Под стеклянным колпаком - Силвия Плат

Бадди перехватил мой взгляд:

— Это все от кормежки. Нас кормят на убой, а потом велят лежать и не шевелиться. Но сейчас мне уже разрешены прогулки, так что не беспокойся. Через пару недель я похудею. — Он вскочил на ноги, улыбаясь, как радушный хозяин. — А не хочешь ли поглядеть, как я живу?

Я пошла следом за ним, а мистер Уиллард — следом за мной сквозь несколько вращающихся дверей из дымчатого стекла, по печеночного цвета коридору, пахнущему мастикой, лизолом и еще чем-то вроде увядших гардений.

Бадди распахнул перед нами бурую дверь, и мы очутились в тесной комнатушке.

Жалкое ложе, застланное тонким белым покрывалом в синюю полосу, занимало большую часть пространства. Рядом с ним находился ночной столик, на котором стояли кувшин, стакан и серебряный сучок термометра во флакончике с красным дезинфектантом. Второй стол, усеянный книгами, бумагами и какими-то глиняными изделиями (слепленными, обожженными и раскрашенными, но не отглазурованными), едва втиснулся между изножьем кровати и дверцей шкафа.

— Что ж, — начал мистер Уиллард, — ты хорошо устроился.

Бадди весело рассмеялся.

— А это что такое? — Я указала на глиняную пепельницу в форме лилии, расписанную зеленым с желтыми прожилками. Бадди не курил.

— Это пепельница. Это для тебя.

Я оттолкнула ее:

— Я же не курю.

— Я знаю. Но я подумал, что тебе это все равно понравится.

— Ну что ж. — Мистер Уиллард потер одной бумажной губой о другую. — Думаю, мне пора. Вам, молодые люди, хочется побыть вдвоем…

— Отлично, отец. Тебе действительно пора.

Я пришла в замешательство. Я думала, что мистер Уиллард заночует здесь, а наутро отвезет меня домой.

— А мне с вами тоже?

— Нет-нет, что ты! — Мистер Уиллард достал из бумажника несколько купюр и протянул их Бадди. — Позаботься о том, чтобы Эстер досталось в поезде хорошее место. Она задержится на день или подольше, не знаю.

Бадди проводил отца до ворот.

Я решила, что мистер Уиллард предал меня. Я подумала, что он запланировал все это заранее, но Бадди сказал, дело не в этом, просто его отец не выносит вида болезни, особенно когда болеет его собственный сын, потому что ему кажется, что все болезни — это всего лишь проявления слабоволия. Мистер Уиллард не болел ни разу в жизни.

Я села на кровать Бадди. Здесь просто некуда было больше сесть.

Бадди с деловитым видом рылся в своих бумагах. Затем извлек тонкий журнал в серой обложке и протянул его мне.

— Открой на одиннадцатой странице.

Журнал выходил где-то в штате Мэн и был полон ученическими стихотворениями и прозаическими фрагментами, отделенными друг от друга звездочками. На странице одиннадцать я обнаружила стихотворение под названием «Вниз по Флориде». Я лениво проглядела все эти метафоры относительно арбузных огней и черепахово-зеленых пальм и раковин, поющих, как руины древней Эллады.

— Недурно.

Хотя на самом деле я нашла стихотворение ужасающим.

— А как ты думаешь, кто это написал?

На губах у Бадди играла причудливая голубиная улыбка.

Мой взгляд упал туда, где под стихотворением было выведено имя автора — Б. С. Уиллард.

— Не знаю, Бадди. Хотя нет, конечно же, знаю. Ты его написал.

Бадди подсел ко мне.

Я отсела чуть в сторону. Я крайне плохо представляла себе, что такое туберкулез, но он казался мне чрезвычайно опасным заболеванием — и чрезвычайно гнетущим, потому что у него не было никаких внешних проявлений. Я вполне могла допустить, что вокруг Бадди витают совершенно убийственные микробы.

— Не беспокойся, — засмеялся Бадди, — я не заразный. У меня закрытая форма.

— Закрытая форма?

— Это значит, что я никого не могу заразить.

Бадди перевел дыхание, как посредине какого-нибудь крутого подъема.

— Мне хочется задать тебе один вопрос.

У него появилась новая и пренеприятная привычка буквально сверлить меня взглядом, словно ему хотелось вгрызться мне в мозг и посмотреть, что там происходит.

— Сперва я хотел задать его в письме.

Перед моим мысленным взором пронеслось слабое видение бледно-голубого конверта с крестом Йейля.

— Но потом я решил, что будет лучше дождаться, пока ты сюда приедешь, и задать его тебе в лицо. — Он сделал паузу. — Ну что ж, разве тебе не интересно узнать, что это за вопрос?

— А что это за вопрос?

Тон моего голоса не сулил ему ничего хорошего.

