Вся жизнь – игра - Наталья Корнилова

– Те двое?..

– Или их хозяева, что еще хуже. Кто заинтересован в устранении верхушки нынешнего «ММБ-Банка»? Ну, подумай, кому это выгодно, а, Мария? Хотя бы теоретически, а? Кто? Ну, имя?

– Берг, – сказала я.

– Совершенно верно. Эта фамилия сама напрашивается. Я сегодня посидел над архивом и надергал целый ряд дел, в которых заказчиком преступления был компаньон убитого. При этом он мог быть еще и близким другом. Я анализировал. Честно говоря, даже забыл пообедать, отчего получил приличный нагоняй от Валентины.

– А что же обед?

– А обед съела собака.

– Шарпей Счастливчик? Вот видите, босс, а вы утверждали, что он чуть ли не ангел в собачьем эквиваленте.

– Мария, не будем о грустном. Наверно, я все-таки погорячился, когда заводил этого пса. Я периодически опасаюсь, как бы он не съел меня самого. У него, наверно, булимия. Впрочем, это последнее, что меня в данный момент волнует. Я не говорил, что сегодня у меня был еще один разговор с Анной Ивановной, моей крестной?

– Нет, босс, пока что не говорили. Ну и что хорошего она сказала?

– Не знаю, стоит ли это относить к хорошим вещам, но она пригласила нас на день рождения. Своей дочери. Подарков не надо.

– Так, так, так, – громко сказала я, – где-то я уже это слышала. Дней этак десять назад. Что, будем снимать продолжение шоу с пышными новорусскими декорациями «Смерть Мавродитиса» или кого там еще?

– Шуточки у тебя, однако. Анна Ивановна прекрасно сознает, что мы там веселиться не будем, тем более что она в курсе, что ее зять прибег к нашим услугам. Информация в этой семье вообще распространяется с удивительной скоростью. Эт-та уж точно, – добавил он, а потом почти рявкнул на меня: – А теперь спать, спать и еще раз спать, потому что завтра предстоит бурный день, это я уж чую!

– Я тоже, – пессимистично откликнулась я и направилась в свою спальню.

Глава 10

Доктор Глухов, главврач наркодиспансера номер тринадцать, оказался невысоким, грузным, чрезвычайно живым мужчиной с неожиданным для его телосложения сухим и узким лицом, пронзительными глазами и длинным носом. Создавалось впечатление, что это творение гениального, но нерадивого скульптора, который с особой тщательностью проработал черты лица, характерные, запоминающиеся, а все, что легло ниже властного, выдающегося вперед подбородка, оставил как есть – массивной необработанной глыбой.

Я предъявила уж не помню какое из своих удостоверений, которое наиболее подходило для такого случая, и спросила у Глухова:

– Виктор Альбертович, вы были лечащим врачом у Маминовых, не так ли?

– Да, я хорошо знаю Павла Борисовича Маминова, – сказал он чуть дребезжащим резким голосом. – Я очень хорошо знал его супругу, Ирину Сергеевну, ныне покойную. И детей – также. Так вы говорите, что вы пришли по очень важному делу? От Алексея Павловича? Он мне не звонил.

– Мне кажется, что он не очень хорошо представляет, где вы теперь работаете. И телефона соответственно не знает. Вы проводили систематическое стационарное лечение Марины Маминовой, не так ли, Виктор Альбертович? – напрямик спросила я.

Он окинул меня ни к чему не обязывающим скучающим взглядом и сказал дежурную фразу:

– И вы в самом деле полагаете, сударыня, что я буду говорить с вами по таким вопросам? Что вы… Если у вас есть что спросить, пожалуйста, но только то, что не задевает мою врачебную этику.

«Врачебная этика»! Ну хорошо, приступим к делу более конкретно, а то этот доктор с его обтекаемыми формулировками съест все время, которое он сумел выкроить для меня в половине седьмого утра (!) и до без десяти семь.

Я сказала:

– Вчера под утро к вам на лечение поступили два пациента, не так ли? Их привез телохранитель банкира Маминова Халмурзаев. Дело в том, что под утро они поступили в ваше учреждение, а спустя несколько часов были найдены мертвыми в двух кварталах от вашей клиники. Зверски убитыми. И я, доктор, расследую дело об их убийстве.

– Убийстве? – произнес доктор Глухов, пройдя к полуоткрытой двери и плотно ее затворяя. – Это меняет дело. Ну что же, тогда можно побеседовать начистоту.

– Разумеется, – сказала я. – Тем более что с той же квартиры была похищена сестра банкира Маминова, Марина. Я, кажется, ее уже упоминала несколько раньше.

Он пристально посмотрел на меня, слегка прищурившись и сузив и без того небольшие темные глаза. Потом поправил на переносице очки и сказал:

– Простите, как вы представились мне, когда пришли? Я надеюсь, вы меня великодушно извините, но каждый день вокруг столько новых имен, что все и не упомнишь. М-м-м… Маргарита Петровна?

– Мария Андреевна, – поправила я. – Можно просто – Мария.

– Значит, вы расследуете это дело по поручению Алексея Павловича?

– Совершенно верно. Если хотите, я могу вас с ним соединить. Не возражаете?

