В Plaz’e только девушки - Мила Бограш

На следующий день мне позвонил Павел и пригласил на похороны Еремея.

За три месяца до…

Яна решила больше не заниматься мутной конторой, которая принимает на непонятную работу немодельных женщин. Она поняла, что ненароком залезла не в свой огород. Время сейчас стремное, лучше не соваться куда не следует со своим любопытством. Статью об агентствах занятости написала на других примерах. Но естественное журналистское любопытство не оставляло. Она связалась с невзрачной Верой. Та сразу развеяла ее смутные подозрения. Вера пребывала в щенячьем восторге, готовилась к первой командировке.

– Все, в общем, прекрасно… – щебетала счастливая девушка.

– Почему «в общем»? – Яну зацепило это слово. – Что-то не так?

– Нет, нет… – слегка замялась Вера, – я еще сама не все знаю. Давай как-нибудь потом встретимся. Поговорим.

– Хорошо, – согласилась Яна, – будет время, звони.

Но репортерская жизнь, как скорый поезд. И соседи постоянно меняются, и пейзаж за окном поминутно другой, поэтому не часто вспоминаешь о том отрезке пути, который с кем-то уже проехала. Она так и не собралась позвонить Вере. И Вера тоже не объявлялась.

Яна уже стала забывать случайную встречу, когда неожиданно увидела в родной газете фотографию: Агния среди каких-то деловых людей. Яна сразу ее узнала. Вспомнила самоуверенную блондинку, которая хмуро писала заявление о приеме на работу. Посмотрела на подпись к снимку – сотрудники городской мэрии на благотворительном вечере. Подошла к коллеге, которая готовила заметку, показала на фото Агнии:

– Кто это?

– Да ты чего?! – удивилась она. – Это же жена Кузьмы Брагина.

– Того самого, что на квасном патриотизма продвинулся? – вспомнила Яна лидера патриотических движений, поддерживаемого правящей партией.

– Ага. Пробивной малый. Карьерист, но с идеями.

– Да, я помню, помешан на патриархальных ценностях. Домострой. Устав Ярослава Мудрого… То, се…

– Ага, – подтвердила коллега, – считает русскую семью оплотом отечества. Жена у него, как у Цезаря, вне подозрений. Помнишь его знаменитое высказывание: «Худую женку из дома вон!» – в смысле, плохую, а не тощую. У него, сама видишь, жена очень даже в теле.

– Нет, не слышала. Как это – «вон»? Типа сорной травы в поле?

– Вот-вот. Я как-то его спросила: «Вы что же, призываете, как в Древней Руси, изменившую женщину голой выставить напоказ, вывалять в дегте и перьях, привязать к позорному столбу? И – кнутом ее! Прочь из родного села?»

– «Не так люто, не так срамно…». Он всегда отвечает эдаким былинным слогом. «Но поганая женка – удар мужу в спину. Потому предки наши блудливых жен камнями побивали, в монастыри ссылали. И поделом. Негоже подолом трепать, чужое семя с русским мешать, чтобы не вырождались наши исконные богатыри».

– Он что, идиот? – уставилась на нее Яна. – В мире давно уже нет ни исконных русских, ни исконных французских. За столько веков все в мире друг с другом перемешались. Разве что папуасы Новой Гвинеи – исключение или дикари в дебрях Амазонки.

– Идиот он или нет, не знаю, – ответила собеседница, – я его к психиатру не водила. Но спросила: «А если ваша жена вдруг увлечется? Всякое в жизни бывает… Вы и ее – тоже в монастырь или камень на шею?» «Моя жена под венцом в верности клялась, – завывает. – А коли изменит, она не жена мне больше, а клятвопреступница».

– Волчица позорная, короче, – посмеялась Яна над новоявленным Васисуалием Лоханкиным и вздохнула сочувственно: – Бедная женщина.

– Совсем не бедная, – усмехнулась подруга. – Сидит себе дома или по крутым тусовкам шляется – вот и все ее занятия. Все при ней. Одна проблема – спать исключительно с этим козлом или…

– Или? – спросила Яна.

– Или умело водить его за нос, – подмигнула коллега. – А ты что про нее спрашиваешь? Знаешь ее, что ли?

– Да нет, – Яна решила держать язык за зубами. – Мне показалось лицо знакомое. Обозналась, видно.

– Бывает.

Коллега отвернулась к компу, начала строчить очередную заметку.

