Практика хатха-йоги: Ученик без «тела» - Мария Николаева

Особенно последние заключения, в которых явно подчеркивается единство фуховной и телесной самореализации, роднит систему интегральной йоги с замыслом в истоках хатха-йоги. Конечно, опыт Шри Ауробиндо и Матери остался незавершенным, и трудно судить, насколько их садхана (практика), парадоксальным образом опирающаяся на отсутствие всякой технологии, действительно ведет к подобной реализации. После беседы со Свами Брахмдевом я осталась в ашраме на общую медитацию, которая проводилась в зале, по своему устройству отдаленно напоминающем Матри-мандир, где в центре установлен кристалл с падающим сверху лучом света. Переживание нисходящего потока энергии, будем ли мы называть его супраменталом или иначе, оказалось сильнее, чем пятью годами ранее в Ауровиле, хотя это может быть следствием большей открытости. В любом случае, здесь происходит реальный процесс который позволяет обрести вполне определенный опыт в избранном направлении неявной хатха-йоги, при подчеркнутом акценте на карма-йогу — работу не с телом, а посредством самого тела. Не случайно, провозглашение синтеза йоги остается скрытым за очевидным на поверхности непрерывным трудом ашрамитов.

Фото 32. Свами Брахмдев Фото 33. Автор перед медитационным залом Фото 34. Кристалл внутри медитационного зала

VII. Буддо-йогические параллели

Совершенно отдельную тему представляет собой соотношение хатха-йоги и буддизма, которое просматривается в основном через тантрический подход к полному преображению физического тела. Так называемое «алмазное тело» в тантрическом тибетском буддизме ваджраяны представляет единственный аналог цели реализации хатха-йоги среди всех остальных индийских традиций, основанных на веданте, где тело при окончательном погружении в самадхи отбрасывается за ненадобностью. Однако установка на телесную реализацию присуща не всему буддизму, а лишь отдельным школам, поэтому в целом отношение буддизма к йоге довольно сложное. Достаточно отметить, что после ухода Будды в маханирвану оставленное им тело было кремировано, и поныне место его самадхи почитается в Кушинагаре. Развитие идеи телесного преображения явно обязано взаимодействию буддизма с другими традициями, которое продолжается до сих пор. Огромное значение сыграл Нагарджуна в роли «буддийского алхимика». Между хатха-йогой и буддизмом можно провести технические параллели в процессе реализации, сложившиеся исторически или ныне вводимые с обеих сторон — йогами и буддистами.

Буддийское прибежище я получила давным-давно в Катманду от Чокья Нима Ринпоче после ретрита в монастыре Копана, а хатха-йогой занялась много позже. Десять лет спустя я решила получить следующую буддийскую передачу и встретила в монастыре Карма Лекшей Линг украинского монаха, тогда завершавшего трехлетний ламский ретрит, а вскоре ставшего Ламой Хозёром. Первый год он провел в затворничестве в комнате, а последние восемь месяцев — в изоляции в пещере. Благодаря ему и учителю йоги Андрею Лаппе, проходившего трехмесячный ретрит, я получила передачу у ламы Фунцока и подробное объяснение сначала первой из четырех предварительных практик, а год спустя — и второй. Таким образом я приобщилась к школе карма-кагью в тантрическом тибетском буддизме ваджраяны, связанным с индуистским тантризмом, о чем шла речь на протяжении всей книги. Впоследствие мне довелось побывать во многих монастырях Ладакха, а также встретиться и побеседовать с ваджра-мастером в Китае, посетить действующие монастыри карма-кагью и других школ ваджраяны в Восточном Тибете. Это доселе незавершенное направление исследований, и к нему добавляется другой спектр опыта — випассана тхеравады, которая продолжает тему внимания к «текучести» тела.