– Я думаю, это излишне. Беспокоить банкира в такое раннее время, да еще когда накануне у него пропала сестра… нет, я еще не сошел с ума.

Глухов медленно прошелся по кабинету.

– Хорошо, спрашивайте. Ах, да… о ночных пациентах, – он заглянул в бумаги на столе, – Манзыеве и Карелове. Их действительно привез к нам под утро этот азиат, охранник Маминова… Никак не могу запомнить его фамилию… Халмурзаев, не так ли? Да, на этот раз я угадал, что случается со мной довольно редко. Дежурный врач зафиксировал сильное наркотическое опьянение. Героин, пожалуй. Наутро дежурный передал мне просьбу Алексея Павловича: лечить их по самому жесткому графику. Это очень больно и неприятно, хотя эффективность превышает все известные методики. Очевидно, они это знали, потому что в тот же день исчезли из больницы и, как вы утверждаете, были обнаружены мертвыми на квартире.

– То есть вас это не удивило и не насторожило? – спросила я.

– Побег? Ну, это случается не столь редко, чтобы считать подобное серьезным эксцессом. Хотя убежать из диспансера чрезвычайно непросто. Но у меня есть все-таки основания считать, что им помогли. Другое дело – были ли те, кто помог им улизнуть от нас, их убийцами?

Я даже чуть приподнялась со стула:

– А почему вы считаете, что им помогли? К тому же не только вы так считаете.

– Потому что с ними пришли повидаться. И после этого, как утверждает смотритель палаты, они исчезли. Да я сейчас вызову ее. Она еще должна находиться на дежурстве. Одну минуту… м-м… Мария.

– Да, Виктор Альбертович, – проговорила я. – Мне очень хотелось бы взглянуть на медкарту Марины Маминовой. Вы понимаете, если она погибнет, медкарта превратится в архивный документ, а так – это может поспособствовать поискам.

Глухов кивнул…

Смотритель палаты, в которую направили Карелова и Манзыева, высокая полная женщина лет сорока, сказала, что к ним приходил высокий темноволосый мужчина очень приятной внешности, на вид – лет сорока или сорока с небольшим. И она принялась подробно описывать этого мужчину:

– У него было бледное лицо, я очень хорошо запомнила. И очки. Очень элегантные очки, дымчатые, он в них похож… вы знаете… на Штирлица похож, что ли.

– На Штирлица? – выговорила я. – А потом выяснилось, что этот «Штирлиц» и двое ваших вновь поступивших пациентов исчезли?

– Ну да! – всплеснула руками медсестра. – Сидели в комнате для свиданий, а потом и след простыл!

– Как же так вышло, что к пациентам, которые должны лечиться по самым жестким методикам, были допущены посетители?

Женщина скромно потупила глаза, и я поняла, что в дальнейших вопросах нет надобности: наверняка просьба о встрече с «дорогими друзьями» была сдобрена хорошей мздой. Об этом я говорить не стала, потому что прекрасно понимаю, что зарплата медработников низка… Я кивнула, и смотрительница палаты удалилась. После того как она ушла, доктор Глухов перебрал пальцами картотеку и извлек папку с надписью на лицевом листе: «МАМИНОВА, Марина Павловна». Он взвесил ее на ладони и медленно, словно раздумывая, проговорил:

– Конечно, это категорически запрещено, но если вы утверждаете, что это может помочь следствию, то вот, пожалуйста.

И он положил бумаги Марины Маминовой передо мной.

– Ясно, – сказала я, наскоро просмотрев их, – устойчивая наркозависимость. Да и не все дома, судя по этим жутким медицинским терминам.

– Да, она давно находится под моим наблюдением, – сказал Глухов, ероша полуседой хохолок надо лбом, – умная, развитая, но очень нервная девочка. Причем, кажется, ее лечение здесь, у нас, тщательно скрывали от ее брата, председателя правления «ММБ-Банка». Так, кажется?

– С недавних пор – да.

– Думаю, что нет смысла посвящать вас во все тонкости ее диагноза?

– А не было ли у нее суицидальных наклонностей?

– Как же, как же! – Доктор Глухов отчего-то довольно ухмыльнулся, наверное, радуясь, что может ответить на мой вопрос положительно и таким образом осчастливить меня. – Было зафиксировано две попытки самоубийства. Однажды, – он заглянул в свои записи, – она перерезала себе вены. Умная девочка – резала не поперек, как все эти разочаровавшиеся в жизни инфантильные тинейджеры, строящие из себя взрослых… а вдоль вены. Все по науке. Так больше шансов благополучно уйти из жизни. Но ее спасли. Доктор Хавин, Борис Борисович, мой хороший знакомый. Блестящий хирург, один из лучших, которых я знавал. Конечно, если бы Мариной тогда занимался не он, а кто-нибудь из дежурных врачей, как это происходит с простыми смертными… ну, она погибла бы. А второй раз, – он перелистнул бумаги, – гм… ага, вот, аккурат на Крещение, – он подмигнул мне и снова глянул в записи, – в состоянии сильного наркотического опьянения наркотиком LSD-25 выбросилась из окна… четвертого этажа, но, к счастью, упала в сугроб. Это надо же – в тридцатиградусный мороз распахивать окно… даже если для того, чтобы покончить с собой. Вот они, родня «новых русских», вот она, золотая молодежь!