Альманах всемирного остроумия №1 - В. Попов

Говоря однажды о храбрости, императрица Екатерина II сказала: – «Если б я была мужчиною, то была бы непременно убита, не дослужась до капитанского чина».

* * *

В век Екатерины два полководца владычествовали на военном поприще: Румянцев и Потемкин. При жизни своей они как будто заслоняли собою Суворова. В это время граф Ангальт, родственник императрицы Екатерины II, будучи главным начальником кадетского корпуса, нередко говаривал кадетам: «Румянцеву как и вы, был также кадетом; не забывайте этого никогда. Он герой вашего отечества». В пылкой молодости своей, не уживаясь ни с Бироном, ни с Минихом, он удалился в Пруссию и начал военный свой воздвиг под знаменами Фридриха Великого. Король его любил и все сотоварищи его любили. Императрица Елизавета, по восшествии своем на престол, вызвала Румянцева в Россию. Юный ученик Фридриха отличился в русских войсках в Семилетнюю войну и взял Кольберг. Получив о том известие, король прусский улыбнулся и сказал: «Мой ученик помнит».

* * *

В ту эпоху Французской революции, когда учредилась Директория в юный генерал Бонапарт побеждал в Италии и угрожал Вене, императрица Екатерина II как-то сказала: «Наш Суворов то в дело пишет ко мне: «Матушка, пусти меня против французов», но я не пущу его. Я думала, что после Конвента[39] французы образумятся, вспомнят Бурбонов и призовут их. Ошиблась и в этом. Слышу, что и Талейран, прежний епископ, вступил или вступает в новее министерство. Я не забыла еще уроков истории; знаю, что Порцена для Тарквиния, а Дарий для Иппарха по пустому теряли войска свои, Питт напрасно тратит гинеи Англии. Может быть, штыки Суворова были бы действительнее; но против времени трудно бороться. А когда и как оно переломится? Это, кажется, известно одному Богу. Кипениe страстей та же горячка. Ты знаешь, что я искренно желала добра Людовику XVI, и за год до революции все выгоды торговли, которыми от нас пользовалась Англия,

уступила Франции. Что же из этого вышло? Боже мой, каких поклепов не взводили на меня! Есть люди, которые говорят, будто я рада беде Франции, и будто теперь заманиваю оттуда к себе и военных и ученых людей; а между тем мы исключили из нашей Академии маркиза Кондорсе[40]. Пусть все знают, что Екатерина не славилась ни мудростью, ни силою, положим, но зато она никогда не дурачила людей и никому не желала зла.

* * *

Императрица Екатерина во время своих путешествий всегда вмела при себе табакерку с изображением Петра Великого. «Я каждый день, глядя на этот портрет, спрашиваю себя, – говорила она, – чтобы, будучи на моем месте, Великий Петр приказал, что бы стал делать и что бы запретил».

* * *

Несколько времени Елагин, бывший докладчик Екатерины II, был весьма хорошим директором театра и им очень довольны были как государыня, так и публика. Замечателен анекдотичный случай, заставившей Елагина оставить управление театром. Иван Перфильевич был человек очень умный и благонамеренный, играл при Дворе значительную роль и пользовался довернем императрицы, которая всегда говорила о нем: «хорош без пристрастия»; но в то же время Елагин был чересчур большой поклонник прекрасного пола. Как лицо, заведующее театром, он находился в сношении со всеми артистами. Однажды, приехав к одной из известных танцовщиц, он застал ее при повторении довольно трудных па, перед зеркалом, и в любезных разговорах с нею вздумал сам делать пируэты, но как-то оступился и повредил себе ногу, так что долго не мог ступить на нее, почему и не ездил долгое время во дворец. Императрица, узнав об этом, разрешала Елагину иметь при себе трость и даже, когда он приезжал во дворец, позволила ему садиться в ее присутствии. Спустя несколько времени после этого приехал в Петербург раненый герой граф Суворов. Все готовилось встретить знаменитого полководца и назначен был парадный выход во дворце. Все высшие сановники ожидали Суворова, чтобы дать ему должную честь, и сама Екатерина вышла его встретить. В это время Елагин остался спокойно сидеть в той же зале, в креслах, в не тронулся с места. Суворов, проходя мимо, окинул его взглядом с некоторым удивлением, и государыня, заметив это, сказала Суворову: «Извините, граф Александр Васильевич, Ивана Перфильевича, он также получил рану; но не в сражении, а у танцовщицы, неуспешно выделывая трудный пируэт».

