Макиавелли - Никколо Каппони

Спустя восемь дней делла Каза и Макиавелли добрались до Лиона, где их встретил Лоренцо Ленци, вместе с Франческо Гвальтеротти служивший послом во Франции. К тому моменту Гвальтеротти уже отбыл в Италию, а Ленци категорически отказался сопровождать послов к королю, едко заметив, обращаясь к Синьории, что теперь-то появились люди, «способные уладить любое важное дело». Однако посол был доволен тем, что искать выход из щекотливого положения придется не ему, сказав: «Я жажду этого не меньше, чем обитатели Лимба[19] — пришествия Христа». Единственное, в чем он согласился помочь, — это в том, что в двух словах поведал о французском дворе и среди прочего порекомендовал заручиться поддержкой кардинала Руанского (Жоржа д’Амбуаза, архиепископа Руана), а также предупредил поменьше осуждать поведение Бомона.

Получив советы, послы приступили к поискам подобающих нарядов и сопровождения для встречи с венценосной особой. К несчастью, даже по столь важному поводу республика проявила присущую ей финансовую недальновидность, обеспечив своих послов лишь скудным суточным содержанием. При этом Макиавелли выдали меньше средств, чем его коллеге, и даже их удержали из жалованья. Кроме того, власти Флоренции предоставили им аванс в размере 80 флоринов, но к тому моменту деньги эти иссякли. Тем временем король покинул Лион, опасаясь вспышки чумы, что вынудило флорентийцев отправиться вслед за ним. Они нагнали королевский кортеж только к 6 августа в Невере, но их надеждам получить сатисфакцию за случившееся у стен Пизы не суждено было сбыться. Ни короля, ни его министров, ни кардинала дела минувшие ничуть не интересовали. По их словам, в произошедшем были отчасти виноваты сами флорентийцы, а затем они заявили, что теперь ради уважения окружающих осаду Пизы необходимо возобновить. Флорентийские послы прекрасно понимали, что король намеревался вынудить республику заплатить французским солдатам, и в итоге аудиенция закончилась ничем.

То же самое они услышали четыре дня спустя во время встречи с кардиналом Руанским, и настырность флорентийцев все сильнее раздражала короля. Ни Макиавелли, ни делла Каза не говорили по-французски, что придавало их миссия несколько комичный оттенок. Но французский монарх знал, что может себе позволить некоторую дерзость, четко сознавая, насколько республика зависит от его благосклонности. Никколо опишет эту ситуацию довольно резко:

«Ослепленные своим могуществом, они [французы] ничего не видят, кроме сиюминутной выгоды, и убеждены, что их уважения заслуживают лишь те, кто владеет большей армией или тугим кошельком. И сие весьма губительно для Вашей Светлости [Синьории], поскольку они верят, что [Флоренция] не имеет ни того ни другого. Они считают Вас ничтожным и беспомощным, а недисциплинированность и лживость собственной армии выставляют следствием Вашего скверного руководства».

И Макиавелли, и делла Каза понимали, что положение их незавидное, так как им приходилось общаться лицом к лицу с пребывавшим в постоянном гневе монархом, причем ни один из послов не обладал полномочиями, которые позволили бы ему урегулировать ситуацию. Никколо то и дело докучал власти прошениями прислать кого-нибудь, кто обладал бы большим дипломатическим авторитетом. Однако исполнить его просьбу оказалось не так просто, поскольку все, кого во Флоренции избирали на должность, отвечали отказом. «Меня отпугивают сложность ситуации и количество необходимых усилий», — в личном письме Никколо признавался Лука дельи Альбицци.

Но власти хотя бы удовлетворили требование Макиавелли выслать больше денег. Однако средства, предназначенные для административных расходов, долго не прибывали. Никколо подумывал о том, чтобы через подкуп обзавестись союзниками среди французской знати, но на взятки, конечно же, не осталось ни гроша. Оба посла были настолько подавлены, что однажды даже пригрозили вернуться в Италию без санкции правительства. И что еще хуже, делла Каза заболел и был вынужден отбыть в Париж на лечение, и Макиавелли пришлось заботиться о себе самому.

Следующие два месяца Никколо не раз встречался с Людовиком и кардиналом Руанским, в результате чего сблизился с последним, беседуя с ним на латыни. Чаще всего они обсуждали прибытие нового посла из Флоренции, который должен был доставить ответ республики по поводу оплаты французской армии. Но Макиавелли понял, что французы начинают терять терпение, когда однажды — в ответ на заверения Макиавелли в том, что дипломат непременно прибудет, — кардинал остроумно заметил: «До его приезда мы не доживем, но прежде увидим, как умирают другие».

Намек кардинала был предельно ясен: прибыли вести о том, что Чезаре Борджиа готовится выступить с армией против правителей Романьи, и без французской протекции Флоренция может оказаться отданной на милость амбициозного герцога. К счастью, страх перед Борджиа заставил флорентийцев поспешить и подыскать долгожданного посла, и едва Макиавелли доложил об этом при дворе, королевский посланник отправился к Борджиа с предупреждением, чтобы тот ничего не предпринимал против Флоренции. И что еще лучше, республика решила уступить требованиям Людовика, пообещав заплатить 10 тысяч дукатов, из которых долг перед солдатами погасят немедленно, а остальную сумму доставят в рассрочку. Король остался недоволен тем, что не вся сумма будет уплачена сразу, но понимал, что ни к чему было резать курицу, несущую золотые яйца.

Во время бесед с кардиналом Руанским Макиавелли начал догадываться о том, что французы не очень-то и заинтересованы в успехе Борджиа, хотя честолюбивый кардинал жаждал стать понтификом при поддержке солдат Чезаре. Никколо пытался предупредить его о том, как Борджиа и венецианцы пытались расстроить планы французов в отношении Италии, но в ответ кардинал заметил: «Король весьма предусмотрителен: при всем любопытстве он крайне недоверчив; он прислушивается ко всем, но верит лишь тому, что может проверить сам». Слова Макиавелли не нашли отклика, и он вздохнул с облегчением, когда флорентийских посол передал ему разрешение вернуться домой. Никколо прибыл во Флоренцию 14 января 1501 года с немалым багажом опыта и новых идей, которые ему суждено было передать потомкам.

Глава 4

Двое похорон и одна свадьба

И так Бельфагор, возвратившись в Ад, поведал обо всех несчастьях, что выпадают на долю всякого, кто решает жениться.

Никколо Макиавелли. Сказка о Бельфагоре, Архидьяволе

В самой Флоренции в отсутствие Макиавелли произошло немало событий, и в 1500 году звезды и вправду не благоволили Никколо. Перед самым отъездом в Пизу вместе с французской армией он лишился отца, а пока был во Франции, умерла его сестра Примавера. Вторая новость особенно растревожила Макиавелли, поскольку сестра его ушла из жизни, не оставив завещания, и посему, как напишет его брат Тотто (с озабоченностью, присущей всякому добропорядочному флорентийцу), все ее имущество отошло «тем людям», то есть Верначчи, родственникам мужа. Никколо был по-своему заинтересован в финансовых делах сестры, потому что в 1497 году, когда она овдовела, мессер Бернардо назначил его одним из ответственных за ее приданое, который должен был «взыскать все платежи с Monte [delle Doti. (Фонда приданого)[20]».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});