Страна игроков - Иван Жагель

Чрезвычайно восторженно Лиза воспринимала на первых порах и любой мало-мальский успех Реброва, каждую новую его газетную публикацию. Но вскоре после того, как они расписались, Лизу начало раздражать его многочасовое – иногда ночи напролет – писание заметок. Она стала относиться к этому как к чему-то абсолютно бессмысленному, что не способно принести ни славы, ни денег. И даже когда Хрусталев, что-то разглядев в Реброве и в тех статьях, которые тот носил в «Народную трибуну», взял Виктора в свой отдел, Лиза уже не изменила своего мнения о занятиях мужа.

Возможно, ее деятельная натура уже искала новые объекты для восхищения. Поэтому не было ничего удивительного в том, что подвернулся «друг детства». И если Лиза выбрала этого парня, то едва ли он мог устоять под ее напором.

Утром, когда Ребров собирался на работу, зазвонил телефон.

– Здравствуйте. Я могу поговорить с Елизаветой Антоновной? – спросил приятный мужской голос.

– Это меня! – подлетела жена. – Ты уже приехал? – заворковала она в телефонную трубку. – Я сейчас выйду.

Лиза попыталась сразу взять все приготовленные с вечера чемоданы и сумки, однако ей это не удалось, и она невинно посмотрела на Виктора.

– Я помогу, – предложил он.

У подъезда стоял роскошный серебристый «мерседес», а рядом топтался высокий, приятной наружности парень в дорогом, светлом костюме. С глупой улыбкой он бросился на помощь.

– Вижу, у вас есть все, – сказал Виктор, уложив сумки в багажник. – Не хватало только моей жены.

– Извините, – смутился «друг детства».

– Бог вам в помощь… – с сарказмом процедил Ребров, так как ничем другим отплатить сопернику он не мог.

По дороге на работу, подолгу простаивая в утренних пробках, Виктор размышлял над тем печальным фактом, что в последнее время близкие ему женщины уходят к другим мужчинам. Вначале Маша Момот легко разменяла его на вечно «теневого премьера» Груднина, а теперь и жена сбежала к неизвестно откуда взявшемуся долговязому «другу детства». В этот момент Ребров был настроен к своей персоне чрезвычайно критически и со злорадством констатировал, что явно проигрывает своим конкурентам – у него не было ни серебристого «мерседеса», ни даже гипотетической «теневой» власти.

Однако как только Виктор приехал на работу, ему позвонила Маша Момот и немного подняла настроение.

– Привет! Хорошо, что я тебя застала, – как всегда энергично начала она.

– Очевидно, тебя послал бог, чтобы вселить надежду, что еще не все женщины отвернулись от меня.

– Что случилось?! – В ее голосе послышалась тревога.

– Сегодня от меня ушла жена, – пояснил Ребров.

Маша хмыкнула:

– Понимаю, тебе не терпится растрезвонить всему свету, что ты стал холостяком. Это, конечно, суперновость. Я над ней еще подумаю, но сейчас хочу сказать о другом. Мы могли бы встретиться после обеда?

– Думаю, что да, – сказал Виктор.

– Тогда приезжай к трем часам на Чистые пруды. Буду ждать на бульваре, где-нибудь поближе к метро. Мне крайне нужна твоя помощь!

3

До обеда Виктор писал в номер небольшую заметку, в которой пытался популярно изложить только что полученную сводку Госкомстата, сообщавшую об итогах работы российской экономики за полугодие. Ему никак не удавалось сосредоточиться, так как Игорь Стрельник привел в их комнату двух смазливых девчонок с длинными, загорелыми ногами. Он познакомился с ними в какой-то турфирме, собирая данные для статьи о бурно развивавшемся в России туристическом бизнесе. Охмуряя девиц, Игорь рассказывал одну из своих бесчисленных журналистских баек о том, как, работая еще в молодежной газете, он для смеха стал вести рубрику «Огород на подоконнике».

Раз в неделю, собираясь с друзьями за пивом, Стрельник писал под эту рубрику небольшие заметки, где давал читателям рекомендации, как вырастить на подоконнике тыкву. Это была его любимая забава в течение нескольких месяцев, пока в редакцию не приехал читатель из Норильска, который привез большую тыкву. По его словам, он вырастил ее на подоконнике, пунктуально следуя советам Игоря. В это верилось с трудом, поэтому любителя-огородника пытали чуть ли не с пристрастием, но он продолжал утверждать, что вырастил оранжевое чудовище сам, на своем окне и именно благодаря мудрым советам журналистов.

