Мировая девчонка - Фридрих Незнанский

— Нет, это я как раз понял. Я другого не понимаю, Алекс. Зачем этому твоему отцу потребуется такой сложный и извилистый путь, когда можно все гораздо просто? Сын может сдать экзамен, отец может оплатить учебу в самом престижном учебном заведении. Где проблема?

— Я почти уверен, Пит, что соль данной проблемы заключается в том, что парень никогда не сдаст никакого экзамена. И папашины деньги тут не помогут. А в нашем варианте парень получает возможность учиться во Франции бесплатно. И без всяких экзаменов. То есть, фактически, у нас совершается обыкновенный подлог, участвовать в котором заставляют и саму девочку, и ее мать. Им даже угрожают сделать большие неприятности, если они не откажутся добровольно от приглашения! — Турецкий едва не чертыхнулся: постоянно, разговаривая с Реддвеем и подбирая наиболее точные выражения, чтобы не терять потом времени на «расшифровку» привычных российских идиом, он ловил себя на том, что и сам начинал говорить, как иностранец. Это ж надо так выразиться: «Сделать большие неприятности!» Впрочем, ладно, сойдет, мысленно отмахнулся он. — Пит, их заставляют брать взятки, чтоб они только отказались от приглашения. Ну, а про наших чиновников и некоторых школьных педагогов я тебе и говорить стесняюсь, те уже, как я знаю, взяли, причем без всякого зазрения совести. А вот отца у девочки нет, и защитить некому. Он был хорошим художником, писал симпатичные картины, в кино работал, я давно его знал, мы в одном доме жили. К сожалению, он умер, как многие его собратья. Тяжелые недавние годы, отсутствие заказов, денег… Да что я объясняю, ты понимаешь… Мать воспитала девочку в одиночку. И хорошо воспитала. А вот средств для оплаты ее учебы во французском колледже у нее, естественно, нет, она самая обыкновенная, — ты сейчас будешь смеяться, Пит, — преподавательница философии в педагогическом университете. И зарплата у нее мизерная. На уровне, примерно, московских дворников. Вот так по-доброму и заботливо мы относимся к тем, кто воспитывает наших детей!.. Скажу больше, я полагал, что и само приглашение девочки, и выделенный ей грант на продолжение учебы во Франции, были сделаны и по этой причине тоже. Понимаешь теперь, какую наши чиновники затеяли грязную возню, и какую несправедливость готовятся совершить? И разве могу я пройти мимо?

— Насчет философии, наверное, не совсем смешно… Но очень плохо, Алекс… что у вас так относятся… А мать девочки — еще не очень старая, очевидно?

Турецкий мысленно усмехнулся: ай, да старина! В самый корень пытается проникнуть! Ясен ведь, как на духу, смысл «тонкого» вопроса.

— Самая обыкновенная женщина, Пит. Про таких часто говорят: пройдет — и не заметишь…

И подумал: «Ну да, как же, не заметишь! Еще как заметишь! И задумаешься… А скажи об этом Ирке, считай, нарвался на скандал».

— Так ты хочешь подключить Марго к их департаменту образования, я правильно понял? Чтобы они могли немного надавить, да?

— Вот именно. К тому же веское слово советника президента для французских чиновников всегда много значит.

— Тогда, может быть, тебе приехать и поговорить самому?

— Честно, Пит? Сегодня это и для меня дороговато. Тебе ведь известно мое положение. Нет, на крайний случай обязательно что-нибудь найдется, но я пока не думаю, что мы все уже — на краю. Да мне, собственно, немного и надо. Мы постараемся, чтобы угрозы не превратились в реальность. И никаких отказов от приглашения также не будет. Хотелось бы лишь одного: чтобы французский департамент образования подтвердил еще раз, и в недвусмысленной форме, свое решение относительно Люси Махоткиной. С остальными преградами, я полагаю, мы справимся сами.

— Ты так заступаешься, Алекс, да? Ты, возможно, хорошо знаешь эту девочку Люсю?

— Разумеется! — не моргнув глазом, соврал Турецкий. А что, интересно, он мог еще сказать? — Мировая девчонка, Пит!.. Ну, прямо, как моя Нинка, за которую я тебе, старый дружище, буду всю жизнь благодарен.

— Ну… что ты, Алекс! Мы же… ты прекрасно знаешь… Но ты сказал: мировая девчонка? Это интересно, подожди, я записываю… Ты сейчас объяснишь, да?

— О чем речь, старина! Конечно! Но мне хотелось бы все-таки услышать твое мнение.

— Мы сделаем просто, я позвоню Маргарет сам и объясню. А потом дам ей твой номер телефона, и выясню, сможешь ли и ты позвонить ей. Ты ведь, кажется, был неравнодушен к чарам этой восхитительной блондинки, не так?

