Символы распада - Чингиз Абдуллаев

— Все правильно, — зло сказал Земсков. — Он охраняет хранилище от людей, вместо того чтобы охранять заряды.

— По нашей инструкции он обязан проверять всех входящих и выходящих, а не ученых с их оборудованием, — пояснил Сырцов.

— Поэтому у вас и случаются хищения, что у вас такие дурацкие инструкции, — закричал Земсков. — Срочно проверьте, кто имел доступ к компьютеру. Все срочно проверьте и доложите.

— Слушаюсь.

— Возьмите людей и проверьте эту чертову радиоактивность, — продолжал бушевать генерал. — Все проверьте. У вас тут не Центр, а настоящий вертеп. Никакой дисциплины, каждый делает что хочет. Проверьте все наконец и найдите, куда могли деться эти проклятые заряды. Опросите соседей убитых, может, они их дома прятали, — зло закричал он, понимая, что этого не может быть. — Должны же остаться хоть какие-то следы.

Раздался резкий телефонный звонок. Все вздрогнули, настолько были напряжены нервы. Ерошенко, сидевший рядом со столом, протянул руку и взял трубку. Потом сказал:

— Вас, товарищ генерал.

Земсков выхватил трубку. Это был директор ФСБ.

— Что у вас там происходит? — спросил он. — Есть новости?

— Мы проводим расследование, — чуть запнувшись, доложил уже совсем другим голосом Земсков. — Установлена и доказана вина двух погибших ученых, которые похитили заряды из хранилища. Большую помощь нам оказали академики Финкель и Архипов. — Он специально говорил много, оттягивая самое важное сообщение, которое больше всего интересовало директора.

— Где заряды? — перебил тот своего заместителя. Нужно было решаться. Все равно рано или поздно придется сообщить. Земсков взглянул на напряженно глядевших на него офицеров и глухо сказал:

— Нами установлен сообщник погибших ученых, который помогал им вывозить заряды с территории Центра. — Он все-таки не рискнул сказать, что ядерных зарядов в Центре уже нет.

— Как это «помогал вывозить»? — спросил директор. — Значит, их нет в Центре?

— Нет, товарищ генерал, — сообщил Земсков убитым голосом.

На другом конце провода шумно задышали. У директора было невероятное терпение, если даже в этот момент он не выругался.

— Чего ты мне басни рассказываешь? — прошипел он. — Значит, у нас из-под носа украли бомбы, а мы ничего не знали. Когда их украли? — Земсков молчал. — Ты меня слышишь? — Директор никогда не позволял себе обращаться к своим подчиненным на «ты», и это было самым верным показателем его раздражения.

— По нашим сведениям, их вывезли из Центра два месяца назад, — сообщил Земсков, ожидая нового взрыва. В трубке воцарилось долгое молчание. Потом директор, не сказав больше ни слова, просто положил трубку. Очевидно, опасаясь сорваться.

Земсков тоже положил трубку и целую минуту ждал, когда аппарат снова зазвонит. Не дождавшись, он с потерянным видом обратился к Машкову:

— Продолжайте ваше расследование, полковник. У нас мало времени.

И в этот момент снова зазвонил телефон. Земсков схватил трубку, ожидая, что это звонит по прямому проводу директор ФСБ, и услышал незнакомый голос.

— Кто говорит? — раздраженно спросил голос. — Это не вы, Игорь Гаврилович?

— Нет. Говорит генерал Земсков, — четко, по-военному ответил Земсков, понимая, что по этому телефону может позвонить только очень ответственный руководитель.

— Там у вас должен быть генерал Ерошенко, — сказал руководящий баритон. — Дай мне его к телефону, генерал. Сумеешь найти его?

— Он рядом. — Земсков протянул трубку своему коллеге, понимая, что теперь настала очередь того выслушивать очередную порцию недовольства. Он наконец узнал этот голос. Это был министр обороны.

Ерошенко взял трубку. Очевидно, министр не обладал терпением директора ФСБ. Да и к тому же нравы в военном ведомстве были куда круче, чем в контрразведке. Министр, узнавший, что заряды пропали два месяца назад, не стесняясь в выражениях, крыл своего контрразведчика пятиэтажным матом. И под конец бросил трубку. Ерошенко оперся дрожащими руками о стол. Его в жизни так не ругали. Офицеры молчали, понимая, что именно мог сказать ему министр.

— Ищите, Машков, — то ли предложил, то ли попросил Земсков. — Может, у вас действительно что-нибудь получится.

