Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский

вернуться в казармы.

– Мы не вернемся в казармы до тех пор, пока не увидим султана! – дерзко ответил Казанджи. – Однако я обещаю, что лично буду следить за порядком в лагере.

Халиль кивнул.

– Идемте, государь, – сказал он Мехмеду. – Здесь нам больше делать нечего.

Мехмед помедлил, обернулся и сказал, обращаясь к Казанджи Догану:

– Ты напрасно думаешь, что одержал верх. Придет время, и мы продолжим разговор, только тогда ты проявишь ко мне куда больше почтения.

Сказав это, он вскочил на вороного коня, которого подвел к нему один из тимариотов, и, не говоря больше ни слова, рысью направился в сторону дворца. За ним последовала и вся его свита.

* * *

– Ты не должен был покидать дворец! – в ярости кричал Мехмед. – Я же приказал тебе!

– Они убили бы вас, – оправдывался Халиль. – Я всего лишь исполнил свой долг…

– Лучше смерть, чем этот позор! – воскликнул султан. – Теперь они сочтут меня слабым, неспособным управлять и принимать самостоятельные решения!

– Янычары всегда были своенравны, – спокойно промолвил Халиль, оправляя складки своего халата. – Давайте подождем возвращения вашего отца. Он наверняка сумеет навести порядок.

– Он будет презирать меня, – тихо прошептал Мехмед. – Я не оправдал его надежд.

– Напрасно вы так говорите, ваш отец любит вас и не станет держать зла…

– Не лги мне, Халиль! Ты ведь прекрасно знаешь, что отец всегда любил лишь Алаэддина. Он должен был взойти на трон, не я!

Мехмед горько усмехнулся.

– Именно поэтому все считают, что я недостоин править, что я занимаю чужое место! – продолжил сокрушаться султан. – Они вспоминают моего брата, всеобщего любимчика, которым так восторгались и которому доставалось все лучшее. А что было уготовано мне? Ты ведь знаешь!

Халиль молчал. Он знал о тайном распоряжении Мурада, которое тот отдал сразу после подавления мятежа самозваного принца Мустафы.

«Пусть тот из моих детей, кто встанет после меня во главе империи, не побоится умертвить своих братьев. В этом кроется единственная возможность избежать раскола внутри правящего дома Османов».

Визирь знал, что ждало Мехмеда в случае восшествия на престол Алаэддина, но не сказал ни слова. В конце концов, юноша понял это и сам.

* * *

– Все вышло так, как мы с тобой и задумали, Исхак, – улыбнулся Халиль, оставшись наедине со своим другом. – Султан очень скоро получит известие о ситуации в столице. Вдобавок к этому я направил ему письмо, где в подробностях изложил нашу версию событий. Он будет вынужден вернуться и снова взять власть. В противном же случае янычары опять поднимут мятеж.

– Ваш план был продуман безупречно, – угодливо произнес Исхак. – Должен признать, поначалу даже мне казалось, что провоцировать янычар на бунт – самоубийство, но вы смогли разжечь этот огонь и направить его против ваших врагов. Блестяще!

– Иначе и быть не могло, – самодовольно улыбнулся Халиль. – Янычары с самого начала были недовольны Мехмедом, а я лишь дал им повод открыто выступить против него. Своими неразумными действиями мальчишка сам подготовил почву к своему свержению.

– А что же наш юный султан? – сверкнул глазами Исхак. – Как он отнесся к своему поражению?

– Мехмед подавлен и разбит, – спокойно произнес Халиль, словно врач, который ставит неутешительный диагноз. – Заперся в своей комнате и не выходит оттуда. Думаю, этот урок он запомнит надолго.

– Главное, чтобы он сделал правильные выводы, – заметил второй визирь. – Ведь рано или поздно Мехмед все-таки взойдет на престол, и тогда он может припомнить нам участие в этом мятеже.

Халиль подошел к окну и задумчиво произнес:

– Пока Мехмед остается единственным наследником, такая возможность существует. Но ведь Мурад еще довольно молод и не исключено, что в скором времени появятся другие претенденты на османский трон.

Исхак поднял брови.

– Похоже, вам известно то, о чем пока не известно мне. Не могли бы вы приподнять завесу тайны?

– Всему свое время, Исхак, – загадочно улыбнулся визирь. – Не стоит думать об этом сейчас. Просто учти, есть реальная возможность, что Мехмед никогда больше не взойдет на османский престол.

Глава 7

Франдзис

1445–1446 годы

Мистра

Матфей Асень сидел напротив меня, подложив под спину несколько подушек. Тяжелая рана, нанесенная ему османским клинком под Варной, уже затянулась, однако выглядел он неважно. Песочного цвета волосы слиплись от пота, глаза были полуприкрыты, а бледное лицо выражало чудовищную усталость.

– Ты проделал долгий и опасный путь, – произнес я. – В твоем состоянии это неразумно.

Матфей качнул головой.

– Лучше уж умереть в дороге, чем смиренно ждать своей участи. – Молодой человек поморщился, меняя положение на стуле. Некоторые движение все еще давались ему с трудом. – После Варны Болгария потеряла остатки независимости. Теперь это одна из провинций Османской империи. На родине меня объявили изменником, а люди султана преследуют на каждом шагу.

Протянув дрожащую руку к чаше с вином, Матфей залпом осушил ее и продолжил:

– Мне некуда больше возвращаться, Георгий. Судьба болгарского народа теперь зависит от твоего императора, и я прибыл сюда, чтобы вступить в его войско.

– Похвально, – кивнул я. – Морея очень нуждается в таких отважных людях. Однако ставка нашей армии находится сейчас в Фивах, почему же ты решил явиться сюда? Полагаю, это связано с делом, которое я поручил тебе.

– Ты прав, – отозвался Матфей, утирая пот со лба. – Я нашел человека, о котором ты просил. И даже говорил с ним.

Я в нетерпении пододвинулся ближе к столу.

– Значит, он жив…

– Жив, – кивнул головой Матфей. – По крайней мере был. До той злополучной битвы.

Он снова заелозил на стуле и тихо выругался – даже после нескольких месяцев раны давали о себе знать.

– Полагаешь, Константин Граитца мог уцелеть? – спросил я.

Матфей пожал плечами.

– Его гибели я не видел. Но и среди отступавших войск о нем ничего не было слышно.

Около минуты мы молчали.

– Что ты можешь сказать о нем? – нарушив тишину, спросил я.

Матфей потеребил в руках опустевший кубок, вздохнул и отставил его в сторону.

– То же самое, что и ты однажды сказал обо мне. – На лице юноши появилась вымученная улыбка. – Он честен, добр и смел.

– Ты забыл еще об одном своем качестве, – поправил я. – О верности.

– Верности? – Матфей поднял брови. – О верности кому ты говоришь, Георгий? Насколько я могу судить, этот человек лишился всего, что имел. Дом, семья, состояние и, даже, честь – все это у него забрали. Так кому он должен быть верен?

В комнате вновь воцарилась тишина.

– Я вижу, ты проникся к нему теплыми чувствами. А ведь он преступник,