Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

— Почему ты думаешь, что я сержусь? — спросила она холодно.

Лойал глубоко вздохнул, и в его вздохе звучало такое явное облегчение, что Ранд с удивлением воззрился на него. Свет, огир действительно решил, что она хотела сказать, что не сердится! Ранд знал, что нащупывает путь во тьме, когда дело доходит до женщин, даже когда это Мин — а может быть, особенно когда это Мин, — но Лойалу лучше узнать об этих вещах побольше, чем ему известно сейчас, прежде чем он женится на своей Эрит. В другом случае она освежует его как больного козла. Наверное, стоит убрать его из комнаты, пока Мин не сделала за Эрит ее работу. Ранд откашлялся.

— Подумай об этом ночью, Лойал, — сказал он. — Возможно, к утру ты передумаешь. — Какая-то его часть надеялась, что Лойал действительно передумает. Огир слишком долго находился вдали от дома. Другая его часть, впрочем… Он мог использовать Лойала, если верно то, что Аливия сказала ему насчет Шончан. Иногда Ранд испытывал отвращение к самому себе. — В любом случае, сейчас мне нужно поговорить с Баширом. И с Логайном. — Его рот напрягся, выговаривая это имя. Что мог делать Логайн в черной куртке Аша'мана?

Лойал не поднялся с места. В действительности выражение его лица стало еще более обеспокоенным, уши косо легли назад, а брови нависли над глазами.

— Ранд, есть еще кое-что, что мне нужно сказать тебе. Насчет тех Айз Седай, которые пришли с нами.

Молнии снова засверкали за окнами, когда он продолжил, а гром загрохотал над крышей с новой силой. В случае с непокорными грозами затишье означает лишь, что худшее еще впереди.

Я говорил тебе, что надо их всех убить, когда у тебя была возможность, смеялся Льюс Тэрин в его голове. Я говорил тебе.

* * *

— Ты совершенно уверена Самитзу, что они связаны узами? — спросила Кадсуане настойчиво. И громко, так чтобы быть услышанной за раскатами грома, грохочущими по крыше усадьбы. Гром и молния отвечали ее настроению. Ей хотелось накричать на кого-нибудь. Потребовалась вся ее обученность и опыт, чтобы спокойно сидеть и прихлебывать горячий терпкий чай. Она давно уже не позволяла эмоциям брать над собой верх, но сейчас ей хотелось вонзить во что-нибудь зубы. Или в кого-нибудь.

В руках у Самитзу тоже была фарфоровая чашка с чаем, но она еще не сделала ни глотка, и она проигнорировала предложенный Кадсуане стул. Высокая сестра отвернулась от языков пламени, пляшущих в левом камине, и колокольчики в ее темных волосах зазвенели, когда она покачала головой. Она не позаботилась о том, чтобы как следует высушить волосы, и они свисали ей на спину тяжелой и мокрой массой. В ее орехового цвета глазах было беспококойство.

— Вряд ли я могла бы задать подобный вопрос кому-нибудь из сестер, не правда ли, Кадсуане? И они, разумеется, все равно не ответили бы мне. А кто бы ответил на их месте? Вначале я думала, что они поступили как Мериса и Кореле. И бедная Дайгиан. — На ее лице мелькнуло сострадание. Она в полной мере осознавала, какую боль испытывает Дайгиан из-за своей утраты. Любая сестра, потерявшая хотя бы одного Стража, знала это слишком хорошо. — Но несомненно, что и Тувин, и Габрелле — при Логайне. Я думаю, что Габрелле делит с ним ложе. Если между ними и существуют узы, то это наложили их мужчины.

— Обратимость, — пробормотала Кадсуане, глядя в свой чай. Некоторые считали, что обратимость была справедливой, честной игрой, но она никогда не верила, что сражаться можно по правилам. Либо ты сражаешься, либо нет, и война никогда не бывает игрой. Честность — это для тех людей, которые стоят в сторонке и болтают, пока другие проливают кровь. К несчастью, она немногое могла сделать, кроме как попытаться найти способ как-то уравновесить события. Равновесие — это совсем не то же самое, что справедливость. В какое варево все это превращается! — Я рада, что ты по крайней мере как-то предупредила меня, прежде чем мне придется встретиться с Тувин и остальными, но я хочу, чтобы завтра ты с самого утра вернулась в Кайриэн.

— Где я ничего не могу сделать, Кадсуане, — горько произнесла Самитзу. — Половина людей, которым я отдавала приказания, начинали справляться у Сашалле, нужно ли им повиноваться, а другая половина мне прямо в лицо заявляла, что она уже отдала противоположный приказ. Лорд Башир уговорил ее предоставить Стражей самим себе — я вообще не представляю, откуда он узнал про них, — а она уговорила Сорилею, и я не могла сделать ничего, чтобы остановить это. Сорилея вела себя так, словно я уже лишилась полномочий! Она ничего не хочет понимать и ясно дала мне понять, что считает меня полной дурой. Мне нет совершенно никакого смысла возвращаться, разве что ты хочешь, чтобы я носила за Сашалле ее перчатки.

— Я хочу, чтобы ты следила за ней, Самитзу. Не более того. Я хочу знать, что делает одна из этих Принявших Дракона сестер, когда ни я, ни кто-нибудь из Хранительниц Мудрости не стоит у них за спиной с розгой в руках. Ты всегда была очень наблюдательной. — Терпение не было самой сильной чертой Кадсуане, но с Самитзу оно иногда необходимо. Желтая сестра действительно была наблюдательна и хорошо все схватывала и по большей части отличалась силой воли, не говоря уже о том, что она была лучшей из ныне живущих сестер по части Исцеления — по крайней мере до появления Дамера Флинна, — но ее уверенность в себе могла временами испытывать необъяснимые потрясения. Палка никогда не оказывала действия на Самитзу, но похлопывание по плечу помогало, и было бы смешно не использовать то, что работает. По мере того как Кадсуане напоминала ей, насколько она сообразительна, насколько искусна в Исцелении — с Самитзу это требовалось всегда; она могла впасть в депрессию из-за того, что ей не удалось Исцелить мертвого, — насколько она умна, к арафелке начинало возвращаться ее самообладание. И ее уверенность в себе.

— Ты можешь быть уверена, что Сашалле не наденет новые чулки без того, чтобы я не узнала об этом, — твердо произнесла Самитзу. Кадсуане действительно ожидала от нее не меньшего. — Но если мне будет позволено спросить, — теперь, когда ее чувство уверенности в себе было восстановлено, тон Самитзу предполагал лишь обычную вежливость; она не была готовым завянуть цветком, за исключением моментов минутной слабости, — почему ты здесь, в этом глухом уголке Тира? Что собирается делать молодой ал'Тор? Или, наверное, мне лучше спросить, что ты собираешься заставить его сделать?

— Он задумал что-то очень опасное, — ответила Кадсуане. Молния сверкнула за окном, ветвясь пылающим серебром на фоне почти по-ночному темного неба. Она знала в точности, что он задумал. Она лишь не знала, стоит ли ей останавливать его.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});