Коридор - Сергей Каледин

- Мешаешь,- не отрываясь от писания, строго сказала Александра Иннокентьевна, но Александр Григорьевич, оглушенный наушниками, повел руку вверх и громко дотягивал срывающимся голосом окончание арии.

- Ты мне мешаешь!

Александр Григорьевич указательным пальцем поставил в воздухе точку и, весь встрепенувшись, открыл глаза, все еще находясь под музыкальными чарами.

- Прекра-а-асно... Собинов. Ариозо Ленско...- он растерянным движением сковырнул наушники.- Что, Шурочка?

- Ты мне мешаешь,- в третий раз произнесла Александра Иннокентьевна.Почему ты до сих пор в нижнем белье?

- Да-да,- закивал суетливо Александр Григорьевич.- Обязательно. Сорочка, я полагаю, уже высохла.

- Не знаю,- строго сказала Александра Иннокентьевна, склоняясь к столу.

На кухне Александр Григорьевич палкой стащил с веревок выстиранную вчера Маней рубашку.

- Вполне, вполне...- бормотал он, щупая, досохла Ли.- Приветствую вас,кивнул он Алику, незаметно появившемуся на кухне.- Погода нас сегодня изволит радовать, ха-ха-ха...

- На,-сказал хмуро Алик, протягивая ему клочок бумаги.

- За газ, за электроэнергию? - Александр Григорьевич взял бумажку и близко поднес к правому глазу, потому что левым из-за катаракты видел слабо. Действиям Алика он пока еще не удивился, так как расход газа и электроэнергии всегда списывал со счетчиков Алик.- Так-так,- бормотал он, поднося бумажку поближе к окну.- Сколько, интересно, в этом месяце?

"Уважаемый сосед, Александр Григорьевич. Дайте мне, пожалуйста, десять рублей, до среды. Сосед Алик".

- Что, что?.. Не понял! То есть... Вам десять рублей требуется?..Александр Григорьевич пожал неопределенно плечами.- Нужно обратиться к... за... к Александре Иннокентьевне. Она, безусловно... Одну минуту, разумеется...- Александр Григорьевич, зажав просьбу в руке, медленно пошел к жене.- Шурочка. Извини, я тебя отвлекаю, Алик просит денег взаимообразно. Немного. Десять рублей. Я полагаю, надо...

- У тебя свой бюджет,- сказала Александра Иннокентьевна.- Свои соображения.

- До среды, если я не ошибаюсь? - уточнил Александр Григорьевич, вернувшись на кухню.

Алик уточнять не стал, вытянул деньги у него из пальцев и убрел к себе в комнату.

---Несколько неопределенно...- задумчиво побарабал naльцами по кухонному столу Александр Григорьевич Сорочка суха, несколько неглажена... Прекрасно, теперь - найти соответствующий воротничок...

Сорок лет тому назад Феня Цыпина отдыхала со своей подругой по университету Шанявского Шурочкой Щедриной в воскресенье на пруду под стенами Новодевичьего монастыря.

Шурочка поделилась с подругой семейными неприятностями: брат Пантелеймон совсем отбился от рук и не желает учиться. А бить его отец не решается - боится убить, основания для этого у отца были. В юности, когда Иннокентий Сергеевич начинал коммивояжерскую карьеру под Тамбовом, к нему в пролетку сунулись ночью два шаромыжника. Отец сшиб оборванцев лбами и выкинул их из пролетки. Один умер, другой - живой, но искалеченный- показал на молодого купца; Иннокентий Сергеевич еле отсудился.

Фепя сочувственно кивала, слушая подругу, и посоветовала нанять репетитора, а именно: своего младшего брата Сашу, "очень способного и очень любящего детей".

Саша Цыпин действительно был способный, иначе бы он не вошел в процентную норму реального училища. Но детей он не любил. Однако быстро выудил Пантелеймона из неминуемого позора, и семья Щедриных с радостью приняла его в свой домашний обиход; из репетиторов он незаметно вырос в члена семьи купца второй гильдии Щедрина. Он успешно дрессировал Пантелеймона по всем предметам, вплоть до закона божьего, от которого сам в реальном училище был освобожден.

В свободное время Саша Цыпин и Шурочка Щедрина посещали балет и оперу оба любили музыку. Шурочка, выросшая в довольстве, была очень деликатна и потому на галерку лазила без особой печали. Тем более что крупный, похожий на армянина Саша с каждым днем все больше и больше ей нравился, особенно его горящие черные глаза.

Шурочка с первых же дней супружества поставила условие: гражданская жизнь каждого из супругов должна быть независима. И даже их брачные отношения с Сашей, следуя передовой моде тех времен, в порядке протеста и вызова ханжеской буржуазной морали, не были узаконены- в метрике их дочери Ольги значилось: "Рождена от девицы Щедриной", без всякого упоминания об отце.