Государственная граница России с Финляндией. 7 августа

Вечером состав вышел из Санкт-Петербурга. До границы было недалеко, но все восемь боевиков Сирийца сидели по вагонам, словно им обещали особую награду за усердие. Кроме трех вагонов с лесом, здесь было еще несколько вагонов с разного рода товарами, которые обычно переправлялись за рубеж единым составом. Но боевиков Сирийца интересовали именно их вагоны, вернее, единственный вагон, в котором находились ящики и за которым они обязаны были наблюдать.

Перед самой границей они сошли с поезда, даже не пожелав остальным счастливого пути. Просто, когда состав замедлил ход, они спрыгнули. Машинисты, которые видели сопровождающих, ничего не сказали. Во-первых, им хорошо заплатил Сухарев, во-вторых, грузы до границы часто сопровождали вооруженные люди, когда владельцы хотели гарантировать неприкосновенность собственного товара.

Вагон, в котором находились ящики, был в середине состава, и плотный незнакомец в кожаной куртке провел все время пути на подножке вагона, словно собираясь ехать так до Хельсинки. На границе состав остановился, и пограничники начали смотреть грузы. За ними пошли таможенники. Все шло как обычно. Но Сухарев все-таки волновался. И когда проверяли документы у машинистов, и когда проверяли документы у него, и когда проверяли паспорта сопровождающих. Все было в порядке, но он продолжал волноваться. А от волнения он знал только единственное лекарство. Это был коньяк, к которому он пристрастился на свободе. По странному стечению обстоятельств, коньяк ему тогда предложил именно Сириец. Сухарев после этого почти не пил водки, предпочитая хороший коньяк, армянский или грузинский, французский или еще какой, ему было все равно. Лишь бы это был коньяк.

И сейчас, поминутно прикладываясь к бутылке, он подумал о том, что все может пройти и не так гладко, как рассчитывал Сириец. Ведь грузы пропускают только благодаря самому Сухому. А иначе шиш бы кто-нибудь сумел договориться с этими таможенниками и пограничниками.

Один из пограничников почему-то принес прибор, проверяющий радиоактивность.

— А это зачем? — улыбаясь спросил Сухарев, доставая бутылку коньяку и щедро презентуя ее пограничнику.

— Не жалко? — спросил тот.

— А у меня этого добра хватает, — кивнул на полупустой ящик Сухарев, — все равно финны не пропускают. Вези что хочешь, хоть динамит, но только не спиртное. Строго следят. А у меня еще восемь бутылок осталось. На две перебор, больше не пускают. Шесть могу записать за собой и за пассажирами. Правила ведь знаешь, не больше литра. А наши ребята там просят — спиртного вези, и все тут.

— Да, у них с этим делом туго, — согласился пограничник, принимая бутылку и пряча прибор в сумку.

— Так зачем тебе прибор? — усмехнулся Сухарев. — Ты мне не сказал.

— Черт его знает, — честно признался офицер, — приказано проверять все грузы. Чего, например, ваш лес проверять, не знаю. В бревнах какая радиоактивность, если они, конечно, не из Чернобыля. Наверно, скандинавы боятся заражения.

— Осторожные.

— И чего проверять, — продолжал пограничник, — сейчас у всех плохой фон. Я слышал — даже алмазы фонят, когда их из земли достают.

— Может быть, — улыбнулся Сухарев. — Значит, ты алмазы ищешь?

— Откуда мне знать?

— — Ну и проверяй другие вагоны, может, там что-то не в порядке, — показал Сухарев.

— Да ладно, — отмахнулся офицер, — тебе зачем алмазы прятать? Сейчас время такое, можешь все на карточку положить и там в Хельсинки получить. Глупо даже проверять. Давай иди, можете ехать.

Когда состав пересек границу, Сухарев вдруг вспомнил, что ни один из сопровождающих, да и сам Сириец не подходили к ящикам. Может, они действительно радиоактивны, с интересом подумал он. Что там могут везти люди Сирийца? Ящики небольшие, но, видимо, тяжелые. Может быть, все-таки какие-то ценности. Он вдруг подумал, что с одним ящиком, который лежит в этом вагоне, он может остаться на Западе, стать миллионером и плюнуть на свою прежнюю жизнь и на Сирийца. Можно будет жить в свое удовольствие. Семьи у него все равно нет, а баба, оставшаяся в Санкт-Петербурге, не пропадет. И потом он всегда сможет ее выписать к себе. Чем больше он об этом думал, тем больше загорался идеей овладеть одним из ящиков.

Алмазы, вспомнил он слова офицера-пограничника. А если действительно алмазы? Ящики ведь такие тяжелые. Состав уже разгонялся, пересекая границу. Сухарев сидел в купе для сопровождающих, в первом вагоне, который был прицеплен сразу к локомотиву. Рядом с ним сидел молчавший все время Иностранец. Третий сопровождающий, очевидно соотечественник, подсел к ним уже после проверки, ожидая, когда они пересекут границу.