Дети белой богини - Наталья Андреева

Жители города N в большинстве своем были людьми небогатыми. Городской рынок держал цены на уровне, доступном населению. За доро­гим пожалуйте в столицу. У кого деньги есть. Он бывал в Москве и понимал, что N - такая глубин­ка, куда свет столичного солнца доходит едва-едва. И с опозданием на целую вечность. Но для деревенских N - центр цивилизации, солнце пер­сонального значения, предмет зависти и вожде­ления.

Дело не в убогости села. Дома стояли кирпич­ные, добротные. Построенные еще в те времена, когда здешний передовой колхоз гремел на всю область. Во дворах мычали коровы, квохтали куры. Погреба были доверху забиты картошкой и прочими овощами, в ряд стояли банки с соле­ньями и вареньями. Денег не видели, жили под­собным хозяйством, столы на праздники собира­ли простые, но сытные. И пили при этом в ус-мерть. От скуки. А чем еще заняться? Праздник же! В сельском клубе каждую субботу бывала дис­котека, неизменно заканчивающаяся дракой. Единственная асфальтированная улица вела туда, к клубу. Но каждый год все меньше и меньше юношей и девушек собирались там, все норови­ли уехать в город. Сумевшие перебраться в N на постоянное житье гордились этим неимоверно и на односельчан смотрели свысока. Молодежь вожделела к городу, потому что нравы там были свободнее, круг общения шире, музыка громче, магазины больше. На развлечения город гораздо щедрее, чем деревня, и работа там более легкая. Туда все-таки доходили крупицы солнечного света, ритмы другой жизни...

Дом бабы Тани также был кирпичный, боль­шой, в четыре окна. Крыша железная, новенькая. Удивился, зачем пожилые люди работают в боль­нице? Зарплата маленькая, ездить туда не ближ­ний свет, а здесь хозяйство. И большое!

К гостю вышла хмурая женщина средних лет, в резиновых сапогах на босу ногу, в накинутой на плечи старой куртке, спросила неприветливо:

- Вам чего?

- Мне бы Федора э-э-э... Он работает сторо­жем в больнице.

- Вы из больницы? - откровенно удивилась женщина.

- Нет. Я страховой агент.

- А почему к отцу?

- Так вы его дочь?

- А кто ж? Только мы уже застраховались. Денег нет, - отрезала она.

- Видите ли, мы сейчас открываем филиал на Фабрике. Условия более выгодные, и потом... Вы застраховали машину?

- Машину? А зачем?

- Ну как же, вышел новый закон. Об обяза­тельном страховании.

- Да? - подозрительно спросила женщина и, помолчав, кивнула: - Что ж, проходите. Только мужа нет.

Открыв калитку, она пошла вперед. Завьялов следом. Когда остановились у крыльца, спросил:

- А машина на кого зарегистрирована?

- На отца. Да какая там машина! Старый гру­зовик!

- Очень хорошо. Он как?

- Кто? Грузовик? Месяц на ремонте стоял, вот как!

- Нет, я не о том. Ваш отец.

- Что значит - как?

- Ваша мама сказала, что...

- Ждите здесь.

Он остался на улице, в дом его все-таки не впустили. Было холодно, хотелось горячего чаю. Может, войти?

На пороге появился заспанный сторож. От него разило перегаром, но в целом Федор был вполне адекватен. Увидев Завьялова, оторопел:

- Тебе, Сан Саныч, чего?

В больницу к Маше Александр приходил ча­сто, все, кто работал там, его знали. К сотрудни­ку милиции сторож Федор всегда обращался ува­жительно, по имени отчеству. И до сих пор так называл: Сан Саныч.

- Поговорить бы, Федор.

- А Ирка сказала, насчет машины. Застрахо­вать, мол.

- Так я теперь страховой агент, — усмехнулся Завьялов. - Работу новую нашел.

- Это ты молодец! Погоди, я Ирке скажу. Федор исчез, а вернувшись, подмигнул заго­ворщицки:

- Пойдем-ка мы в баньку. Вчера топил, небось, не выстудило еще.

- А почему не в дом?

- Там малой плачет. А дочка злится. Пойдем, Сан Саныч, от греха подальше. Ты на Ирку-то не серчай, - вздохнув, добавил он: - Пятеро их у нее. Младшему году нет, старшему уж скоро в армию идти. Вот мы с Татьяной и подрабатыва­ем к пенсии. Полный дом народу, а зять только калымом и пробавляется. А калым что? Когда

есть, когда и нет. Но в колхозе и вовсе не платят. В городе на работу не устроишься, разве что за тыщу рублей, как мы с Татьяной. Да нам хвата­ет. Тыща да тыща - равно две да две пенсии. На селе нас богатеями кличут. Пойдем, у меня там, . в баньке, заначка.

В баньке было не слишком-то тепло, но уж лучше, чем на улице. Правда, темно, окошко ма­хонькое; Включив свет, Федор достал из-под полы полбуханки хлеба и нарезанное сало в тряпице. Аппетитно запахло чесночком. Воровато оглянув­шись на слепенькое окошко, Федор полез за печь. Достал бутылку, до половины наполненную мут­ной белесой жидкостью, два граненых стакана.

- Давай, Сан Саныч. Помянем.

- Нет, не могу, - покачал головой Завьялов. - Я лучше покурю.

Федор не стал упрашивать. Налил себе, вы­пил, потом стал жадно закусывать. Причмокивая,

сказал:

- Знатное сало. Кабанчика к ноябрьским за­кололи, мясо на рынок свезли, крышу покрыли. Да и себе кой-чего осталось. Сало вот. Сам со­лил. Ты давай, Сан Саныч, покушай.

- Да, спасибо.

Он затушил сигарету, положил на хлеб два кусочка розового сала и накинулся на бутерброд. Уж больно аппетитно пахло!

- Я чего приехал, Федор, - сказал, прожевав, -жену мою убили. Говорят, ты первым ее нашел.

- Брешут! - уверенно сказал сторож. - Не я. Михал Сергеич.

- Дежурный врач?

- Да.

- Но ты видел тело? То есть был в кабинете до приезда милиции?

- Был, - нехотя кивнул Федор и налил себе еще самогона. — Ну, будем.

Когда сторож выпил, Завьялов осторожно спросил:

- А следователь Горанин до тебя побывал в кабинете или после?

- Не. Я потом. В понятые меня определили. Горанин-то мигом прилетел; а до того в кабинет старшой, Михал Сергеич, никого не впускал.

- Понятно. Скажи, а тот человек, которого ты видел. Какой он?

- Так я ж следователю все сказал! Высокий, в черной куртке. Боле ничего не помню.

Завьялов поднялся и почти уперся в невысо­кий потолок баньки. Спросил:

- Вот я, по-твоему,, какой?

- Ты? Знамо высокий.

- Меж тем мой рост - метр семьдесят семь. Можно сказать, средний. А следователь Горанин, он какой?                             

- Ну-у-у! Сказал! Высоченный!

- Правильно, метр девяносто два. Значит, меж­ду высоким и высоченным есть разница? Я про­сто высокий, а Горанин высоченный. Тот чело­век, он какой был? Как я или как Горанин?

Федор задумался. Потом промямлил:

- Должно, как ты. Понимаешь, Сан Саныч, темно было. И холод собачий. Задремал я. Выпил немного и задремал. На диванчике своем. Ну чего мне на улице делать, сам посуди? Слышу голоса.

- Какие голоса?

- Женский и мужской. Ну, думаю, Маша де­журит. Ты ведь к ней ходишь по ночам. Я уж при­вык. Как Маша дежурит, жди гостя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});