Крутая дамочка или Нежнее чем польская панна - Екатерина Вильмонт

– Она шантажистка? – вскинулась Марго. – Тогда я лучше не буду с ней связываться.

Вольник опять бухнулся перед ней на колени.

– Марго, да если вы ее хоть где-то покажете, найдется свора богатых мужиков, готовых ее и содержать, и продвигать… И, поверьте, я в долгу не останусь. Я, если хотите, проплачу все ваши расходы на нее, в накладе не останетесь, Богом клянусь. Я мужик крепкий, такое выдержал, рассказать, не поверите, а вот когда баба плачет, совсем плыву…

– Что-то я не возьму в толк, чем она вас допекла, шантажом или слезами?

– Да в основном слезами, один шантаж со мной не прохилял бы, но слезы… Марго, а вот вы, вы когда-нибудь перед мужиком плачете?

– А я-то здесь причем?

– Ответьте, пожалуйста.

– Зависит от ситуации. Наверное, могу и заплакать…

– Кайф! – расплылся в улыбке Вольник.

– Что кайф? – искренне не поняла Марго.

– Если б вы ответили: никогда в жизни, я бы вам не поверил, а так… Марго, я клянусь, что никогда не доведу вас до слез.

– Полагаю, что так, с какой это стати мне из-за вас плакать? Я же ваши трубы рекламировать не буду, так какие у нас с вами могут быть дела?

– Ух вы как! Ошибаетесь, уважаемая, у нас с вами еще всякие дела будут.

И он так посмотрел на нее, что у нее внутри все задрожало. Но вовсе не от страха. С ума я сошла, что ли? Сейчас я этому наглецу покажу…

– Юрий Валентинович, простите меня, но вы что, не работаете? Или вы в отпуске? Неужто в вашем бизнесе у генерального директора есть время средь бела дня точить лясы с незнакомой женщиной? Почему у вас мобильники не звонят? У меня вот совсем небольшой по сравнению с вами бизнес, а телефон звонит постоянно.

Он смотрел на нее с каким-то дурацким выражением лица, на нем была написана смесь обожания и удивления.

– Отвечаю по пунктам. Во-первых, я в отпуске, во-вторых, перед приходом к вам выключил все три мобильника, и, наконец, в-третьих, мне крайне редко удается поговорить с женщиной и умной, и красивой. Умные встречаются, еще какие, почище вашего, но они, как правило, некрасивые, а если даже и красивые, то какие-то не совсем женщины, тьфу, одним словом, я запутался, но вы же меня поняли, правда?

И опять он посмотрел на нее так, что она задрожала. Черт знает что такое, да он мне совсем не нравится, что ж это за наваждение?

– Кажется, поняла, – едва заметно улыбнулась она.

– Маргарита Александровна, к вам Янина Марковна, – доложила секретарша.

– Извините, Юрий Валентинович, я не могу не принять… Вас сейчас проводят в студию, к Юле…

– Да пошла она…

– И все же я не могу больше уделить вам время. По-моему, я сделала для вас все, что было в моих силах.

– Лена, пусть Янина Марковна входит.

В дверях показалась весьма причудливо одетая дама лет пятидесяти с выкрашенными в ярко малиновый цвет волосами. Марго поднялась ей навстречу.

– Прошу, прошу, дорогая Янина Марковна, садитесь. Чай, кофе?

– Марго, я позвоню, и пусть ваша девушка проводит меня в студию.

– Прекрасно! Леночка, проводи Юрия Валентиновича.

– До встречи, Марго!

– Марго, дорогая, кто этот тип? – низким прокуренным голосом пропела Янина Марковна, хозяйка сети косметических салонов.

– Да так, один заказчик.

– Заказчик? Странно, он не похож на вашего заказчика…

– Заказчики бывают самые разные, – вздохнула Марго. Ей, как ни странно, было жаль, что Вольник ушел. А впрочем, слава богу, зачем он ей, собственно, нужен?

– Нуца, скажи, пожалуйста, что за человек был дядя Сережа?

– Почему ты спрашиваешь, детка?

– Хочется понять, я же его совсем не помню.

