ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА - Сергей ГОРОДНИКОВ

Следует в этой связи напомнить, что США почти весь XIX-й век были парламентской республикой, и законодательная власть еще в президентство “отца Конституции” Мэдисона победила в ожесточенной борьбе президентскую исполнительную власть, отстранила президента на периферию политической жизни, сделав из него фактически декоративную фигуру (за исключением А. Линкольна), с которой никто всерьез не считался при решении главных политических задач страны.

Усиление президентской власти в США стало происходить, когда средний бизнес начал перерастать и преобразовываться в крупный, в монополии, в тресты и прочие формы промышленно-финансовой концентрации ресурсов производства. Крупной промышленности становилось тесно на рынке собственно США, она устремилась на мировые рынки. И как следствие, стала усиливаться исполнительная власть, которая гораздо эффективнее могла защищать интересы монополий на мировых рынках, нежели это делала неповоротливая законодательная власть. То есть усиление президентской власти в столь любимых нашими либеральными “демократами” США началось как потребность централизованной защиты национальных интересов во внешнем мире, и лишь потом, много позже началось ее усиление во внутриполитической жизни.

У нас же происходит нечто вовсе противоположное. Даже искренние радетели блага России из среды либералов, те, что оказались у власти, проявили себя как малоспособные, абсолютно бездарные в управлении огромной и сложной страной люди, совершенно не знающие ни науки, ни промышленности, ни исторического опыта других промышленно развитых стран, погрязшие в ложных теориях либералистского монетаризма — они оказались поэтому неспособны предложить мало-мальски членораздельную программу собственно демократизации, собственно вхождения в капиталистический рынок. И не имея такой программы, не сумев найти подходов к переналаживанию крупной промышленности на рыночные механизмы ее функционирования, начали огульно обвинять ее во всех экономических неурядицах и социальных грехах, более того — сознательно разваливать. Но как известно, разрушать — не строить, много ума не требуется, что, собственно, они и доказали.

В экономике это неизбежно привело к тому, что работающими остаются в основном мелкие и средние предприятия и резко сокращается производимая в стране продукция, а потому резко возрастает значимость местных исполнительных органов власти за счет центральной, которая оказывается политически слабой и почти недееспособной. Из-за неуклонного сокращения производства товарной продукции в стране, в политике неизбежно стала возрастать и усиливаться роль торгово-спекулятивных сил, которые быстро запустили рыночный спекулятивный товарообмен и стали создавать денежный капитал, непрерывно наращивающий связи с властью, все больше влияя на нее.

Единственным политическим органом, объединяющим Россию, оказалось законодательное собрание. Но если оно единственная политически объединяющая страну структура, то естественно — у такого собрания будет концентрироваться собственно политическая власть, какую бы конституцию, какое бы президентское правление не протащили Президент с сотоварищи. Введение же президентской формы правления, введение президентской республики в том виде, какой предполагается либералами, — а демократией там и близко не пахнет; это самый циничный прием установления диктатуры проникших во власть торгово-спекулятивных сил через придание чрезмерных конституционных полномочий исполнительной власти при одновременном политическом выхолащивании идеи представительной власти, превращении ее во внешнее прикрытие удушения демократии. Эта президентская форма правления породит для собственного выживания орду столь же циничного чиновничества, которое своей громоздкостью, неэффективностью окончательно подорвет производительный сектор, а с ним и экономику страны, породит непрерывную инфляцию и всплески гиперинфляции, рост разочарования и апатии к идеям демократии, — и, в конечном итоге, породит потребность в диктатуре, но диктатуре действительно эффективной, действительно способной к энергичным созидательным деяниям. Но такой диктатурой сможет быть только и только диктатура русского национализма, политически выражающая требования промышленного интереса, интереса подавляющего большинства жителей промышленных городов и регионов. Весь исторический опыт других промышленных стран показывает это. И первоочередной задачей русского национализма будет — спасение и возрождение промышленности, ее мощи, быстрое наращивание инфраструктуры ее функционирования, в том числе и культурно-психологической среды, с тем, чтобы подготовить страну к возвращению к демократии, но уже абсолютно нового и собственно демократического качества.

Иначе говоря, конституционное введение президентской формы правления, президентской республики вне становления мощной крупной промышленности, своими интересами способной управлять большинством населения страны, есть в условиях огромной России всего лишь игра в серьезную политику, а по существу благая нелепица, ибо никто на местах просто не будет выполнять указы и распоряжения центральной исполнительной власти или же будут выполнять их чисто в отчетах, на бумаге, о чем у нас свидетельствуют богатые традиции, богатый по возможностям опыт. У нас готовится не переход к президентской форме правления, а режим диктатуры коммерческого интереса, призванный расчистить путь к наступлению спекулятивно-коммерческого капитализма. Никак наша власть, кровно повязанная кадрами и традициями прошлой бюрократической номенклатуры, — никак она не хочет смириться с тем, что в рыночной экономике, в демократическом обществе любая сверхмощная производительная монополия, пронизывающая своими ответвлениями все регионы, все области, гораздо эффективнее решит любые задачи хозяйственного управления и даже политические задачи, нежели власть исполнительная. Задача же государственной машины — в первую голову исполнительной власти, есть задача обеспечения политических, в том числе внешнеполитических условий для непрерывного и эффективного функционирования промышленно-финансовых монополий при определенном регулировании крайних проявлений их эгоизма, естественного эгоизма.

Беда не в том, что у нас монополизированная промышленность, — беда как раз в обратном, что у нас нет настоящих, умеющих бороться за рынок промышленных монополий, могучих монополий с их кровным интересом в расширяющемся производстве,  с их кровным интересом в прибыльной и непрерывной работе сложнейших и гигантских производств. За примерами ходить далеко не приходится. Производство телевизоров, радиоаппаратуры у нас отнюдь не монополизированное, наоборот, производящие их предприятия, не зависимые друг от друга, разбросаны по городам и весям — по всей стране. И что, — это оказалось эффективнее, производительнее, чем деятельность монопольного гиганта “Сони”? Да не смешите, господа либеральные “демократы”! Они производят мало, производительность труда там низкая, научно-технические разработки в основном передираются у той же “Сони”, у других западных монополий. Сейчас заговорили об экономическом чуде в Южной Корее. Но ведь вся экономика Южной Кореи держится на четырех могущественных монополиях.