Макиавелли - Никколо Каппони

Из цепких лап кредиторов и судей Бельфагора вызволяет крестьянин Джанматтео, и в знак благодарности демон наделяет его способностью изгонять бесов из одержимых женщин. Бельфагор проникает в тела многих дам и вылетает по приказу Джанматтео, и вскоре слава экзорциста приносит крестьянину большое богатство. Однако когда Бельфагор отказывается выйти из тела дочери французского короля, монарх грозит Джанматтео смертной казнью, и находчивый крестьянин все же исполняет задание, сообщив архидьяволу, что его разыскивает жена. Испугавшись того, что ему предстоит, Бельфагор бросается обратно в ад, где рассказывает о муках семейной жизни на Земле.

По мнению Макиавелли, главная трудность в жизни Бельфагора состоит в том, что он любит жену и «не может видеть ее опечаленной или несчастной». Представленное в сказке женоненавистничество было присуще не только самому Никколо или исключительно флорентийским мужчинам. Например, Алессандра Мачинжи предостерегала своего сына об опасностях, которые влечет за собой любовь к чужой жене, особенно если та не лишена ума, и говорила: «Женщина становится женщиной только рядом с настоящим мужчиной». Никколо соглашался с этим и, сравнивая фортуну с женщиной, утверждал: «Чтобы покорить, ее нужно подчинять и запугивать». Кроме того, Алессандра Мачинжи считала, что «общество доброй [женщины] смягчает как сердце мужчины, так и его тело», а Макиавелли добавлял, что мужчина, «в чьем доме нет женщины, живет подобно животному».

Тем не менее женитьба, приносившая немалые мучения, имела и практическую сторону: политические права передавались только к законнорожденным детям. К 1501 году Макиавелли достиг почтенного, по флорентийским меркам, возраста — ему исполнилось тридцать два года, он занимал должность, которая обеспечивала ему высокое положение в обществе и достойный заработок. И в августе того же года Никколо заключил брак с дамой из старинного и прославленного рода — Мариеттой, дочерью Луиджи Корсини.

Их дом находился рядом, через две улицы к западу, и хотя семья Корсини была не самой влиятельной во Флоренции, она все же занимала более высокую ступень в общественной иерархии, чем ветвь Макиавелли, к которой принадлежал Никколо, и, на удивление, в течение двух следующих столетий займет еще более солидное положение. Свадьба, как оказалось, устраивала оба семейства. С одной стороны, родство с Корсини поднимало Никколо выше по социальной лестнице, а с другой — семья Мариетты могла извлечь выгоду из политических связей Макиавелли. Корсини были известны своей лояльностью к Медичи, а в 1497 году за косвенную причастность к заговору дель Неро дяди Мариетты, Роберто, навсегда лишились права занимать государственные посты.

Была ли партия Никколо выгодна самой Мариетте — вопрос спорный. Безусловно, такое супружество имело и свои недостатки. И прежде всего в том, что Макиавелли — по крайней мере, во время работы в канцелярии — нередко отсутствовал дома месяцами, а жене приходилось самой заниматься домашними делами, что без прислуги было бы весьма обременительно. Мариетта явно чувствовала себя покинутой, а Никколо ставил государственные интересы выше семейных и даже не постарался успеть домой к рождению одного из своих детей. Вдобавок ко всем домашним и материнским хлопотам бедной Мариетте приходилось обеспечивать еще и благополучие мужа, причем во всех смыслах, что, по-видимому, порой раздражало Макиавелли. В письме Мариетты от 24 ноября 1503 года говорится:

«Мой возлюбленный Никколо. Ты глумишься надо мной напрасно, ибо я расцвела бы еще сильнее, будь ты рядом со мной. Ты лучше других знаешь, как счастлива я была бы, если бы ты уехал оттуда [из Рима], особенно теперь, когда я узнала об эпидемии, что свирепствует в городе. Представь, как бы я обрадовалась, потому что не могу спать ни днем, ни ночью — этой радостью наделил меня наш ребенок. Умоляю, пиши чаще, потому что до сих пор я получила только три письма. И не удивляйся моему молчанию: я не сержусь, просто до сего дня я болела. Ребенок чувствует себя хорошо, и он похож на тебя: лицо бело как снег, волосы — точно черный бархат, и такой же косматый, как ты. По-моему, благодаря этому сходству он прекрасен. И непоседлив, словно ему исполнился год. Едва родившись, он открыл глаза и криком заглушил весь дом. Но дочь наша больна, и прошу, постарайся вернуться… Я вышлю тебе дублет,[22] две сорочки, два платка и полотенце, которое сейчас шью».

Возможно, Мариетта и вправду больше не сердилась, но в предыдущие месяцы она не раз негодовала на поведение супруга. Бьяджо Буонаккорси, друг Макиавелли и коллега по работе в канцелярии, нередко выслушивал ее гневные тирады. «Она говорит, что не станет писать, и без конца брюзжит, — писал он. — Она недовольна тем, что ты нарушил обещание не задерживаться дольше восьми дней».

Больше всего Мариетту нервировали если не длительные отлучки, то склонность Макиавелли к расточительству, особенно при покупке платья. По крайней мере один раз супруга просто взбесилась, узнав, что Никколо заказал себе плащ из очень дорогой ткани, который обошелся ему в целых пять дукатов. Правда, должности Макиавелли был предписан определенный внешний вид: Никколо в то время представлял республику при дворе Чезаре Борджиа. Вероятно, он полагал, что роскошный наряд произведет большее впечатление. Однако при всем при том расходы оказывались непомерными, к тому же все знали о страсти Никколо к модным платьям, которые трудно сравнить с довольно скромной одеждой его юности. Буонаккорси однажды язвительно заметил, что лишь в качестве дипломатического одеяния Макиавелли мог заказать дублет из дорогих тканей; Мариетта явно не разделяла чувства юмора Бьяджо.

Кроме того, как выяснилось сразу же после свадьбы, ее супруг не проявил особой заинтересованности в том, чтобы обналичить приданое в фонде. 21 декабря 1502 года Буонаккорси напишет другу: «Она проклинает Бога; верит, что сгубила свое тело и собственность, и все ради тебя. Прошу, устрой так, чтобы она, подобно другим дамам, получила свое приданое, иначе она никогда не успокоится». В то время у Макиавелли имелись дела поважнее: он должен был следовать за Борджиа, пока тот завоевывал Романью; впоследствии этот путь увенчался драматическими событиями 1502 года в Сенигаллии,[23] когда в канун Нового года Борджиа приказал казнить нескольких офицеров по подозрению в измене. Но небрежность Никколо распространялась не только на жену и ее финансовые дела, столь же неаккуратен он был и в делах государственных, да и в общении с коллегами и друзьями. Действительно, небрежность, по-видимому, была едва ли не врожденной чертой его характера.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});