг царь Чака замолк. Что это? Как будто что-то шевелится за этим облаком пыли? Чья-то фигура медленно прокладывает себе дорогу через груду мертвых тел.

Медленно поднималась она, с трудом отстраняя мертвые тела, пока не стала на ноги и, шатаясь, направилась к нам. Что за ужасное зрелище!

Перед нами стояла, вся в крови и грязи, Нобела, осудившая меня и восставшая из мертвых проклясть меня.

Вот она все ближе. Одежда висит на ней кровавыми лохмотьями, сотни ран покрывают ее тело и лицо. Я видел, что она умирает, но жизнь еще теплилась в ней, и огонь ярости и ненависти горел в ее змеиных глазах.

— Да здравствует царь! — воскликнула она.

— Молчи, лгунья! — ответил Чака. — Ты мертва!

— Нет… еще нет, царь! Я услыхала твой голос и голос этого пса, которого охотно отдала бы на съедение шакалам, и не хочу умереть, не сказав тебе нескольких слов на прощанье. Я выследила тебя сегодня утром, пока еще была жива, теперь, когда я почти мертвая, я снова выслеживаю тебя. О царь, он околдует тебя, верь мне, Чака. Он и Унанда, мать твоя, и Балека, жена твоя. Вспомни меня, царь, когда смертельное оружие в последний раз блеснет перед твоими глазами. Прощай!

Старуха с диким криком повалилась мертвая на землю.

— Колдуньи упорно лгут и нехотя умирают! — небрежным голосом произнес Чака, отвернувшись от трупа. Но слова умирающей старухи запали в его душу, особенно то, что было сказано про Унанду и Балеку. Подобно зернам, падающим в землю, они проросли и со временем дали плоды.

Так закончилось великое Ингомбоко царя Чаки, когда-либо происходившее в стране зулусов.

Глава IX

Как мы потеряли Умелопогаса

После великого Имгомбоко Чака приказал установить надежный надзор за своей матерью Унандой и женой Балекой, сестрой моей. Ему было доложено, что обе женщины тайком приходили в мой шалаш, нянчили и целовали мальчика — одного из моих детей. Чака вспомнил предзнаменование колдуньи Нобелы, и в сердце его закралось подозрение.

Меня он не допрашивал и не считал способным на заговор. Тем не менее, вот что он предпринял, не знаю, отец мой, нарочно или без умысла.

Чака послал меня с поручением к племени, живущему на берегу реки Амаскази. Я должен был сосчитать скот, принадлежащий царю и порученный попечению этого народа, чтобы дать отчет о приплоде.

Я низко склонился перед царем, сказав, что, как собака, исполню его приказание, и он дал мне стражу. Затем я отправился домой проститься с моими женами и детьми. Одна из жен моих Анаиди, мать Мусы, тяжко занемогла. Странные вещи приходили ей в голову, она бредила ими вслух. Ее, несомненно, околдовал один из врагов моего дома. Однако остаться я не мог, а должен был идти исполнять поручение царя, что и сообщил второй своей жене, Макрофе — матери Нады и, как все думали, Умелопогаса. Но когда я сообщил Макрофе о своем уходе, она залилась горькими слезами и прижалась ко мне.

На мой вопрос, отчего она так плачет, Макрофа ответила, что на душе ее уже лежит тень несчастья, она уверена, что по возвращении не найду в живых ни ее, ни Наду, ни Умелопогаса, любимого мною, как сына. Я старался успокоить жену, но чем больше я уговаривал, тем сильнее она рыдала, повторяя, что она совершенно уверена в том, что предчувствие ее не обманывает.

Тронутый ее слезами, я спросил, как же нам быть. Ее страх невольно передался мне, подобно тому, как тени ползут с долины на гору.

— Возьми меня с собой, дорогой супруг мой, — умоляла она, — дай мне уйти из этой проклятой страны, где само Небо ниспосылает кровавый дождь, и позволь мне жить на моей родной стороне, пока не пройдет время страшного царя Чаки!

— Но как я могу это сделать? — спросил я. — Никто не смеет покинуть царский крааль без разрешения на то самого царя!

— Муж может прогнать свою жену! — возразила Макрофа. — Царь не вмешивается в отношения мужа и жены. Скажи мне, милый муж, что ты больше не любишь меня, что я не приношу детей, и поэтому ты отсылаешь меня на родину. Со временем мы опять соединимся, если только будем живы!

— Хорошо, будь по-твоему. Уходи из крааля сегодня ночью вместе с Надой и Умелопогасом, а завтра утром встретимся на берегу реки и вместе продолжим путь. А там, что будет, да сохранят нас духи отцов наших!

Мы обнялись, и Макрофа тайком вышла из крааля вместе с детьми. На рассвете я собрал людей, назначенных царем для сопровождения меня, и мы отправились в путь. Солнце поднялось высоко, когда мы подошли к берегу реки. Макрофа ждала меня с детьми, как было условлено. Они встали при нашем приближении, но я успел взглянуть на жену, грозно нахмурив брови, что удержало ее от приветствия. Сопровождавшие меня воины с недоумением смотрели на меня.

— Я развелся с этой женщиной, — объяснил я им, — она увядшее дерево, негодная, старая ведьма, я взял ее с собой, чтобы отослать в страну Сваци, откуда она взята. Перестань реветь! — обратился я к Макрофе. — Мое решение неизменно!