"Эль Гуахиро" - шахматист - Юрий Папоров

— Ты извини! Дела. Завтра спешно улетаю в Чикаго. Зоопарк потом…

— У тебя, — Фернандес посмотрел по сторонам, а потом просящими глазами на Рамиро, — у тебя… здесь нет места, где бы мне укрыться на несколько дней? Не спрашивай! Это серьезно. Помоги, будь другом.

Мучительно тяжелыми были эти несколько секунд. Рамиро знал, что ему делать перед дулом пистолета, в море, полном акул, с присосками «детектора лжи» на теле или когда встретил брата, отрекшегося от него, но сейчас… сейчас он был растерян и собирал всю силу воли в кулак, чтобы не обнаружить себя. «Помочь открыто — я не могу. Но… чтобы не запачкать себя… Как? А… жизнь только и может торжествовать, если все делать, подчиняясь железным правилам, ею же самой выработанным! Все!»

— Э! Рауль Луис, ты хороший парень. Умный! Но извини! Ты принял меня не за того. Я в эти игры не играю. Так что… извини! — Последнее «прости» получилось с хрипотцой, и Рамиро поспешил подняться. «Свести в бар. Угостить! Пусть ему… может, в последний раз… будет хорошо. Нет! Он обязан быть трезвым. Предстоит… и одному… серьезное сражение. И надо выстоять!»

— Если что, кому сообщить?

Рауль Луис ответил пустым взглядом и защелкал сухими суставами. Встрепенулся.

— Надо меня укрыть!

— Улетаю в Чикаго! — Рамиро протянул руку, и если бы Рауль Луис был наблюдательным, то отметил бы, что рука Рамиро непривычно для него дрожала и была влажной. — Желаю тебе! — И почти бегом оставил холл.

Прошла неделя. Острота переживаний притупилась, Рамиро продумал, как станет докладывать об этом печальном случае в Гаване, знал, что будет краснеть. И все-таки было чувство собственной победы.

Третьего дня на субботу и воскресенье они летали с Мартой в Сан-Франциско. Тоже американский город, но резко отличающийся от здешних, восточных. Марта заметила, что Рамиро был не в настроении, отнесла это на свой счет. Рамиро стоило труда разубедить ее.

Вторник начался с экзаменов, проверяли будущих выпускников спецшколы. Все они были зафиксированы фотографической памятью «Эль Гуахиро» — шахматиста. Ему удалось узнать и настоящие фамилии многих, Весь этот день, где бы он ни находился, Рамиро был в состоянии эйфории, его распирало от радости. Сердце ликовало.

Выйдя из кафе, где он слегка перекусил вместо обычного ужина, Рамиро пешком дошел до Флаглер. Неоновые вывески, разноцветные рекламные щиты и приспособления вспыхивали, гасли, привлекали внимание, слепили и тревожили. Когда-то, в былые годы неуверенной жизни, он часами простаивал на углу Третьей, Восьмой, Двенадцатой или Двадцать седьмой авеню и в точно размеренном, монотонном повторении вспышек света находил движение. Мыслями он непременно уносился в будущее, воображение помогало жить. Сегодня он был рад действительности. За год столько сделано! Собран ценнейший для Гаваны материал.

В ближайшие недели, месяц-другой — и предлог, возможность отправиться на остров и тем самым положить конец, нет, точнее, отметить важный этап, утверждающий его новое существование, — найдется сам по себе. Так полагал Рамиро Фернандес.

Сев в машину, он поехал в Луммуз-Парк, к морю, которое, несмотря на уже начавшееся лето, еще дышало свежестью и в ночные часы было загадочно-таинственным.

Облокотившись на парапет веранды, об основание которой в шторм разбивались волны, «Эль Гуахиро» вспомнил типа, консультировавшегося у него вчера. Тому, по всей вероятности, предстояла в скором времени поездка на Кубу. Запомнились его руки, огромные, неуклюжие, тяжелые, словно два висячих пятифунтовых молотка, и глаза — светлые, холодные и циничные глаза убийцы.

На пляже рядом никого не было, а днем здесь разгуливали ослепительные дивы в дерзких бикини, стреляя взглядами, однако обязательно при этом делая вид, что виснут и увиваются вокруг мужчин, с которыми они пришли. Он поднес руку к лицу, и в его воображении легко возникло обнаженное прекрасное тело Марты. Послышался ее громкий смех, тот неповторимый — она совсем недавно в загородном клубе, на виду изумленной разодетой публики, бегала, скинув туфли, по теплой бархатной траве газонов, чтобы ощутить свободу и сделать всем назло. С каким наслаждением он внес в кассу клуба тридцать долларов — наложенный администратором штраф.

