Талмуд и Интернет - Джонатан Розен

В иудаизме идея возвращения имеет одновременно и метафизический, и буквальный смысл. Но возвращение никогда не было простым в культуре, которая долгое время развивалась в изгнании. Рабби указывают на то, что Адам и Ева были созданы за пределами Рая, и только в конце творения были помещены Богом в райский сад. Другими словами, когда Бог выселяет их оттуда, они в каком-то смысле возвращаются в свой настоящий дом, имя которому — изгнание. Именно Рай для них — чужая земля.

Понять такое, разумеется, можно, только находясь внутри культуры, порожденной изгнанием, когда собственное изгнание оправдывается через переопределение самого существования. В изгнании мы дома — так утверждают рабби и идут дальше, говоря, что даже Дух Божий, Шехина, присоединился к евреям диаспоры. Но они же говорят, что Бог изучает Талмуд. Сионизм твердил обратное: возвращение домой реально и физически осуществимо. Слово вновь обретает конкретность. Но даже сионизм не способен окончательно стереть тень диаспоры.

Талмуд, который мы читаем с женой, принадлежал ее деду, уехавшему в 1924 году в Палестину благодаря Декларации Бальфура; в 1948 году он был ранен в Войне за независимость и всю оставшуюся жизнь посвятил изучению Талмуда. Тот факт, что евреям удалось вернуться на родную землю, не означал, будто у него пропало желание изучать слова, которые были написаны для того, чтобы евреи смогли выжить в изгнании. Наоборот, борьба за создание государства дала ему возможность вновь оказаться в древнем океане изгнаннической мудрости. Образование Государства Израиль, то есть возвращение в буквальном смысле, не освобождает от ощущения, что правила жизни в изгнании никто не отменял, как оно не освободило рабби, привыкших к изгнанию, от надежды увидеть возрожденный Храм.

Понимание того, что мы созданы за пределами райского сада и возвращены в родную стихию, конечно, послужит утешением будущим поколениям — правда, если человечество откажется от мысли переселиться в космос. Перестройка нашей современной, утрачивающей корни культуры, а также коллективное освоение киберпространства, к которому мы приступили, говорят о том, что мы уже сейчас находимся в некоем комфортабельном изгнании. Но осознание того, что мы в каком-то метафизическом смысле там пребываем, увы, никак не защищает нас от тоски по дому.

***

Мне всегда нравилась история о рабби, который носит в кармане клочок бумаги со словами «пыль и прах». В другом его кармане тоже есть бумажка, на которой он написал «чуть пониже ангелов». Каждый день он достает из карманов эти бумажки, читает их и задумывается над человеческой судьбой.

Этой истории удалось схватить суть Талмуда, который создал культуру, занимающую некую середину между крайними точками — разрушением и новым творением, мертвыми и живыми, Богом и человеком, домом и изгнанием, сомнением и верой, внешним поведением и внутренними склонностями.

Это может быть и великой иллюзией, но я чувствую, что изменения, происходящие в современной культуре, не составляют антитезу моему желанию соединить древность и современность, светскость и религиозность. Рыхлая, ассоциативная логика Интернета и культура, которую он отражает, не являются просто зеркалом, в котором отражается фрагментарность разрушающегося мира, — скорее, это некий вид гармонии, гармонии разрозненного, разъединенного. Талмуд помогал евреям выжить после разрушения Храма, создав подвижную и обращенную к личности еврейскую культуру. Во всеохватности Интернета тоже существуют элементы, хорошо согласующиеся с миром, который, с одной стороны, теряет свои корни, а с другой — никогда не был таким единым, как сегодня. Поиски дома в изгнании, единства в бесконечности, поиски себя в море спорящих друг с другом голосов — это одновременно и древняя, и современная задача.

Пока я писал эту книгу, до рождения моего первого ребенка осталось два месяца. Благодаря современной медицине, мы знаем пол младенца — это девочка. Нам даже сказали, какого числа она родится: 10 ноября. Этот день — годовщина нашей свадьбы, а также годовщина «хрустальной ночи», которая разрушила мир моего отца и накликала неописуемую трагедию ХХ века.

Для моего ребенка все это уже мало что будет значить, разве только дочка будет знать, что родилась в годовщину свадьбы ее родителей. Но наша девочка, возможно, окажется единственным ответом, который я могу дать перед лицом катастрофических событий. Она появится на свет всего лишь за несколько недель до наступления нового тысячелетия, и я хочу ей пожелать, чтобы мир, в котором ей придется жить, очищенный трагедиями прошлого столетия, сумел удерживать свойственные ему противоречия в здоровом талмудическом равновесии.