* * *

Отправляя к Екатерине Безбородко[41], Румянцев-Задунайский[42] писал: «Препровождаю к вам, государыня, алмаз в коре; ваш ум даст ему цену». – По смерти Потемкина Безбородко сам вызвался ехать в Яссы для окончания мирных переговоров. Именем императрицы он требовал в уплату за военные издержки сперва 20, а потом 12 миллионов. Турецкие послы подписали это тяжкое для Турции обязательство. Тогда Безбородко разорвал его и сказал: «Российская императрица не имеет нужды в турецких деньгах, ей драгоценны только честь и правда ее подданных. Государыня дарит вас этими 12-ю миллионами». Рейс-эфенди[43] воскликнул в пылу очень не дипломатического восторга: «Благодарю вас: вы спасли жизнь великого визиря, любимого народом, но которому за эти 12 миллионов не миновать бы шнурка и мешка для вечного купанья в Босфоре».

* * *

Дидро говорил императрице Екатерине II: «Иметь столицу в конце государства то же, что иметь сердце на пальцах».

* * *

По истечения трехлетнего срока, обыкновенно новые губернские предводители дворянства приезжали в Петербург, и Екатерина принимала и угощала их как домовитая хозяйка. Но им надлежало быть готовыми отвечать на все ее вопросы и заранее запастись подробными сведениями об их губерниях. По выбору предводителей, она судила и о беспристрастии дворян, и о понятии их о той цели, для которой предводители были учреждены. Известно также, что, кроме печатных правил, предводителям даны были письменные наставления, чтобы они побуждали дворян к умеренности и человеколюбивому сельскому распорядку. Усердных исполнителей ее предписаний Екатерина дарила ласкою и приветом сердечным. Во второй приезд Екатерины в Смоленск, Швейковский (губернский предводитель), будучи уже очень ветх и слаб ногами, не мог лично ей представиться, так как уже много лет ходил в валенках и не мог носить башмаков и шелковых чулков. – «Пусть он приедет ко мне запросто, – оказала государыня. – Пусть назначить час». – Иван Яковлевич назначил 10 ч. утра. Екатерина приняла его н сказала: – «Вы посвящали мне свое время, а я даю вам право располагать моим временем; во и оно не будет потеряно; садитесь, поговорим о вашей губернии: вы это дело лучше меня знаете».

* * *

Однажды граф Захар Григорьевич Чернышев[44] просил Потемкина исходатайствовать у императрицы панагию преосвященному Георгию[45]. Потемкин, бывший с графом в самых дружеских отношениях, с удовольствием исполнил его просьбу и, вручая панагию графу, сказал с любезностью: «Отвезите сами этот лестный подарок архиепископу. Граф, отличавшийся вспыльчивым характером, обиделся этими словами и отвечал:

«На то есть у вас адъютанты, а я уж слишком стар для рассылок». Такая выходка гордого графа, пересказанная Потемкиным императрице, возбудила её гнев на неосторожного вельможу, и с тех пор как она, так и фаворит её, разумеется, сделались очень холодны к Чернышеву. Эта ссора двух сильных вельмож царствования Екатерины гибельно отозвалась на подчиненных графа, который представил их к наградам и получил отказ. Это огорчило его, он почувствовал, что неосторожно погорячился, и на обеде, данном архиереем Георгием, громогласно выразил свое сожаление: «Я виноват, что никто из вас не награжден, – сказал он некоторым из своих подчиненных, присутствующих на обеде, – поэтому, по возможности, сам и должен вознаградить вас. Вот ожерелье, пожалованное государыней жене моей, возьмите его и разделите между собою». И сняв с шеи жены, сидевшей возле него, великолепное жемчужное украшение, граф рассыпал его небрежно на столе.

* * *

Однажды графу Ал. Гр. Орлову[46] сказали, что начальник московской полиции, принятый коротко в его доме, приставлен к нему шпионом от князя Потемкина. Граф смеялся таким слухам, во один раз, после обеда, пригласив к себе в кабинет этого подозрительного гостя, он запер дверь на ключ и, показав два пистолета, предложил выбрать один из них. Потом взяв из рук испуганного гостя указанное им орудие, он прицелился в перегородку в выстрелил в назначенное самим им место. Бедный начальник полиции сидел ни жив, ни мертв. Тогда граф сказал ему, что остающимся пистолетом он пробьет ему сердце, если он не сознается, поручено ли ему шпионство от Потемкина. Несчастный упал на колени и признался чистосердечно в своей вине. Граф простил его, но в наказание приказал сделаться издали шпионом за Потемкиным.

* * *

Когда, в царствование Екатерины II, слушано было в сенате дело князя Орлова[47], лишенного милости императрицы, и когда приговорили его к значительному наказанию, то присутствовавший при этом граф Разумовский сказал, «Для решения дела не достает выписки из наказа о кулачных боях. После общего смеха сочлены спросили: – «Какую имеет связь кулачный бой с делом князя Орлова?» – «Там, – отвечал великодушный вельможа, – сказано, между прочим, чтобы лежачего не бить; а как подсудимый лишен нынче прежней силы и власти, то и стыдно вам нападать на него». – Императрица согласилась с графом Разумовским.