Телохранитель для стервы - Анна Сергеевна Одувалова

кошкой. — И что произойдет, если я ослушаюсь?

— То… — Делаю шаг ей навстречу, заставляя пятиться к выходу из ванной комнаты и упереться в стену. В глазах Ники мелькает испуг. — То, что если ты ко мне придешь еще раз, я не буду играть в благородство. Поняла?

Склоняюсь прямо к ее лицу, а одна рука упирается в стену над головой.

— Я возьму все, что ты неосмотрительно мне предлагаешь, и срать на запреты твоего отца. Я не лезу к тебе, но отказываться… — пальцы подцепляют тонкую лямку платья на ее плече и медленно ведут ее вниз, касаясь умопомрачительно шелковой кожи, обнажая полную грудь. — Отказываться я больше не стану. Это последний раз. Так что подумай, Ника, очень хорошо: зачем тебе это надо? Чего ты пытаешься добиться, и хватит ли у тебя сил противостоять тому пламени, которое ты собираешься разжечь. Ты готова идти до конца?

— Ты просто трус, — выплевывает она, пытаясь не показать страх, но я, как прирожденный охотник, слышу его в ее голосе. — Я думала, тебя заводит металл на теле…

Она закусывает губу и демонстративно облизывает губы, показывая штангу в языке. От этого вида сносит крышу, и я все же со стоном впиваюсь ей в губы поцелуем. Жадным, злым. Шрамы на груди касаются ее шелковой кожи, напряженного соска, а металл в ее нежном языке доставляет ни с чем несравнимое удовольствие. Так легко потерять контроль и слететь с катушек, поэтому отстраняюсь и предупреждаю.

— У тебя последний шанс уйти. — Голос хриплый, горло пересохло. — Если не воспользуешься, твоя игра закончится и начнется моя. Будет так, как хочу я… Ты готова?

Ника сжимает зубы, в ее глазах мелькает смесь решимости и страха, и пока она не дала ответ, я припечатываю.

— Уходи, Ника. Маленькие богатые девственницы могут создать очень много проблем, но я уже почти наплевал на возможные последствия. Я живой, и я хочу, но… не тебя, а твое тело… сама ты мало меня привлекаешь. Впрочем, ты же об этом знаешь, правда?

Девчонка всхлипывает, отталкивает руку и, поправив бретельку, убегает, а я шумно выдыхаю и прислоняюсь лбом к холодному кафелю стены. Черт бы побрал богатых и балованных соблазнительных сучек. Может все же стоит уйти самому? Ведь ясно же, что делать мне тут нечего. Нике ничего не угрожает, я лишь декорация, которую приставили к ней непонятно зачем.

Только вот я не уйду. Мне почему-то нравится этот брошенный вызов, и хочется бросить вызов самому. Интересно, Ника будет продолжать проявлять настойчивость? Или побежит жаловаться папочке, превратится снова в холодную стерву, которая смотрит на меня свысока? Мне интересен ее следующий шаг, и я ничего не могу с собой поделать, а еще дико жалею, что не закрыл глаза и не отдался во власть эмоций, заставил ее уйти, хотя мог бы сделать так, чтобы она осталась. Это было даже глупее, чем трахнуть Дину в туалете.

Но я не верю, что девчонка может хотеть меня по-настоящему. Так как хочу ее я: до состояния, когда сносит крышу. Ее интерес видится игрой. Не может же она запасть на мою рожу и шрамы. На отсутствие денег и перспектив. Ведь богатым девочкам нужно совсем другое, но тогда зачем же она приходит раз за разом? Что за игру ведет? И есть ли шанс, что Ника просто на меня запала? От этой мысли сжимается сердце то ли от предвкушения, то ли от понимания, что ничего хорошего из их истории не выйдет. Уже сейчас нервы на пределе. Уже сейчас каждое мгновение с ней — это взрыв. Уже сейчас мучительно сложно говорить «нет» и держаться на расстоянии. И с каждым мигом желание сопротивляться ослабевает. А что случится, если дразнить будет не только она?

Ника

— Урод! Ненавижу! — бормочу я себе под нос, пока бегу вниз по лестнице в надежде, что отец еще не спит, и я успею сейчас сказать, какого мудака он мне подсунул. Расскажу, как Марк зажимал меня у стены клуба.

Едва думаю о случившемся, тело начинает гореть, и я замираю, как вкопанная на лестнице. «Черт! Ненавижу!», — снова ругаюсь и поворачиваю к себе в комнату, потому что не могу. Не могу стучать на него. Я сама лезла к нему, как кошка. Конечно, папа поверит мне, но… блин! Неужели у меня проснулась совесть? За это я ненавижу себя, как и за иррациональное влечение к Марку, за то, что не могу находиться рядом с ним.

Едва он приближается, как мои трусики становятся влажными, а сейчас я слишком хорошо знаю его тело. Мы не были вместе, но мне знаком вкус его губ, я знаю, какое волшебство могут творить его пальцы, я помню, как темнеют от страсти его глаза, и, черт бы его побрал, я видела его целиком. Все его шрамы, его подтянутый пресс, дорожку волос, идущую от пупка и ниже, и его внушительный член. Как же мне хотелось прикоснуться к нему губами, и как он меня обидно, унизительно отшил! Ненавижу!

Не знаю, почему я не иду жаловаться отцу. Нам нужно будет с ним поговорить о ситуации в клубе, а не о том, что происходит между мной и Марком. Возможно, чувствую себя дурой. Возможно, виноватой, но решаю отправиться спать и обещаю себе, что больше даже не приближусь к Марку. Буду держаться холодно и отстраненно. С этими мыслями и засыпаю.

Правда, нарушаю данные себе обещания на следующее же утро.

Встаю рано, чтобы поймать отца, и обрисовываю ему ситуацию с Пашей. Предупреждаю, что могут прилететь претензии. Он обещает все уладить и идет работать в кабинет на втором этаже, попросив послать к нему Марка, а я отправляюсь к бассейну. Сегодня хорошая погода, как и всегда летом. Пока не очень жарко и солнышко пригревает, лаская кожу. Самое то, для загара.

Дома почти никого нет, лишь в тени топчется парочка ребят, которые всегда охраняют дом. Я приветливо машу им рукой, потому что они работают на папу последние лет семь, я хорошо их знаю, а они меня.

Я знаю, что они будут пялиться на меня в микроскопическом бикини, но все равно снимаю лифчик и ложусь загорать. У меня хорошая фигура, так что не жалко. Пусть смотрят. В чем проблема?

Я лежу на животе, балдею под солнышком и смотрю на двери дома, ведущие к бассейну. Не хочу признаваться себе, но