Плоть - Дэвид Галеф

Их было трое. Они окружили пьедестал, и один из них произнес:

— Ну а теперь остановись, сынок.

Эрик замолчал на середине своей очередной инвективы.

— Прошу прощения?

Тем же голосом ответил тип с двойным подбородком и выпирающей из-под куртки наплечной кобурой:

— У вас есть разрешение на выступление?

— Разрешение? Нет… но это же общественная собственность, разве нет?

— Конечно общественная, и в этом городе есть закон, запрещающий ее ненадлежащее использование. Почему бы вам не спуститься вниз, прежде чем мне придется вас арестовать?

Я видел, как Эрик спорил с самим собой. Будет ли разумно подчиниться? Или стать мучеником за Сальвадор и привлечь внимание к страданиям его народа? Марксисты в наши дни не пролетарии, теперь они — университетские интеллектуалы, в результате они всегда пахнут мелом, теорией, а не практикой. Это сильно им досаждает. Например, они терпеть не могут, когда их называют кабинетными активистами. И вот сейчас Эрик сделал шаг навстречу настоящей деятельности, чему все мы стали свидетелями. Он презрительно плюнул на штык солдата Конфедерации.

Полицейский, стоявший позади статуи, немедленно схватил Эрика за ноги и принялся стаскивать его с пьедестала. Бумаги Эрика разлетелись по воздуху, ветер подхватил их, и они упали прямо в руки Мэри, как главной соучастницы. Я мельком взглянул на записи и понял, какую кропотливую работу выполнил Эрик, готовясь к якобы импровизированному выступлению: пометки, что надо подчеркнуть, вставки цифр, полные цитаты. Этому учишься, став преподавателем: ничто не звучит более спонтанно, чем тщательно подготовленная речь.

Тем временем копы прижали Эрика к цоколю памятника, причем больше всего их раздражало то, что Эрик и не думал сопротивляться. Тип с двойным подбородком разъяснил Эрику, что он имеет право молчать, хотя Эрик конечно же хотел говорить. И он говорил, рассказывая копам о подавлении свободы слова и о том, что такое никогда не могло бы произойти в Англии. Если бы стояла темная ночь и вокруг никого не было, копы просто избили бы его, но здесь был народ, поэтому стражи закона ограничились тем, что просто завернули ему руки за спину. Они быстро надели на него наручники и повели к машине, припаркованной на противоположной стороне улицы. Машина тронулась с места и уехала, прежде чем кто-либо успел отреагировать.

— Так ему и надо — что заслужил, то и получил.

Все мы одновременно повернули голову на голос. Парень в форме службы подготовки офицеров резерва тоже присутствовал на митинге вместе со своей подругой, которую он держал за тонкую талию. Свободной рукой парень показал на статую:

— Плевать на наших ребят в форме, издеваться над парнями, которые умирают где-то за демократию… — Он сам весьма красноречиво плюнул на землю. Было заметно, что он умеет плеваться самыми разнообразными стилями. Потом он повернулся на каблуках (девушка, будто по команде, точно повторила его движение), и они зашагали вверх по улице к стоявшему неподалеку джипу.

— Первая поправка всегда защищает не тех, кого надо, — буркнула Нэнси Крю. Она достала из сумочки черную записную книжку и что-то в ней черкнула.

— Чего это здесь случилось? — поинтересовался студент выпускного курса в футболке с лозунгом в защиту мира. Даг Робертсон.

Я помнил его по прошлогоднему семинару, на котором он доказывал, что Вирджиния Вульф исповедовала дзен-буддизм.

— Все зависит от того, как далеко они собираются зайти, — мрачно говорила Нэнси. — Кто знает, может быть, есть пяток каких-нибудь дурацких постановлений, которые он нарушил просто потому, что находился здесь.

Она продолжала яростно что-то записывать в блокноте, иногда поглядывая вверх, словно что-то вспоминая. Небо теперь было окончательно затянуто серыми тучами, предвещавшими неминуемый дождь. Поднявшийся ветер вырвал из рук Мэри записи Эрика и разбросал их по площади. Мы стали бесцельно торчащей здесь группой, лишившейся смысла и центра притяжения.

— На это, помнится, жаловались мне мои чехословацкие друзья, — сказал Джозеф, застегивая воротник черной куртки.

— Интересно, вернутся ли они еще раз? — сказала Мэри, которая и в самом деле казалась очень озабоченной.

Ее слова подсказали, что нам лучше уйти в какое-то другое место. Несколько человек, стоявших с краю, поспешно ушли.

В этот момент Нэнси закончила писать и закрыла блокнот.

— Слушайте, нам надо что-то делать. Эрик не имеет ни малейшего понятия, как работает американская юридическая система, и никто в участке не будет ему в этом помогать.