Чтобы муж раз и навсегда понял, что она не шутит в своих свободолюбивых претензиях, Шурочка, оставив полугодовалую дочь, ушла на германскую войну в летучий отряд сестрой милосердия, откуда вернулась с немецкой пулей "в верхней трети бедра".

В мирное время Александра Иннокентьевна жила в семье изолированно. Никогда никого не просила ни о каких услугах и сама никогда ничего не делала для других. "Ты же знаешь, Саша, что для этого есть различные мастерские, наконец, ателье",- удивлялась она, пожимая плечами, когда Александр Григорьевич робко давал ей понять, что не может длительное время ходить с оторванной пуговицей или в порванном носке.

Нельзя, однако, сказать, что она была безумно занята. Нет, она посещала все вернисажи, концерты, регулярно навещала многочисленных своих родственников, раскиданных по всей Москве, а также и родственницу мужа свою университетскую подругу - Фаину Григорьевну Цыпину.

Она старалась никого никогда не обижать специально, а если уж все-таки в результате каких-нибудь ее действий рождалась обида, виноватой никогда себя не считала. Единственными своими недостатками Александра Иннокентьевна считала неумение рисовать и чрезмерную снисходительность к окружающим.

Невестку свою она умудрилась обидеть в первые же дни, и Люся всю жизнь помнила эту обиду. Лева нашел на антресолях в Уланском поломанную резную рамочку красного дерева с овальным отверстием для фотографии. Он подклеил рамочку и вставил туда Люсину фотографию.

Александра Иннокентьевна, обычно не снисходившая к мелочам жизни, увидела невестку в рамочке, сняла рамочку со стены, выдрала оттуда Люсю и сделала сыну строгое замечание: "Как ты посмел взять чужую вещь без разрешения?" В ажурную рамочку она вставила умершего от водянки брата Пантелеймона, о котором, справедливости ради, отзывалась как о человеке "не очень умном".

...Глафиру Кирилл нашел в соседнем доме, Глафира заканчивала подъезд. Она устало разогнулась с тряпкой

- Чего там?

- Алик, я говорю, того... Вроде как постригся... Сходи посмотри.

- Глафира в ужасе растопыренной ладонью закрыла потное от долгого нагиба лицо, чтоб не пугаться вслух.

- Да ничего такого,- засуетился Кирилл.- Башку малость так обрил до половины. Курит сейчас.

Глафира уронила тряпку.

...Алик заперся в комнате и молчал, не открывая на просьбы матери, Кирилла и Доры. Глафира сидела на полу у двери и плакала. Кирилл уговаривал Алика:

- Ты дверку-то чуток приоткрой, и все. И посиди там. Мы-то к тебе и не пойдем: ты, главное дело, дверку-то приоткрой...

- Он, может, уж и повешался давным-давно,- предположила Дора.

- Откуда слово-то такое вычерпала? - застонала с пола Глафира.- Бога-то хоть побойся...

- А у них, Николавна,- нагнулась над соседкой Дора,- у них как зайдет, так он уж раз - и повешался. У психических как не по их -так все... Кирюш, ты в личину-то глянь, чего он там делает?

- Глянь-то глянь, а он шилом пырнет,- засомневался Кирилл, но все-таки припал глазом к замочной скважине.- На ключ взял, не видать...

- Тогда в психическую надо звонить. Или милицейских звать,- уверенно сказала Дора.

Пока Кирилл по телефону вызывал помощь, Дора вскипятила чайник, подняла с пола зареванную притихшую Глафиру.

- Чего реветь-то впустую, Николавна. Не повешался - так спит. Приедут - разбудят. Чем выть, пойдем чайку свеженького.

Скоро раздался длинный звонок в дверь.

- Забира-а-ть приехали,- радостно сообщила Дора, но под взглядом Глафиры, поперхнувшись чаем, исправилась: - Нет, ты гляди, как быстро-то помощь ездиет. Раз - и приехали...

Кирилл подвел к двери трех одинаково крупных мужчин, разница была только в халатах: у двоих запах на спине тесемками, у третьего - спереди на пуговицах.

- Этот врач, а те санитары,- объяснила Дора.

- ...Обрил полголовы и заперся вместо института,- объяснял врачу Кирилл.

Рядом без слов стояла Глафира, по-старушечьи комкая концы платка.

- Топорик дайте,- попросил врач.- Или ломик. Алик шел по коридору, ласково придерживаемый с двух сторон санитарами. Смирительная рубашка не понадобилась, она так и висела на плече у одного из санитаров.

- Повели-и...- довольно просипела Дора, благо Глафиры рядом не было.А не закрывайся, мать не морочь. А то ишь, запирается! Сегодня полбашки обрил, а завтра, глядишь, и самую голову снесет. Не-ет. Оттеда теперь уж только на Ваганьково...

На шумные события в коридоре вышел Александр Григорьевич.

- Приветствую вас, приветствую...- пробормотал он, увидев незнакомых людей в белых халатах.- Что такое, что случилось?..