Яна задумалась. Агния – жена самого Брагина. С какой стати ей устраиваться на работу по объявлению? Странно…

* * *

Еремея Гребнева хоронили на Кунцевском кладбище. На центральной аллее собрались близкие, друзья, фанаты-читатели, издатели, кто-то из литературных чинов. Отдельной группкой стояли его мать, Павел, немногие родственники. Я встала чуть поодаль, хотелось увидеть всех как бы со стороны.

– Хозяйка, землицы кладбищенской не надоть? – сунулась ко мне небритая щербатая рожа.

– Чего? – воззрилась я на диковинного индивидуального предпринимателя.

– У нас без обмана, – тряс он перед моим носом грязным пакетом, – свеженькая… Прямо от трехдневного покойничка. Как полагается…

– Кому полагается?

– Ну так… как же… Это дело ваше, бабье. Кого ты там хочешь известь?

– Никого не хочу, – испуганно отстранилась я.

– Все равно бери… Глядишь, пригодится. Вон какого молодого хоронят, – кивнул он на портрет Еремея, – не иначе, ваша сестра постаралась.

– Вали отсюда! – цикнула я на бомжа.

– Как знаешь, как знаешь…

Он неторопливо затрюхал со своим тлетворным пакетом.

Я подошла поближе к Павлу. Он узнал меня, поздоровался сдержанно. Выразила соболезнования матери Еремы. Она держалась строго, не плакала, только глаза были как незрячие. Не знаю, услышала ли она мое сбивчивое бормотание, но безучастно кивнула, пригласила на поминки. Недалеко от этой группы рыдала девушка в черном. Она так искренне убивалась, что невольно обращала на себя внимание неподдельным горем. Ее прижимала к себе другая – симпатичная и белокурая. Подружка, наверное.

Еремея хоронили в закрытом гробу. Отдающие последний долг шли к нему в скорбной очереди. Но отзвучали прощальные речи, смолкли траурные марши, гроб опустили в могилу. Мать первой подошла и бросила горсть земли. За ней потянулись остальные. Постепенно люди стали расходиться. Мы, немногие приглашенные на поминки, заторопились к автобусу.

После кладбищенской стужи в салоне я не сразу отогрелась. Мы сели рядом с Пашей, больше я здесь никого не знала. Он уставился в окно. А я на него. Неожиданно подумала: а кто он, собственно? Кем на самом деле был для Еремы? Как оказался рядом с ним? Я слегка тронула его за рукав. Он обернулся.

– Паш, ты как с Еремой познакомился?

– …Как мы познакомились? – переспросил он, помолчал и нехотя процедил: – Я приехал в Москву. Встретился с Еремой. Стал ему помогать. Иногда…

– Тебя это устраивало?

– Почему нет… – И он снова отвернулся к окну.

А было все так. Павел Пышкин послал на e-mail Гребнева предложение: «Готов сотрудничать. Слава не нужна, нужны деньги». Оставил свой электронный адрес. Отдельно прикрепил файл с собственными публикациями – короткими рассказами в жанре экшен. Вскоре на его электронный адрес пришло короткое послание: «Будешь в Москве, звони» и номер мобильного Еремея Гребнева.

Паша тут же купил билет на поезд. Сдал на год квартиру, подешевле, но зато получил деньги вперед. И поехал покорять столицу. Где остановиться на первое время, он знал. В институтском общежитии остались знакомые ребята. Заранее созвонился с ними. Они и приютили, поставив одно, но непременное условие – «накрыть поляну». Паша раскошелился на хорошую выпивку и закуску, а потом с полным правом заснул на свободной койке. На следующее утро позвонил Ереме. Договорились встретиться в полдень в сквере на Чистых прудах.

– Значит, «бабки» нужны? – Ерема не стал тянуть резину.

– Нужны, – ответил прямо и Паша.

– Вот тебе «рыба». Завтра подгребешь сюда, принесешь, что накропал.

Он передал Павлу сложенный вдвое листок. Павел положил «рыбу» в барсетку.

– Чтобы было «как у нас, только лучше в десять раз», – напутствовал его Ерема цитатой из Розенбаума. – Ну, бывай.

Они разошлись – до завтра. Ерема даже руки на прощание не подал. Только небрежно кивнул.

Паша помчался в общежитие. Сел за комп – общий для всех в этой комнате. Развернул листок. Там была всего одна строчка: «Следователь Белов влюбился».

Еремей даже не спросил: читал ли Павел его книги. Подразумевалось, что не только читал, но должен был выучить чуть ли не наизусть. Паша внимательно прочел все детективы Егора Крутова и теперь попробовал вообразить, как влюбляются упертые следаки. Но не вышло. Вместо признания в любви в голове вертелась только фраза про «чистосердечное признание». А это далеко не одно и то же.