Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков

забыла, что замужем, и мой муж сражается с немцами. И может уже… хотя нет, я должна верить, что он жив и быть ему верной. Спасибо, что не воспользовался вчера моей… — она замолкла, стараясь подобрать подходящие слова.

— Твоим временным помешательством, — помог я ей, а сам подумал: «Неужели я ночью стонал и она обо всем догадалась? Вот засада!»

— Да, как это точно — временное помешательство! — Она благодарно и виновато взглянула на меня. — Ты такой сильный и понимающий, и я тебе очень благодарна, ты мне сильно нравишься, но я давала клятву мужу перед алтарем. Ещё раз прошу, прости.

«А какие у неё красивые глаза! За то, чтобы просто иметь возможность каждый день смотреть в эти глаза, можно полжизни отдать! Стоп, товарищ старший лейтенант, соберись, не время раскисать»

— Да все нормально, я ведь видел, что ты не в себе, вот и отбивался. Ладно, девочка, не куксись, все будет хорошо! Я в немецких документах нашел распоряжение, что Львов должен отойти русским, поэтому нам надо добраться туда, а там все будет проще!

— То есть русские тоже напали на Польшу?

— Не знаю, напали или нет, там только написано, что его не надо занимать, так как он войдёт в русскую зону оккупации.

У Болеславы расширились глаза от ужаса, она закрыла рот ладонью и произнесла:

— Несчастная Польша! — Потом встала на колени, сложила руки на груди и, подняв глаза к небу, произнесла, — Пресвятая Дева Мария, помоги нам пройти через тяжкие испытания, уготованные Польше. Далее она перешла на латынь, а когда закончила молиться, заплакала.

Ну вот, опять начинается! Не ожидал такой бурной реакции, надо было придержать новость и подготовить её как-нибудь… Хотя ладно, чего переживать? дело сделано, поплачет, да успокоится, не впервой! Мысленно махнув рукой, я приступил к делу — надо было почистить оружие. В боевой обстановке крайне необходимое занятие, к тому же, как я понял ещё в клубе реконструкторов, благотворительно влияющее на морально-эмоциональное состояние. А мне это очень необходимо! Первым делом разборке и чистке подвергся «парабеллум», потом я взялся за снайперскую винтовку, затем настала очередь танковых пулеметов, после них, я, задумчиво почесав голову, решил, что пушку тоже не помешает обслужить, поэтому достал из портфеля руководство, нашел нужную страницу и приступил к делу. Разобрав затвор, я разложил детали на корме танка поверх ветоши и неторопливо, с максимальным прилежанием, приступил к чистке. Грохот взрыва, донесшийся из леса, заставил меня вздрогнуть. «Растяжка!» — моментально сообразил я, и, посмотрев на железяки, трехэтажно выругался: «На самом интересном месте!». После чего крикнул девушке, тревожно глядевшей в сторону взрыва:

— Быстро собирай вещи и в танк!

А сам сгреб детали в кучу, свернул ветошь узлом, который забросил на место заряжающего. Затем запустил двигатель, чтобы хоть немного прогрелся до начала движения. После чего помог девушке убрать в танк чемоданы и разную мелочь, отметив про себя, что журналы она подала в первую очередь. Усадив спутницу на командирское место, я обежал поляну, сорвал с ветки успевшие высохнуть трусы и, проконтролировав, что ничего не оставлено, занял место механика-водителя и двинул танк с места.

Маршрут бегства у меня был заранее продуман, и я, не задумываясь, направил панцер на восток, с громким хрустом прорубаясь через подлесок. Проблема была в том, что днём след гусеничной машины позволяет меня с лёгкостью выследить и помочь может только выезд на отсыпанное гравием шоссе, однако в светлое время это делать очень рискованно. Фрицы ведь должны искать угнанный танк, а у меня нет красок, чтобы перекрасить номер. Интересно, кто там напоролся на мину, немцы или поляки? Забавно будет, если это лесной зверь заставил меня бросить такое удобное убежище и бежать, рискуя нарваться на неприятности. Но проверять было очень рискованно, поэтому я жал на педали, лихорадочно перебирая варианты дальнейших действий. Разумеется, ранее я обдумывал свои действия при подобном развитии событий, но всё планирование свелось к выбору маршрута ухода со стоянки в случае взрыва растяжки и тщательному изучению карты окружающей местности. Я ведь надеялся, что удастся спокойно отсидеться двое суток, а потом ночью на шоссе пристроиться к механизированной колонне и под ее прикрытием проехать дальше на восток. Но не срослось, уходить приходится днём, из-за чего риск обнаружения многократно возрастает. Вскоре лес кончился и танк под моим управлением оказался на берегу неглубокой речки, которую я пересек вброд, затем, проехав полкилометра по сжатому полю, оказался на грунтовой дороге, по которой и двинулся дальше. Через четверть часа я нашел удобное место в кустах на невысоком холме, вполне подходящее для короткой стоянки и переместился в башню, где, бросив пару ободряющих фраз испуганной девушке, сел на место наводчика и собрал, наконец, затвор пушки. Потом снял китель и надел на себя немецкий танковый комбинезон — так есть шанс, что немцы примут за своего. Далее, забравшись на башню, я встал в полный рост и с помощью монокуляра осмотрел окрестности. В двух километрах к северо-востоку была небольшая деревенька, или, скорее хутор, и, судя по всему, немцев там не было. В десяти километрах к северу от нас поднималась стена пыли, предположительно поднятая войсковой колонной. Поразмыслив, я вернулся за рычаги и направил танк к хутору. Надо затариться харчами, а то каша уже достала! Остановив танк в пятидесяти метрах от забора, я перебрался в башню и повернул её, наведя пушку на дом. Потом высунулся из люка и, глядя на окна дома, приглашающе махнул рукой. Через минуту ожидания из калитки опасливо выглянул седобородый дедок, и засеменил ко мне, умудряясь подобострастно кланяться на ходу. Когда он приблизился, я протянул ему купюру в двадцать дойчмарок и с немецким акцентом требовательно произнес:

— Молоко, яйца, хлеб, шпик, колбаса, огурец, водка, — затем ткнув пальцем в циферблат часов, — грозно добавил, — шибчей!

В обратном направлении дедок улепетывал гораздо быстрее, потом во дворе появились суетящиеся женщины и уже через десять минут старикан передал мне увесистую корзину, доверху набитую продуктами. После чего я, поставив тару с домашней снедью на кресло стрелка-радиста, вернул танк на прежнее место стоянки, там вновь осмотрел окрестности и решил, что есть возможность быстро перекусить. Поэтому, взяв бутыль с молоком и буханку хлеба, я уселся на башне, а Болеслава по моему совету по грудь высунулась из люка, и мы стали есть свежий хлеб, поочередно запивая его молоком из бутылки, не забывая осматриваться по сторонам. Пока мы ели, девушка бросала на меня вопросительные взгляды,