Песни и люди. О русской народной песне - Наталья Павловна Колпакова

тарелкой, на которой исходит паром огромный кусок пышного горячего пирога. Мы благодарим, кое-как засовываем тарелку куда-то в сторону (некогда, до пирогов ли тут!) и стараемся не пропустить ни слова из того, что доносится снизу. А внизу, к счастью, уже отвернулись от печки. Внизу за столом — новая песня:

Что у светлого месяца золотая была луна,

Что у красного солнца теплы оболока,

Что у света у Ивана кудревата голова.

У Ивановича кудри шелковые…

А из другого угла — хор певиц-зрительниц, толпящихся в дверях:

Во горнице во нов*й, во нов*й,

Стоял столик дубов*й, дубов*й,

На нем чара зoлoт*, золот*,

Сладким медом нaлит*, нaлит*…

А с дальнего конца стола, куда хозяйка уже третий раз тащит из погреба жбан с «бражкой», — величание особо почетной паре пожилых женатых гостей:

Вьется, вьется стелется

По лугам трава шелк*вая.

Мил со милою сходится,

Целуются милуются…

Словом, работы нам на печке хватает до позднего вечера..

ВОЗЛЕ ХОРОВОДА

А вот этого дня мы, кажется, никогда не забудем.

…Широкая, залитая солнцем улица. По бокам — сотни зрителей, а посреди улицы — пышная золотисто-алая гирлянда девушек и молодок медленно движется, словно проплывая, по высокому — очень высокому! — угору над широкой темной Печорой.

Тихо шелестят тяжелые шелка сборчатых сарафанов. Расцветают диковинные узоры, серебряные и голубые цвета на парчовых шубейках. Колышутся алые разводы штофных, затканных шелковыми букетами «летников» — летних безрукавок. Громадные шелковые платки, сложенные узкими лентами и завязанные на затылках, отливают множеством нежных оттенков — бледно-палевых, розовых, темно-синих. Тяжелые капли смоляных янтарей — прабабушкиных ожерелий — в пять рядов стекают по стройным загорелым шеям.

Девушки и молодки двигаются навстречу друг другу, встречаются, останавливаются, низко кланяются друг другу, расходятся. Они что-то поют, но мы еще не можем разобрать, что именно. Вот с другой стороны улицы появляется шеренга парней — тоже принаряженных, тщательно причесанных. Они направляются к девушкам. Звучит медленная протяжная песня:

— Да вы, бояра, вы куда пошли?

Да, молодые, вы зачем пришли?..

Мы только что вылезли из огромного карбаса, который переправил нас через неспокойную, играющую волнами Печору на этот берег. Позади у нас — леса и болота, речки и перевозы, бездорожье и хляби, по которым мы тащились свыше двух недель, стремясь попасть в это древнее печорское селение — Усть-Цыльму, пятьсот лет тому назад основанное здесь, в дремучих северных лесах, новгородцами. Усталые с дороги, измятые, полусонные, мы стоим, смотрим и хлопаем глазами. Явь это или сказка?

Это, несомненно, явь. Но нам не верится. Как зачарованные, глядим мы на проплывающие перед нами круги, хороводы, ало-золотые сарафаны. Мы ошарашены.

— Товарищи, да что ж это такое?!

Десятки любопытных голов оборачиваются с бревнышек, на которых разместились по обочинам улицы зрители, и приветливо, хотя и несколько изумленно, улыбаются нам. Если мы, ленинградцы, смотрим, разинув рты, на разряженных усть-цылёмок, то и местные жители, очевидно, поражены нашим появлением и видом. Немедленно несколько женщин придвигаются к нам поближе.

— Сей день праздник, — объясняют они, — вот девки и гуляют на горке, и горочные песни поют. На горке до поздней ночи народ веселится да играет.

— Горочные песни?

— Ну, да. Те, под которые играть можно.

Девушки, не спеша, двигаются по улице навстречу молодцам:

— Да вы, бояра, покажите сапоги…

Молодцы выворачивают ноги на каблук:

— Да вы, княгини, это вам не каблук?

— Да вы, бояра, покажите кушаки…

— Да вы, княгини, это вам не кушак?

— Да вы, бояра, покажите жениха…

— Да вы, княгини, это вам не жених?

Один из молодцев, вытолкнутый товарищами, останавливается перед шеренгой девушек, которые принимаются рассматривать и оценивать его наряд и наружность.

Вот с этих «бояр» — старинной печорской игры, когда-то привезенной сюда из Новгорода вместе с целым рядом других обычаев, обрядов, игр и песен, и началось в тот год наше знакомство с усть-цылемским фольклором. И пока мои товарищи, каждый по своей специальности, разыскивали по селу сказочников, былинщиков, причет-ниц, я погрузилась в море печорских хороводов и песен.

Традиционные русские народные игровые песни — это целый мир, веселый, певучий, полный жизнерадостных картин и образов. Тут зарисовки и русской природы, и деревенского хозяйства, и старинного крестьянского семейного быта. Здесь нет вымысла, нет искусственной надуманной «красивости» — здесь все красиво само по себе, потому что дышит искренней жизненной правдой, поэзией здорового труда, простотой и чистотой непосредственных человеческих отношений.

Земледельческий труд. Основная, самая важная тема в жизни русской деревни. Был этот труд тяжелым; но к родной земле, к любимым и с детства знакомым растениям, плодам и злакам человек, преобразив в игру преодоленные трудовые тяготы, доверчиво протягивает руки и обращается с лаской:

Вейся ты, вейся, капустка моя!

Вейся ты, вейся, виловая моя!..

Маки, маки, маковочки,

Золотые голов*чки…

Уж я сеяла, селяла ленок…

Грушица, грушица кудрявая моя!..

И песни звучат так весело, бодро, жизнерадостно, что кажется, будто именно от них, от их магического вызова, появляются из-под земли все эти свежие зеленые листья, покрывается земля пестрым ковром алых маков, зеленых стеблей кудрявого гороха («девушки, идем горох сеять! милые, идем горох сеять!»), широкими листьями репы, редьки, хрена, узорными кружевами морковных султанов, завитками ярого хмеля («вейся, вейся, ярый хмель, на нашей сторонке!»), растет и расцветает молодая роща, полная благоуханных плодовых деревьев. Казалось бы, прозаические темы повседневной полевой и огородной работы давали мало пищи для поэзии; но, значит, тонко чувствовал, видел и понимал красоту родной земли наш далекий предок, если мог в свое время сложить о ней столько светлых песен и на столетия вперед передать правнукам свое поэтизированное восприятие родной природы.

Ходил, гулял донской казак,

Невест выбирал.

(Бахтин В., Молдавский Д.

Русский лубок XVII–XIX вв.

М.—Л., 1962, № 87).

Песен на аграрную тематику и игр, отражающих в игровом аспекте трудовой календарь земледельца, записано по русским деревням много, но общий репертуар их невелик, и варианты текстов, взятых из разных районов, часто очень схожи друг с другом. Это естественно: игры и