Символы распада - Чингиз Абдуллаев

Он выскочил на дорогу и почти тут же увидел машину. Кажется, «Форд-Мустанг».

— Стой, — закричал изо всех сил Сухарев, — остановись.

Водитель, очевидно недавно проехавший границу и свернувший сюда по неизвестным причинам, резко затормозил.

— Что случаться? — на ломаном русском спросил водитель.

— Тьфу ты, черт, финн попался, — разозлился Сухарев, — слушай, браток, у меня важный груз, очень важный, ты понимаешь?

— Я понимать русский. — Мне в город срочно нужно, в город, — кричал Сухарев, показывая в сторону города.

— Я понимать, — кивал водитель.

— Помоги, браток, давай погрузим мой ящик к тебе в машину.

— Он не пойдет. Багажник не закрываться, — покачал головой финн.

Это был добродушный, полноватый и рыхлый человек лет сорока.

— Ничего, ничего, родной, — уговаривал его Сухарев, — мы его обвяжем веревками, веревками обвяжем, чтобы не упал. Ничего, родимый.

— Нельзя веревка, машина портиться, — показал финн на свой автомобиль, — машина садиться и портиться.

— Да-да, правильно. Но мне срочно нужно, — умолял Сухарев, — я тебе заплачу. Сколько хочешь заплачу. Хочешь триста долларов дам, хочешь пятьсот.

— Не нужно денег. Машина портиться.

— Тысячу дам. Исправишь свою машину. Только отвези меня в город, — закричал в отчаянии Сухарев, обезумев от волнения.

— Давай грузить твой ящик. Деньги не надо, — сказал финн, — но ты платить за мои рессоры и шины, если они рваться.

— За все заплачу, я и за бензин заплачу, — ликовал Сухарев, — только давай быстрее, дорогой, давай быстрее.

У оставленного состава уже суетились люди. Землистое лицо Иностранца, обнаружившего, что пропал один ящик, стало белого цвета. Он что-то гневно кричал своему спутнику, и тот, грязно ругаясь, звал Сухарева. Вокруг суетились люди, в том числе и машинисты, не понимавшие, как могла произойти такая авария и куда исчез Сухарев.

А тот в это время поднимал ящик вместе с водителем, пытаясь уложить его в багажное отделение машины. Спутник Иностранца увидел следы тележки и, показывая на нее, перестал ругаться. Он, очевидно, не слишком хорошо понимал напарника, но быстро соображал в таких случаях. И поэтому побежал в сторону проселочной дороги, туда, где за кустами грузили в машину один из ящиков.

Погрузив его и связав багажник, Сухарев сел рядом с водителем.

— Трогай, дорогой, — устало сказал он.

Водитель кивнул, и машина тронулась. Когда коренастый добрался до дороги, там было только облако пыли от отъехавшего автомобиля. Сидя в машине и немного успокоившись, Сухарев вдруг с ужасом представил себе гнев Сирийца. И понял, что дороги назад у него нет. Алкоголь окончательно выветрился во время его физических упражнений по доставке ящика к машине, и теперь ему стало грустно и немного страшно.

«И зачем только я это сделал, — вдруг подумал он, — нужно поскорее позвонить домой и предупредить Надю, чтобы сматывалась. Они и ее не пощадят».

И тут он заметил мобильный телефон, висевший на проводе питания в автомобиле. Он схватил трубку.

— Можно я позвоню? — показал он на телефон.

— Нельзя, — упрямо сказал водитель, — это мой телефон.

— Знаю, что твой, — усмехнулся Сухарев, — одну минуту говорить буду. Надо, вот тебе за минуту разговора. Он достал из кармана стодолларовую бумажку и вложил ее в карман водителя. Тот ошалело покачал головой, но позвонить разрешил. Для финского водителя была неприемлема непомерная плата за помощь в доставке груза, но за телефонный звонок он взял деньги безо всякого угрызения совести. Телефонные разговоры стоили денег, и иностранец должен был за них заплатить.

Сухарев схватил телефон и быстро набрал номер. Нетерпеливо ждал, пока трубку возьмет Надя. Неужели ее нет дома, неужели нет дома… Но она сняла трубку.

— Слушаю, — сказала она.

— Надя, это я, — пробормотал Сухарев, — я сильно залетел. Бери все деньги, какие только есть в доме, и дуй в Москву. Оттуда вылетишь в Хельсинки. Ты поняла? Никому ничего не говори. У тебя виза стоит в паспорте. Только быстро собери вещи и мотай в Москву. Не забудь про деньги, которые у нас лежат в шкафу под полотенцами.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

— Потом объясню, дура. Беги, говорят, из дома. У тебя минут пять есть. Потом за тобой придут. Ты поняла? Не «мусора» придут, совсем другие люди. Убегай, говорю.