— У-у! Еще как неравнодушен!.. Я и не помню ни одного равнодушного среди наших парней. Начиная, по-моему, с самого генерала Реддвея, если не ошибаюсь? Или у тебя на этот счет была своя собственная точка зрения?

— О-хо-хо-хо! — довольно «раскатился» басистым смехом Питер. — Да, это, пожалуй, действительно тот редчайший случай, когда ум и красота в женщине… как это?… Хорошие соседи, да?

— Нет слов, Питер! Твои логические построения иногда просто потрясают меня. Да что я говорю, сам помнишь, я всегда утверждал, что ты у нас…

— Прекрасно, прекрасно, — остановил поток незамысловатой лести Реддвей. — А теперь объясни мне получше про эту твою мировую девчонку…

Дина Петровна должна была вернуться после лекций домой в районе шести вечера. К этому времени возвращалась из школы и Люся. Созвонившись с Диной, Турецкий договорился одновременно и с Филиппом, что тот подъедет к школе и встретит девочку. Незаметно. И проводит ее до дому. После чего они вчетвером сядут за стол и поговорят, что и как надо будет сделать. А чтоб Филя легко ее узнал, Александр Борисович передал ему фотографию Люси, которую взял у Дины, когда приходил к Махоткиным в первый раз. И Филипп Агеев отправился на своей серой, оперативной «девятке» в Хамовники, к специализированной школе с углубленным изучением французского языка.

Поскольку девочка ходила обычно в школу и обратно пешком, то, вероятно, чтобы сократить путь, она проходила не только переулками, пересекая семь шумных улиц с напряженным автомобильным движением, главным образом, на Большой Пироговской и Комсомольском проспекте, но и привычными для жителей этого района дорожками между домами. А во дворах — много зелени, густой кустарник. То есть, другими словами, если бы кто-то захотел устроить Людмиле «темную», для него это было бы не вопросом. Вот Филипп и решил оставить машину у ограды школы, в переулке, а самому пройтись следом, как ходит она, чтобы составить для себя, ну, и для нее, в первую очередь, наиболее удобный и безопасный маршрут.

Он узнал ее легко, видно, фотографировалась девочка недавно. До Пироговской несколько девочек, изображавших из себя барышень, а не школьниц, шли дружной стайкой, и свойственных ученицам рюкзачков и ранцев у них не было, их заменяли модные сумочки. Ну, понятное дело, взрослые ведь!

После района Усачевского рынка попутчиц у Люси осталось мало, только двое, и те оставили ее почти перед проспектом. Вот, вероятно, где-то здесь и может для нее таиться опасность. Даже и не на самом проспекте, а чуть подальше, уже в путанице проездов и дорожек между проспектом и набережной. Тут незнающий человек запросто запутается. Но Люся — местная и, следовательно, наверняка уже выработала для себя определенный, кратчайший маршрут, по которому обычно и ходит. Это вполне логично. Вот его и надо досконально изучить, потому что идти за ней от самой школы до дома, пытаясь при этом быть еще и незаметным, это, конечно, абсурдная задача. В компании с другими девочками ей, разумеется, нечего бояться. Но только в том случае, если эти подруги сами не участвуют в травле. Это она должна знать.

Дом, в котором проживал Турецкий, Филипп, естественно, прекрасно знал, и сам, бывало, не раз выскакивал из подъезда и бегал в «красный магазин», в винный отдел, если собирались у Александра Борисовича, и вдруг выяснялось, что чего-то не хватает. Поэтому он тоже знал здесь кратчайшие тропинки мимо детского лечебного центра, и через детские площадки, окруженные кустами разросшейся сирени.

Шагая независимой, небрежной походкой за девочкой, которая, по его мнению, проявляла поразительное легкомыслие — ни разу не оглянулась, не посмотрела по сторонам, не сторонилась парочки молодежных компаний, которые занимали лавочки у подъездов и вокруг столиков для игроков домино, — Филя запомнил этот маршрут. И даже определил для себя несколько удобных мест, где можно спокойно стоять, не привлекая ничьего внимания и в то же время быть готовым в течение максимум полуминуты, прийти на выручку. Обычно ведь эти «волчата», или, правильнее назвать, мелкие «шакалы», сразу не нападают, они какое-то время «ведут» свою жертву, ибо и сами боятся, — и милиции, и просто ненормальных взрослых, у которых еще сохранились дурацкие понятия, что девочек обижать, например, нельзя. И могут сорвать «операцию», да еще и по шеям надавать. А если нападение будет организовано из-за угла и сразу, то этих уж Филя как-нибудь заметит. Это они думают, что их никто не замечает, такие они все умные и таинственные. Ничего, такого рода разочарования нередко идут на пользу подрастающему организму. В другой раз, говорят, неповадно будет…