Вспомнился вдруг сгорбленный старик Эдельберто де Каррера, бывший владелец гаванских кинотеатров, и с ним те, кто там, на его родине, когда-то жил шикарной жизнью, вызывая у него зависть, а теперь здесь влачил жалкое существование. И подумалось: «Отгородиться от всего мира стеной любви и…» Перед глазами возник Педро, любимый друг «Эль Альфиль», не устававший к месту и не к месту повторять слова Марти: «Кто не идет вперед, тот движется назад!»

В метре от лица Рамиро над парапетом нависала цветущая ветвь хакаранды. Он притянул ее к себе, уловил легкий аромат и поглядел на часы. Время было отправляться на встречу со старым знакомым по «Альфе», который задолжал ему триста долларов и теперь готов был их возвратить.

Лучистая лунная дорожка, искрясь негреющим мерцанием, убегала до горизонта, где проходила грань между темным небом и светлым от луны морем. Загадочные воды Гольфстрима… «По ту сторону они омывают мои берега. Что проще? Броситься в их теплые объятия и… через девяносто миль… дома». — Рамиро улыбнулся, закурил сигарету и неторопливо зашагал к своему «шевроле».

Как только швейцар — черный негр-великан во всем белом — закрыл за Рамиро массивную, обитую красной кожей дверь и Рамиро остался в полутьме, в нос пахнуло острой специфической и единственной в своем роде смесью ДДТ, спиртных и винных паров вперемешку с людским потом и духами.

Высвечивая маленьким ручным фонариком путь, мэтр провел Рамиро, назвавшего себя, к отдаленному от эстрады столику.

Знакомый встретил Рамиро радушно, но ближе к полуночи стал заметно нервничать и заторопился домой, как только окончилось первое шоу. Они расстались у туалетной комнаты. Его знакомому вдруг приспичило.

На улице, сделав несколько быстрых и глубоких выдохов, Рамиро ощутил сладкое желание вытянуться в постели, застланной свежими простынями, и забыться в освежающем сне. Луна добралась почти до зенита. У стоянки он не обнаружил негра-старика, но перед его «шевроле» не было других машин. У самой дверцы он еще раз взглянул на луну. Ему показалось, что ночное светило растянуло губы в приветливой улыбке. И тут же Рамиро услышал: «Эй, амиго!»[40] Услышал прежде, чем увидел, как сбоку из-за третьей от него машины показалась голова в светлом соломенном сомбреро.

Рамиро не успел, хотя обязан был, сделать рывок в сторону. Дуло пистолета уперлось ему в спину под лопатку. Рука незнакомца проворно скользнула под пиджак, за спину, к поясу, где в легкой кобуре находился браунинг. Обожгла мысль: «Знают, где я ношу оружие!»

— Не вздумай шалить, чико! Нас много, ты один! Шагай! К машине! — негромко, но властно приказал незнакомый голос.

Навстречу из-за черного «паккарда» вышел бледный тип. На маленьком лице астматика кривилась неприятная улыбка…

— Иди сюда! Поживей! — В левой руке говорившего опущенный к земле тускло поблескивал пистолет-пулемет.

У машины, перекатывая языком из-за щеки за щеку жвачку, стоял, широко расставив ноги, верзила, похожий на медведя гризли, с большими телячьими глазами и соломенной шляпой на затылке. Он открыл заднюю дверцу и пихнул Рамиро на сиденье. Там был четвертый кубинец с оружием в руках.

«Не грабители. И знают, с кем имеют дело. Так! Предстоит серьезный разговор. Спокойно, Рамиро!»

Позапрошлогодний, уже не раз мятый и потертый «крайслер» вырулил на Коллинз-авеню, Рамиро завязали глаза платком. Машина свернула влево и тут же начала кружить и разворачиваться. Рамиро потерял ориентировку.

— Ты знаешь, что тебя ждет? — спросил «Гризли». — Чего молчишь?

— Предпочитаю играть черными. Да и чего с вами говорить? Вы dustmen, pacota.[41]

— Дерьмо черной обезьяны! — взвился «Гризли».

— Джо! Тихо! Успокойся! Нашел место!

— Сейчас приедем! Ты у меня по-другому заговоришь! — заскрежетал зубами «Гризли».

Еще через четверть часа они остановились. Скрипнула створка ворот, и астматик, сидевший за рулем, с недовольством прохрипел:

— Этот межеумок! Он опять забыл открыть гараж!

— Ты нажми на кнопку, чико! Под зажиганием, чуть слева, — спокойно бросил находившийся по правую руку от Рамиро, и тот услышал, как, получив сигнал по радио, автоматическое устройство стало поднимать железные жалюзи.

Когда жалюзи опустились за машиной, с глаз Рамиро стянули платок.

— Ну, вот и приехали! Выходи, Хосе Марти! В доме выпьем и поговорим!

Рамиро окончательно понял, что главным будет выступать тот, кого он не успел разглядеть.

— Меня зовут Рамиро Фернандес, — спокойно ответил «Эль Гуахиро», разминая ноги и одергивая на спине задравшийся пиджак. — При чем тут Хосе Марти?