– Знаешь, говорят – о мертвых или хорошо, или ничего. Так вот, мне нечего сказать. – Нуцико нервно закурила.

– То есть он был плохой человек?

Нет, это не то… – поморщилась Нуцико. – Пойми, если бы люди делились просто на плохих и хороших, жить было бы проще. Ты же умная девочка, почему ты задаешь такие примитивные вопросы? Сережа был… мне кажется у него был очень тяжелых характер… Он хотел быть музыкантом, как отец, но у него не было таланта, он страдал, ненавидел отца за то, что у него не получалось…

– Но ведь и у мамы, и у дяди Левы тоже с музыкой не очень…

– Они совсем другие люди, детка… Сережа ведь вопреки всему закончил Гнесинку, частенько выезжая на имени отца, и все равно не получалось… У него был друг, они вместе учились в Гнесинском, кажется, его звали Вадим… Он после училища начал играть в ресторанах, Сергей же считал это ниже своего достоинства. Вадима заметили, пригласили в эстрадный коллектив, вскоре он начал писать песни, песни имели успех… Как же Сергей его возненавидел. Он ходил повсюду и рассказывал гадости о Вадиме. Твой дед был в ярости… Ну вот, не хотела говорить, а ты из меня вытянула. Все, больше ни слова о Сереже.

– Нуца, он же был красивый…

– Да, бесспорно, но как ни странно, в нем совсем не было обаяния. Он при всей своей красоте не нравился женщинам. Вот Лева, он же совсем некрасивый, а женщины от него мрут, как мухи.

– Это, конечно, стыдно, но я совсем не знаю, чем же он занимался, если с музыкой не вышло?

– Работал в журнале «Музыкальная жизнь».

– Да? А что же он делал в той дыре, куда они уехали с тетей Алей?

– Детка моя, я не знаю. Он ведь уехал и сгинул. Марго как-то отыскала его, вернее Алю и когда могла, посылала какие-то деньги и после смерти Сергея тоже.

– Да, грустно…

– Ты права, очень грустно. Сергей ведь практически угробил себя. Зависть, злоба, комплекс непризнанного гения…

– Нуца, помоги мне!

– Чем помочь, детка, в чем?

– Понимаешь, мы с Таськой решили докопаться до семейной тайны, мы думали, есть какая-то тайна, отчего дядя Сережа порвал с семьей. А тайны-то выходит, нету.

– Похоже, что так. Можно, разумеется, счесть тайной ту конкретную причину ссоры Саши с Сергеем, но…

Тошка хотела уж признаться, что читает дневники деда, но вдруг испугалась…

– Я обещала Таське расспросить тебя и Эличку, но что же я ей скажу? Что ее папа был злобным, завистливым и бездарным?

– Боже тебя сохрани. Скажи, что ни я, ни Эличка просто ничего не знаем.

– Да, наверное так лучше, – упавшим голосом проговорила Тошка. Она чувствовала себя загнанной в угол… Утром Таська прислала эсэмэску «Жутко скучаю. Узнала что-нибудь?», Тошка ответила: «Пока нет. Тоже скучаю. Жутко!»

Да, одна тайна практически стерта, словно ластиком или выведена как пятно. Побрызгали пятновыводителем и нет ее, тайны… Есть только образ удивительно неприятного человека, совершенно выбивающегося из всей семьи… Вон даже мамин муж классно вписался в семью, и Таська и Аля… Говорят же, в семье не без урода, значит, Таськин отец тот самый урод? Как-то грустно это сознавать и ни в коем случае нельзя говорить об этом Таське. И нет больше тайны. Нет, тайна все же есть. Как писали в старину «Тайна госпожи Н». Правда, там Н было латинское, но это уже мелочи. Но вот поделиться этой тайной с Таськой невозможно, нельзя давать ей в руки дневники, где так много дед пишет о том, как не любит среднего сына. Деда это мучило… Таинственная Н. появлялась в дневниках нечасто, но всегда с припиской «Буря чувств», что Тошке казалось верхом безвкусицы. Неужто нельзя было о любимой женщине написать просто «Как я люблю ее», а в другой раз «Я ее ненавижу», а то «буря чувств»! Поди разберись, что там за чувства…