— Все, все поняла, — забормотала Надя. — А как же ты?

— — Я тебя встречу. Хотя нет, подожди. Так не пойдет. Они будут ждать тебя в Хельсинки. Сделаем по-другому. Езжай в Киев к своей тетке. Туда езжай и там спрячься, я тебе туда позвоню. Помнишь, ты мне рассказывала про свою тетку? Помнишь? — закричал он изо всех сил, как будто от его крика что-то сейчас зависело.

Водитель испуганно покосился на него, не понимая, почему так нервничает этот ненормальный иностранец.

— Ты меня поняла? К тетке езжай! — кричал он, надеясь, что она хотя бы осознает степень опасности.

— Все поняла, — почему-то начала плакать Надя. — Ты не беспокойся, миленький, я все сделаю, как ты говоришь. Прямо сейчас уеду.

— У тебя уже четыре минуты. Все вещи бросай, возьми только деньги и документы. И никому не говори, куда ты едешь.

Он отключился, чтобы не задерживать ее больше у телефона. Посмотрел на водителя.

— Чухма ты финская, рыло, — сказал он, тяжело дыша.

— Не понимай, — ответил водитель.

— И правильно делаешь, что не понимаешь, — вздохнул Сухарев.

«И почему я полез в этот вагон», — снова подумал он с сожалением. Он еще не знал, что сделал самую большую ошибку в своей непутевой жизни.

Поселок Чогунаш. 8 августа

Несмотря на все поиски, следов Мукашевича по-прежнему не обнаруживалось. Земсков, не спавший нормально уже третьи сутки, бросался на всех с дикими криками, не сдерживаясь теперь даже в присутствии академиков. Самих ученых больше волновал вопрос возможного несанкционированного применения ЯЗОРДов, и все трое приходили к неутешительному выводу, что такая возможность более чем велика. Из Москвы пришло подтверждение, что группам КГБ специального назначения никогда не разрешалось пользоваться ЯЗОРДами даже во время учений. Выносить ЯЗОРДы из Центра могли только после специального письменного разрешения одновременно председателя КГБ, министра среднего машиностроения и министра обороны СССР да еще с визой секретаря ЦК, курировавшего эти вопросы. Правда, после развала такой строгий порядок был ликвидирован, но все равно для вывоза из Центра любого ЯЗОРДа требовалось как минимум хотя бы разрешение министра обороны или директора ФСБ.

Проверка на радиоактивность дала очень неприятные результаты. Очевидно, Суровцев и Глинштейн действительно сумели каким-то образом поднять из хранилища наверх два заряда и разместить их у себя в лабаратории. А после они погрузили их в машину и вместе с радиоактивными отходами вывезли из Центра на машине Мукашевича. Никому из проверяющих фон автомобиля и в голову не могло прийти, что в этот раз перевозят не отходы, которые и должны были фонить, а ядерные заряды. Машкову удалось доказать и очевидное вмешательство неизвестного злоумышленника в работу компьютера — тот поменял картинку выноса из хранилища зарядов, заменив ее одной из предыдущих пленок. Офицеры продолжали допрашивать всех сотрудников лаборатории. К ним подключился прокурор, он вызвал дополнительно несколько своих сотрудников, имевших допуск к подобной работе. Правда, им не сообщали в подробностях об объекте пропажи. Для всех это был лишь непонятный калифорний, который нужно было найти или хотя бы точно определить, как его похитили.

Ерошенко сидел вместе с Земсковым, посасывая валидол, когда к ним в кабинет вошли Финкель и Архипов. Они о чем-то оживленно спорили. За ними молча вошел Добровольский. События этих дней отразились на нем еще сильнее, чем на генералах. Он как-то осунулся, постарел и выглядел поникшим, словно сам участвовал в хищении зарядов и теперь готов был нести любое наказание. Земсков, увидев посетителей, поморщился, — только их ему не хватало, — но привычно поднялся, застегивая пиджак. Встал и Ерошенко, почтительно кивнув головой. После того как академики столь наглядно продемонстрировали свой умственный потенциал, уважение к ним военного контрразведчика явно возросло.

— Вы простите, что мы вас беспокоим, — сказал Финкель, — но на этом настоял Константин Васильевич. Он считает, что мы обязательно должны переговорить именно с вами по этому поводу.

— Что еще случилось? — обреченно спросил Земсков.

Истекал третий день поисков, а пока ничего конкретного найдено не было. К ужасу самих членов комиссии, удалось подтвердить лишь факт исчезновения двух зарядов из хранилища, их транспортировку наверх и вывоз за пределы Центра. Все это произошло почти два месяца назад. Если не считать погибших ученых и исчезнувшего Мукашевича, то можно было сделать выводы об оглушительном провале работы комиссии. Завтра нужно докладывать в Москву, а результаты более чем плачевные.