И только когда в газете была опубликована фотография этой тыквы с дурацким комментарием Стрельника, гость из Норильска признался, что в Москву он приехал просто в отпуск, а тыкву купил на рынке. После этого рубрика «Огород на подоконнике» навсегда исчезла со страниц молодежной газеты.

Девчонки много курили и заразительно смеялись над историей Игоря. Так что Виктор даже обрадовался, когда его вызвал редактор отдела.

Хрусталев пребывал в отвратительном настроении, и было от чего. Вся редакция уже знала, что сегодня на утренней планерке он не только устроил грандиозный скандал, но и серьезно поругался с главным редактором.

Формальным поводом для демарша Хрусталева послужила публикация статьи обозревателя газеты Федора Щетинина о новой экономической программе президента России. Эту программу давно ждали, о ней ходило много слухов, и вот вчера она была представлена вниманию широкой общественности, вызвав многочисленные комментарии в средствах массовой информации.

Впрочем, несмотря на частную причину, спор на утренней планерке был отражением перманентного конфликта, который разворачивался с начала перестройки во всем российском обществе, где люди делились на три большие группы – на тех, кто ненавидел коммунистов, на тех, кто ненавидел реформаторов-демократов, и на тех, кто ненавидел и тех и других. В такой ситуации грызню могло вызвать все, что угодно, – президентская программа, размер налогов, время закрытия магазинов и даже график движения автобусов в самом северном поселке Чукотки.

Что касается Хрусталева, то он не любил демократов. Особенно тех, кто использовал демократические лозунги, чтобы взлететь повыше на волне осуществлявшихся в стране реформ.

Откровенно не любил Роман и коммунистов, хотя до перестройки не был ни диссидентом, ни даже тайным оппозиционером. Просто он всегда стыдился участвовать в шумных коммунистических мероприятиях. И в то время как многие коллеги-журналисты делали карьеру с помощью членства в компартии, обязательного в советские времена для достижения высоких должностей, он никогда не пытался в нее вступить.

И позднее, когда демонстративный выход из партии известные представители интеллигенции стали использовать, чтобы в очередной раз громко заявить о себе, Хрусталев опять был в стороне. Только иногда характер холерика подталкивал его к бурному выражению протеста, причем в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах.

Выступление на утренней планерке также было спонтанным и резким. А все началось с заявления главного редактора о том, что опубликованная в последнем номере статья Федора Щетинина является образцом новой журналистики и всем надо пытаться делать что-то подобное.

– Чтобы выжить в рыночных условиях, без финансовой поддержки со стороны государства, – рассуждал Семипалатинский, – мы должны перестать жевать нашу традиционную жвачку, научиться находить, как это удалось Федору, совершенно новые повороты в привычных темах. Только в этом случае наша газета станет… – Он замолчал, пытаясь подобрать точное слово.

– Желтой! – закончил за него с другого конца стола Роман Хрусталев.

– Что? – не понял главный.

Все члены редколлегии посмотрели на Хрусталева – кто с недоумением, кто с интересом, кто с насмешкой, не веря, что он еще раз произнесет это слово.

– Желтой! – упрямо повторил редактор отдела экономики.

– Что вы этим хотите сказать?! – стараясь скрыть замешательство, поправил очки Семипалатинский.

– То, что статья Щетинина – позор для нашей газеты, в которой прежде считали за честь печататься лучшие российские публицисты.

– Я вас не понимаю… – все еще не мог прийти в себя главный.

– Федор вроде бы писал об экономической программе президента, – стал пояснять свою точку зрения Хрусталев. – На самом деле о сути этого документа в статье нет ни строчки. Зато подробно излагаются слухи о том, кто писал новую программу за президента и где это происходило… Там полно ёрничества и всяких глупостей, которые как раз и подходят для желтой прессы.

В статье действительно утверждалось, что так как президент в последнее время много болел, то работать над своей программой он не мог и за него это делали какие-то другие люди, собиравшиеся на подмосковных дачах.

– Но это же факт, что президент серьезно болен и в полную силу заниматься программой у него не было возможности, – перебил Семипалатинский все более и более горячившегося Романа.