Варда - Коллектив авторов

самом деле счастье? Есть ли люди, у которых на него аллергия? До какой степени можно переживать несчастливые события в жизни и при этом продолжать быть счастливым? Я не спрашивала себя: «А будет ли герой счастливым, если я убью его жену?» Вопросы, которые я задавала были: «В чем смысл счастья, потребность в нем, способность к нему? Что это за безымянная и даже несколько чудовищная вещь?» Счастье нельзя заслужить. Состояние счастья, кажется, никак не связано с чем-то физическим, духовным, этическим или чем бы то ни было еще: просто есть счастливые люди. Герой фильма не пытается увеличить свои запасы счастья, он принимает его как дар. И в какой-то момент уже не знает границ. Где должны пролегать эти границы?

Черно-белое и цветное

Когда я представляла себе Клео в опасности, угроза была белой как смерть. Я читала, что на востоке цвет траура – белый. И сама представляла, как умру от шока, когда мне в глаза будут бить два прожектора. То есть умру от избытка яркого белого цвета. Я использую белый как ощущение. Это фон, который то и дело угрожает все затопить, а на нем вырисовываются темные элементы. В студии Клео, очень белой, очень темная кровать. Я хотела, чтобы лужайки в парке Монсури были бы кремовые, как будто покрытые снегом, нереалистичные. Для этого приходилось снимать очень рано на рассвете (в июне светает рано). Рабье [оператор «Клео с 5 до 7»] поставил зеленые фильтры на объектив, чтобы трава казалась бледной. Я говорю о технике, потому что нет кинописьма без кинотехники.

Снимая «Счастье», я думала о палитре импрессионистов, об их пейзажах, их открытиях, связанных с дополнительными цветами. У апельсина фиолетовая тень, поэтому немного фиолетового в золотистой траве – это приятно. Я снимала сцены пикника так, чтобы в одной было много красного, во второй – синего.

В «Жако из Нанта» я сохранила в цвете все те зрелища, которые поразили Жака [Деми], когда он был ребенком. Он вспоминает цвета и магию театра кукол, затем оперетты, а потом фильмы. Я решилась смотреть за него. Платье тетушки из Рио, первая помада на губах соседской девочки, киноафиши – эти незабываемые воспоминания даются в цвете. Остальная часть жизни 1940-х годов – черно-белая, как в фильмах тех лет.

Голливуд в 1968 году

Симона Синьоре пригласила нас на обед к вдове Дэвида Селзника. Сначала были коктейли, бесконечные, как это бывает в Америке. И среди гостей неподвижно стояла женщина. На ней было длинное прямое платье. Она была похожа на колонну – ни талии, ни бедер. Казалась совершенно потерянной. Чуть погодя кто-то сказал Жаку [Деми], что это Рита Хейворт. Даже ее лицо было неузнаваемым. Я думала, что он сейчас расплачется. Он сжал мне руку. Он преклонялся перед «Гильдой». И мы тогда не знали, что у Хейворт болезнь Альцгеймера.

Вокруг нас не было ничего нейтрального, все было гипертрофировано.

Один наш знакомый устраивал «вечеринку в белом». Жак [Деми] надел джинсы и белую футболку. Мы с [дочерью] Розали были в белых платьях. Но когда пришли, выяснилось, что это совсем не то, что мы подумали. Десятки юных эфебов бродили по саду в коротких туниках, белых и полупрозрачных, с вышивкой у горла, на которые тогда была страшная мода. И под туниками у них не было ничего. Я видела, как одиннадцатилетняя Розали с любопытством смотрит на их порхания среди кустов гибискуса.

Дэвид Хеммингс, ставший известным после «Фотоувеличения», как раз женился на Гэйл Ханникат. Был свадебный обед. Нас посадили рядом с Майклом Йорком. Столы были расставлены вокруг бассейна. Гвоздем праздника был огромный шоколадный торт, который быстро порезали и раздали всем гостям. Он был вкусный. Многие попросили добавки. Постепенно стало понятно, что в торте была марихуана.

Уорхол

1968 год. Юнион-сквер в Нью-Йорке, «Фабрика». Все они там: Пол Моррисси, Тейлор Мид, Нико, другие члены Velvet Underground и Вива. Уорхол тоже присутствует, слегка в стороне ото всех. Мы болтаем. Он умный и забавный. Он подзывает Виву и представляет меня: «Та, что два месяца снимала „Клео с 5 до 7“ и два месяца монтировала» (тогда как я снимала фильм два часа с 5 до 7 и не монтировала). И добавляет: «Божественный фильм». Потом говорит, что Виве было бы полезно поработать со мной. Поэтому она согласилась сниматься в «Любви львов». Уорхол говорил быстро и в нос, и мне казалось, что он механическая игрушка, на которую надели парик.

Моррисон

Я немного знала его. В 1966 году в Лос-Анджелесе. Наблюдала за тем, как он репетирует в студии или поет перед залами, забитыми публикой, которой он предлагал поочередно то музыку, то эксгибиционизм, то молчание. Но вообще он был тихим и задумчивым. Он иногда заходил к нам. Мы разговаривали о музыке и кино. Жак [Деми] хотел снять его в «Ателье моделей», а я в «Любви львов», но у него были другие планы. Приехав в 1970 году во Францию, Джим захотел посмотреть, как Жак снимает «Ослиную шкуру». Мы поехали в Шамбор на поезде. Говорили о Бодлере, которого и он, и я любили. Взяли машину. Доехали до замка, перед которым на лугу бродили слоны, люди в костюмах. Сверху летал вертолет, а королевская семья сидела на декоративном троне. Не помню, чтобы он подошел поздороваться к Катрин Денев или к Жану Марэ, потому что был робок и молчалив. В этом он был похож на Годара: уходил туда, где его нельзя побеспокоить.

Когда ей исполнилось десять лет, моя дочь Розали составила список гостей на день рождения: десять одноклассниц и Джим Мориссон. Он принял приглашение. Я хорошо помню длинный стол, во главе которого сидел Мориссон, опрокидывая одну рюмку коньяка за другой. Девочки по обе стороны стола ели пирожные, шептались и были совершенно очарованы красивым гостем, взиравшим на них вполне благосклонно. После этого он заснул, упав лицом в тарелку, в стельку пьяный. Они же как ни в чем не бывало продолжали есть пирожные.

Феминизм

Я не спрашивала себя, тяжело ли мне как женщине будет снимать кино. Просто подумала, что мне это понравится, и попробовала себя. Спустя годы ко мне приходило много девочек, просивших написать им рекомендательное письмо, потому что женщине так трудно пробиться в мужском кругу, что отчасти верно. Но я всегда отвечала, что, может быть, это верно для общества, но ты сама не должна так рассуждать. Ты должна думать: «Я – человек. Я хочу снимать кино независимо от того, трудно это или