Виньясы-простирания и пустота тела

Получению передачи у ламы Фунцока на четыре предварительных практики предшествовало общение с практикующими, которые ранее занимались йогой и даже преподавали. Однако меня уверяли в необходимости неукоснительного следования избранному пути, уповая на «чистоту непрерывной традиции». Тем не менее, среди «памяток» на стенах комнаты, в которой шла беседа, попадались весьма примечательные надписи вроде «Перед завтраком — наули», свидетельствовавшие о том, что знание йоги не предано забвению. Монах Хозёр не стал отрицать, что считает действенной любую практику, если она помогает для выработки нужного состояния. Андрей Лаппа чередовал буддийскую практику в ретритах с периодами преподавания йоги. Более того, как выяснилось, даже сам основатель линии карма-кагью был изначально индуистом и при создании школы не применул интегрировать в нее имевшиеся познания и опыт. Таким образом, мне вовсе не пришлось нарочито выискивать параллели между индуистской йогой и тибетским буддизмом, а оставалось констатировать получаемые сведения. Объяснения практик я получила после ппередачи от монаха Хозёра с дополнениями Андрея Лаппы, и они были заведомо подробнее, чем мне дали бы другие обитатели монастыря. Примечательно, что именно они назвали простирания йогическим термином «виньяса», поскольку технически они действительно очень похожи.

Общение с ламой Фунцоком было простым: он спросил лишь, есть ли у меня буддийское прибежище, и назначил время передачи на следующий день. По щедрости душевной он начитал мне передачу сразу на все четыре практики нёндро, хотя выполнение только первой из них нередко растягивается на годы. Простирания не относятся к тайным знаниям — обычно можно наблюдать монахов, простирающихся на досках возле ступы. Всего нужно выполнить сто одиннадцать тысяч простираний и начитать сто одиннадцать тысяч мантр на тибетском языке. В режиме ретрита эта практика занимает около трех месяцев, если простираться буквально с утра до вечера, не жалея тела. При мирской жизни период выполнения простираний не должен превышать трех лет. Мантра длинная, и ее произношение занимает больше времени, чем одно простирание, поэтому в конце добавляется дочитка мантр сидя в медитативной позе. Но условность всех подсчетов становится очевидной, если учесть, что нередко перед получением более высоких посвящений ламы заставляют повторить полностью все сто одиннадцать тысяч простираний. Как всегда, важно не количество, а качество.

Качественное выполнение простираний состоит в точно таком же требовании сочетания сосредоточения и телесного движения, как и в хатха-йоге. Современные монахи обзаводятся рядом «пропсов» вроде скользящих подстилок, рукавиц, счетчиков, подушечек и т. п. Для себя я сразу отмела подобный стиль айенгар-простираний, решив ограничиваться традиционной доской в монастыре или же ковром для асан в комнате. Отсутствие пропсов делает движения более замедленными, ибо без подушки легко разбить колени, а без скользящей поверхности при опускании получается ощутимый удар ладонями и скоро начинают «вылетать позвонки». Однако замедленное выполнение устраняет излишнюю экзальтацию, что способствует сосредоточению и позволяет соразмерить повторение мантры с простираниями, отчего дочитка не требуется. Поскольку торопиться стать буддой — занятие опрометчивое, то тщательный подход дает много преимуществ. Сосредоточение в данном случае — не на теле, как в хатха-йоге, а на «древе» линии карма-кагью. Сначала мандалу нужно собрать вниманием, проследив по часовой стрелке за каждым элементом, а затем разобрать в обратном направлении. Андрей Лаппа сравнивал эту деятельность с работой анти-вирусной программы: воспроизведение структуры разрушает все ненужные изъяны в сознании, вот почему выполнение этой практики в режиме ретрита считается оптимальным.

Подключиться к буддийским потокам, на которых осуществляются простирания, мне удалось наилучшим образом на досках для простираний возле Бодхи в Катманду, отполированных коленями многих поколений буддийских монахов и праведных мирян. Скоро собирание и разбирание «древа» стало как бы нанизываться на разворачивание и сворачивание яркого света, самопроизвольно возникавшего и рассеивавшегося в представлении. Для подсчета простираний я пользовалась традиционными четками, смещая по одной бусинке на нити после каждого простирания, что позволяло обходиться без счета в уме. В четках 108 бусин, и нетрудно заметить, что одного круга в день достаточно, чтобы завершить практику за три года, а при трех кругах вполне хватает одного года. Три круга при замедленном и внимательном выполнении занимают час, поэтому практика прекрасно настраивает сознание и не приводит ни к каким ломкам, нередким в режиме ретрита. Так и Сурья-намаскар — основа для виньясы тоже повторяется 108 раз в «зимнем» варианте. Движения простираний имеют несколько вариантов, которые все же отличаются от йогической виньясы, но я не стану их приводить. Эффект очищения сознания накапливается при таком подходе постепенно, но он весьма устойчив.