Будь ты проклят, сводный! - Анна Милтон

отсутствие раздражающей букашки в моем лице. Свобода и спокойствие.

Если бы эту мысль я случайно проронила вслух, Антон ответил бы мне нечто в духе: «На хрен я должен переезжать из собственного дома? Не я здесь мимоходом, а ты и твоя мамаша, вот и проваливайте». По крайней мере, так он отзывался до моего отъезда в Испанию, и я уверена, ничего не изменилось.

— Сядь, — ровным, безапелляционным тоном произносит Курков-старший, не сводя с единственного сына стальных глаз.

Антон послушно плюхается на стул. Приятно осознавать, что в его эгоцентричном мирке существует авторитет в лице отца. Радикально неподконтрольный Антон Курков уничтожил бы планету.

Выдержав паузу, хозяин особняка медленно откидывается на спинку стула, обращает вопросительный взгляд на мою маму, она отвечает микроскопическим кивком на его не прозвучавший вопрос, после чего оба смотрят на нас.

— Мы хотим вам кое-что сказать, — начинает мама.

Я давлюсь воздухом.

Почему-то в голову моментально залетает мысль, что у них ожидается пополнение.

— Ты беременна?! — и… конечно же, свою догадку я с нелепым ужасом выкрикиваю вслух.

Я ничего не имею против карапуза, просто… просто меня вдруг охватывает сумасшедшее волнение.

Округлив глаза, она лихорадочно трясет перед собой руками.

— Нет, Таша, господи! Какие дети? Мы уже не молоды. Нет… — скрыв за завесами волос порозовевшие щеки, бормочет мама. — Я не беременна.

Курков-старший пожимает плечами.

— Не списывай нас со счетов раньше времени, Настя.

— Давай сейчас не будем об этом.

Понимаю. Мне бы тоже не хотелось обсуждать в присутствии детей нюансы функционирования моей репродуктивной системы.

— Да. Речь пойдет о другом, — Аркадий Валерьевич угодливо сворачивает тему, чтобы его супруга заживо не сварилась в пекле стыда. — У меня запланирована командировка в Марокко. На пару недель. Я предложил Насте составить мне компанию, — он смотрит на нее нежно и любовно. — С трудом, но уговорил твою маму, Таша, взять отпуск.

Я улыбаюсь на выдохе, потому что рада за нее всей душой. Однако счастливый трепет в груди трансформируется в тахикардию и риск остановки сердца.

С такой же стремительностью, что и появилась, улыбка сходит с моего лица.

Я и Антон. Под одной крышей. Без родителей.

Беспредел. Вседозволенность. Беспощадность.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ТАША

За прошедшие сутки я была трижды близка к тому, чтобы заказать билет на рейс до Барселоны ближайшим числом в один конец. Я не представляю свое существование в этом доме наедине с Антоном. Присутствие родителей, конечно, не служит стопроцентным гарантом моего душевного спокойствия, тем не менее, дышать легче, когда кто-то из них поблизости.

Он сотрет меня в порошок. Он не будет себя сдерживать. Ни в чем… ни в одной своей безбашенной затее. Его развязное поведение в нынешней обстановке — лишь верхушка айсберга.

— Детка, не хмурься, морщинки появятся, — подтрунивает мама.

Я расслабляю лоб, но чувствую, как тут же брови ползут друг другу навстречу, и между ними вновь образуется складка. Гримаса напряжения не сходит с моего лица. Даже двухчасовой разговор с Адрианом накануне вечером не притупил переживания. И разъяснить ему причину своего меланхоличного настроения я не смогла. Зазорно и горько.

Субботний день прекрасен. На небе ни единого пухлого облачка, безукоризненная и безбрежная голубизна свода завораживает взор, но над душой сгустились грозовые иссиня-черные тучи. На соседнем шезлонге мама массирующими движениями втирает в кожу молочко для загара. Я потягиваю через коктейльную трубочку орехово-шоколадный милкшейк и листаю книгу. Чтец из меня сегодня крайне невнимательный. Я упускаю многие важные моменты, перечитываю некоторые строки по несколько раз и забываю, о чем велось повествование пятью-шестью абзацами ранее. В итоге откладываю сборник повестей английского писателя и пробую насладиться хрупкой безмятежностью.

— Та-аш, — нараспев зовет мама.

Я приоткрываю один глаз.

— Что?

— Я останусь здесь, если хочешь.

— В смысле?

— Я не поеду с Аркашей, — безотрадно поясняет она.

Поерзав беспокойно на шезлонге, я стараюсь сохранить остатки внешней невозмутимости.

— Почему я должна этого хотеть? — соединив пальцы в замок, задаю маме встречный вопрос и устремляю взгляд на неколебимую гладь бассейна. Воздерживаясь от прямого зрительного контакта, я избегу разоблачения своих чувств, иначе мигом расколюсь.

— Ты расстроена, я же вижу. Вся в своих мыслях и будто в рот воды набрала. Ходишь мрачная по дому с тех пор, как узнала, что я улетаю в Марокко. В чем дело, родная?

— Ничего подобного, мам…

— Я так не думаю. Поговори со мной, Тасюнь, — произносит она уветливым голосом. — Что-то стряслось? Тебе нужна моя поддержка? Поругалась с Адрианом?

— Нет.

— Проблема в Антоне? — ее приглушенный, мягкий тембр окрашивается сочувственной интонацией.

Утвердительный ответ встает поперек горла острой костью.

— Доченька, вы повзрослели за этот год и стали другими людьми. Антоша… успокоился. Как прежде уже не будет, — мама льет сладкий бальзам на раны в надежде убедить. Себя, или меня? Так или иначе, в эту наивную сказку я не поверю.

Так или иначе, собственному комфорту я предпочту мамино счастье. В последний раз она отдыхала в свой медовый месяц. Какой дочерью я буду, если лишу ее возможности побывать в колоритной стране вместе с любимым человеком? Как-нибудь справлюсь здесь.

— Не волнуйся за меня, — я награждаю маму щедрой фальшивой улыбкой и подтягиваю с кончика носа на глаза солнцезащитные очки. — Я огрызнусь в ответ, если Антон обнажит на меня оскал.

Мама издает короткий смущенный смешок и неожиданно охает в испуге, когда подкравшийся к ней со спины Аркадий Валерьевич резко накрывает ее плечи ладонями.

— Попалась, — мужчина крепко обнимает мою маму и смачно целует в щеку, затем в другую, зацеловывает шею и волосы. Она стремительно тает на глазах и воркующим голоском ворчит на него, чтобы он перестал дурачиться. Но я вижу, как сильно ей это нравится. Папа был таким же… — О чем болтаете, девочки?

Необычно наблюдать Куркова-старшего в пляжных шортах и сланцах, с взъерошенной шевелюрой, беззаботным, и без атрибутики