Бадди опять подсел ко мне. Он обвил рукой мою талию и стряхнул у меня с уха прядку волос. Я не шевелилась. И тут услышала его шепот:

— Как ты отнесешься к тому, чтобы стать миссис Бадди Уиллард?

Я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться.

Я подумала о том, как восхитил и потряс бы меня этот вопрос в течение всех пяти или шести лет, на протяжении которых я обожала Бадди Уилларда издалека.

Бадди заметил, что я колеблюсь.

— Ну да, понимаю, я сейчас еще в неважной форме, — зачастил он. — Мне предстоит операция, и, возможно, я лишусь одного-двух ребер, но уже следующей осенью я вернусь в Высшую медицинскую школу. И самое позднее через год, начиная с этой минуты…

— Полагаю, мне надо тебе, Бадди, кое-что объяснить.

— Понятно, — напрягшись, произнес Бадди. — Ты кого-то себе завела.

— Нет, дело не в этом.

— А в чем же?

— Я собираюсь никогда не выходить замуж.

— Ты спятила. — Бадди явно повеселел. — Но ты еще переменишь свое решение.

— Нет. Я решила совершенно твердо.

Но Бадди уже не мог скрыть своей радости.

— Помнишь, — сказала я, — как мы добирались на попутках ко мне в колледж однажды вечером?

— Помню.

— А помнишь, как ты спросил меня, где бы я предпочла жить — в городе или в деревне?

— А ты ответила…

— А я ответила, что хочу жить и в деревне, и в городе. И там, и тут сразу.

Бадди кивнул.

— А ты, — продолжила я с неожиданной яростью, — засмеялся и сказал, что у меня все признаки неврастении и что этот вопрос ты почерпнул из психиатрической анкеты, которую вы проходили на прошлой неделе.

Улыбка на губах у Бадди стала заметно скучней.

— Так вот, ты был тогда прав. Я действительно неврастеничка. Я никогда не смогу сделать выбор между городом и деревней.

— Но ведь можно обосноваться посередине, — поспешил мне на помощь Бадди. — И тогда можно будет иногда ездить в деревню, а иногда — в город.

— Ну, и что же в этом неврастенического?

Бадди помолчал.

— Ну, я слушаю тебя!

И, наседая на него, я подумала: нельзя баловать больных, они этого не выдерживают, это губит их окончательно.

— Ничего, — еле выдавил из себя Бадди.

— Неврастеничка, — презрительно расхохоталась я. — Если желать одновременно двух взаимоисключающих вещей означает неврастению, что ж, ладно, тогда у меня неврастения. Потому что до конца своих дней я намерена метаться от одной такой вещи к другой.

Бадди накрыл мою руку своей.

— Давай метаться вдвоем.

* * *

Я смотрела вниз, на лыжный спуск. Я стояла на вершине горы. Делать мне было совершенно нечего. Я никогда в жизни не ходила на лыжах. Но почему бы не полюбоваться пейзажем, раз уж такая возможность представилась.

Слева от меня один за другим, обхватив веревочную петлю рукой, поднимались лыжники. Накатанная ими и чуть подтаявшая на полуденном солнце лыжня превратилась в лед. И блестела она, как стекло. Холодный воздух пронизывал мои легкие, но придавал чрезвычайную дальнозоркость.

Справа и слева от меня вниз по склону неслись лыжники, кажущиеся в своих красных, синих и белых куртках клочьями американского флага. Из деревянной будки, сколоченной в самом низу, доносились, перекрывая здешнее безмолвие, популярные мелодии:

В нашем домике вдвоемМы премиленько живем…

Следы моих лыжных палок казались невидимым ручейком в снежной пустыне. Одно неверное или чересчур беспечное движение — и я сорвусь и полечу вниз по склону навстречу тому пятнышку цвета хаки, видневшемуся в шеренге зрителей, которое было Бадди Уиллардом.

Все утро Бадди Уиллард учил меня кататься на лыжах.

Для начала он одолжил для меня лыжи и палки у одного своего приятеля, а лыжные ботинки — у жены своего лечащего врача, нога у которой была всего лишь на один размер больше моей, а красную лыжную куртку — у какой-то студентки. Его настойчивость в ответ на мое угрюмое, хотя и безмолвное, сопротивление была просто поразительна.

И тут я вспомнила, что в своей Высшей медицинской школе Бадди был удостоен награды за ту настойчивость, с которой он уговаривал родственников умерших согласиться на вскрытие независимо от того, были к этому объективные показания или нет, — исключительно в интересах науки. Я забыла, в чем именно заключалась эта награда, но так и вижу Бадди в его белом халате, со стетоскопом, торчащим из бокового кармана и кажущимся частью его тела, так и вижу, как он улыбается, и кланяется, и убеждает убитых горем людей подписать соответствующие бумаги.