Мою сестру назвали в честь погибшей матери моего отца, а меня — в честь его погибшего отца. В традиции ашкеназского еврейства не называть детей в честь живых людей. Поэтому свою дочь я назову в честь моей бабушки по материнской линии.

Конечно, мы с женой хотим, чтобы со временем она узнала все про своих дедов и прадедов, которые жили в Израиле и Польше, в Вене и Америке. Мы хотим, чтобы со временем она сумела проникнуть в прошлое глубже, чем это удалось нам, чтобы оказаться ближе к дому и узнать все, что можно, о тех мирах, которые она унаследует. Но мы начнем с того, что дадим ей имя. Мы сделаем это не для того, чтобы она ощутила бремя смерти, но чтобы соединить ее легкой, невидимой нитью с осколком любимого нами прошлого, которое, уповаю я в молитвах, она сохранит и унесет собой в неведомое будущее.

Благодарности

Написание даже небольшой книги не обходится без помощи многих людей. Если бы не настойчивость и редакторский энтузиазм Анны Фадиман, то первая глава этой книги, впервые опубликованная в журнале «Американ сколар», вообще не появилась бы на свет. Джонатан Галасси, великолепный редактор, помог мне из эссе сделать книгу. Сара Чалфант — литературный агент, друг и читатель — помогала, как всегда, всем, чем могла.

Давид Крэмер, учивший меня Талмуду, когда я был подростком, а затем ставший моим другом, прочел рукопись с научной строгостью и дружеским участием. Неоценимый вклад сделали и другие друзья: Стивен Дабнер дал мне немало полезных советов, Эллен Биндер щедро поделилась своим временем и талантом, Синди Шпигель и Роберт Вайль с самого начала оказывали мне дружескую поддержку.

Лесли Брисман рассказала мне, что Мильтон знал древнееврейский язык, и навсегда изменила мое мировоззрение.

Талмуд и Интернет. Благодарности

Сет Липски, основатель англоязычной версии журнала «Форвард», приютил меня в своем журнале и всячески мне помогал.

Родственники мои и моей жены подбадривали меня, как могли.

Наконец, Михаль Шпрингер, моя жена и хеврута, несказанно помогла мне своей любовью и обширными знаниями.

Примечания

[1]

Завещание, указывающее, какое медицинское обслуживание его составитель хотел бы (или не хотел бы)получать в случае серьезной болезни или недееспособности. (Здесь и далее примеч. переводчика.)

[2]

Завещание, указывающее, какое медицинское обслуживание его составитель хотел бы (или не хотел бы)получать в случае серьезной болезни или недееспособности. (Здесь и далее примеч. переводчика.)

[3]

Перевод В. Вересаева.

[4]

Район Манхэттена в Нью-Йорке, где в конце XIX иначале XX веков селились в основном евреи из Восточной Европы.

[5]

Опера итальянского композитора Пьетро Масканьи (1863–1945).

[6]

Перевод В. Вересаева.

[7]

Молельный дом (идиш).

[8]

Аллен Гинзберг (1926–1997) — американскийпоэт.

[9]

Генри Адамс (1838–1918) — американский писатель. «Динамо-машина и Пресвятая Дева» — 25-я главаего автобиографического произведения «ВоспитаниеГенри Адамса».

[10]

Перевод М. Шерешевской.

[11]

Перевод М. Шерешевской.

[12]

Перевод А. Сергеева.

[13]

Имеется в виду графство в штате Нью-Йорк, США.

[14]

Перевод А. Година.

[15]

Перевод С. Маршака. Предисловие к поэме «Мильтон», стало очень популярным в Англии после того, какв 1916 году композитор Хуберт Пэрри написал к нему музыку. Сейчас это произведение исполняется под названием «Иерусалим».

[16]

По сути, это не вполне точный пересказ комментария к роману, написанного А. Морелло: сторонаМезеглиза и сторона Германта — два «противоположных» направления детских и юношеских прогулокгероя, которые обретают в романе не только географию, но и метафизическое значение. «Сторона Германта олицетворяет путь духовных и литературныхпоисков, мечтаний, сторону «аполлоническую», сторона Мезеглиза (она же «сторона к Свану») — «дионисическую» сторону чувственного опыта, первого контакта с пороком» (A. Морелло) — дано по переводуА. Година.