От толпы отделились еще несколько человек и пошли прочь. Стало ясно, что по большей части группа слушателей состояла из любопытствующих зевак. Все остальные остались, чувствуя важность происходящего. Нэнси продолжала:

— Все мы — свидетели, а это может помочь, хотя и не обязательно. Очень важно спланировать, что должно произойти дальше, а не пускать дело на самотек. Что, если нам встретиться в «Полька-Дот», ну, скажем, через пятнадцать минут?

Над группой пронесся согласный ропот. Холли, прижавшись к плечу Макса, что-то шепнула, но он лишь отрицательно покачал головой. Он в это время что-то записывал в новом блокноте, но я не думаю, что это каким-то образом соотносилось с записями, сделанными Нэнси. Когда Холли попыталась заглянуть в блокнот, Макс отвернулся. Она была раздражена, но ничего не сказала; еще одна женщина, павшая жертвой эксцентричности Макса. Наступила тишина, в которой был слышен лишь шум ветра, гулявшего в листве дубов у здания суда. Потом толпа, как выражался Дэн Разер, рассеялась. На площадь снова опустилась обычная монотонность субботнего дня.

9

— Не думаю, что надо идти всем сразу.

Мы сидели вокруг покрытого царапинами стола в «Полька-Дот», а Нэнси излагала, что и когда надо делать. На самом деле оказалось, что сделать можно не очень много. Холли хотела пойти в полицейский участок вместе с Максом и другими, чтобы заявить протест, а потом решила, что надо начать печатную кампанию за освобождение Эрика. Нэнси педагогическим тоном, выработанным годами работы со студентами-юристами, сказала, что первое делать не рекомендуется, а второе — совершенно не обязательно. Единственное, что должен был сделать кто-то из нас, — это отправиться в полицию, чтобы освободить Эрика под залог. Сделать это собралась сама Нэнси. Но если дело коснется необходимости опровергнуть надуманные и лживые обвинения, то в этом случае все мы могли бы выступить свидетелями, чтобы изложить правдивую историю происшествия. Все мы чувствовали, что участвуем в деле чреватом обвинением в подрывной деятельности.

«Полька-Дот» была самым подходящим местом для такой встречи. В каждом белом городке, таком как Оксфорд, должно быть такого рода заведение, которое уравновешивало бы модные лавки, церкви и социальные приличия, и «Полька-Дот» была местным ответом на местный истеблишмент. Надпись на входной раздвижной двери гласила: «Нет ботинок и рубашки — ну и что?» Каждый квадратный дюйм стен был покрыт граффити, постерами, бамперными стикерами и картинками — большая часть всего этого была родом из шестидесятых; почти все противоречило всяким понятиям о культуре, а некоторые образцы были и вовсе странными. Плакат против курения упоминал о влиянии никотина на седьмое измерение. Постер о наркотической эпидемии в Лос-Анджелесе демонстрировал четыре зада, обтянутые бикини. Один лозунг задавал простенький вопрос: «Ты сегодня обнимался с ядерным реактором?» Больше всего мне нравился стикер, прилепленный к кофейному автомату: «Бросьте мне что-нибудь, мистер».

Большую часть блюд здесь готовили из бобов, за исключением сырного пирога, который просто не имел права быть таким хорошим на таком расстоянии к югу от линии Мэйсона-Диксона. Владелец заведения, Энди Хиллмен, говорил, что спер рецепт этого пирога в бруклинской пекарне, когда встречался с поварихой, которая работала там на выпечке. Обслуживание было дружелюбным и ненавязчивым, и я частенько пил здесь травяной чай за столиком у двери, до того как познакомился со Сьюзен. Кафе занимало только половину крытого белой жестью здания, бывшего когда-то складом; вторую половину Энди превратил в кинотеатр, где показывал настоящие фильмы, а не гомогенизированный хлам, который крутили в «Синема-3» торгового центра. Билетером был молчаливый заика по имени Эрл, полный идиот во всем, что не касалось гениального подбора фильмов. Энди и его «Полька-Дот» существовали в Оксфорде уже больше десяти лет, и если некоторые граждане с удовольствием отправили бы его из города первым же поездом, то были и другие, которые хотели избрать Энди мэром.

Энди до сих пор носил конский хвост по моде шестидесятых и бороду, всегда, впрочем, помятую и всклокоченную. Говорил он немного, но был весьма сведущ в тонкостях американской политической кухни. Это объяснялось тем, что он постоянно проигрывал выборы, что, впрочем, не сильно его расстраивало. Кроме того, он был хорошо знаком с движениями протеста и внутренним убранством тюремных камер.