Коридор - Сергей Каледин

Липа, по-матерински страдая от затянувшегося в связи с машиной безденежья дочери, услышав взрыв, обнаружила, что машина горит. Она не только тут же не позвонила зятю, но, более того, старалась максимально загородить собой окно, чтобы Ромка, еще не ушедший в Школу, не смог увидеть горящую машину. Она дождалась, пока внук уйдет, посмотрела, как татарчата, блудливо озираясь, копаются в дымящихся останках "БМВ", и, еще подождав для верности, позвонила Леве, выполняя родственный долг по наблюдению за автомобилем.

...Радио доиграло гимн. Липа зашевелилась. Абрек заскулил аккуратно диктор объявил шесть часов утра. Липа встала, почесала спину и сказала в сторону передней тихим баском:

- Сейчас, милый, сейчас.

Пес услышал и затих.

Она вышла из квартиры и спустила Абрека с поводка. Пес понесся с четвертого этажа; через несколько секунд громко хлопнула входная дверь. Липа, не торопясь, спустилась следом. Она вышла из дома, поплотнее запахнулась в шубу и пошла двором в сторону Ново-Рязанской. За Абреком она не смотрела, зная, что пес ее видит и в темноте далеко не убежит.

Она шла выверенным маршрутом: до Ново-Рязанской, там в троллейбусе выкурит папироску, затем назад мимо гаражей, к помойке - и конец прогулки. Как раз на двадцать минут. Она вышла со двора на улицу. В ворота молокомбината заехала машина, судя по металлическому стуку, груженная пустыми молочными флягами. Липа вспомнила, как в сентябре сорок первого дурная бомба попала в молокомбинат. И смех и грех... Ночью объявили по радио воздушную тревогу, они все побежали в подвал, а с Георгием никак не могла справиться. Не пойду, говорит, и все. Они убежали, а он остался. Тут она и влетела, бомба, прямо в склад. В молочные фляги! Фляги взлетели в воздух и стали по очереди сыпаться с неба с жутким грохотом. Даже в подвале было слышно, как они рушились на крышу их дома. Кончилось тем, что Георгий в одних подштанниках, босой примчался в бомбоубежище.

...Липа умиленно наблюдала, как пес, урча, барахтается в грязном сугробе под фонарем. Стоять было холодно, кроме того, пора было покурить. Вот как раз и троллейбус. Просто на улице Липа никогда не курила вульгарно. Лучше где-нибудь на лавочке незаметной или вот в пустом еще ночном троллейбусе с открытыми дверями. Липа вышла из подворотни. Вдоль Ново-Рязанской от вокзалов и вниз до Бауманской стояли троллейбусы с зачаленными дугами.

Липа наступила одной ногой на подножку, обернулась к собаке:

- Абрек, я здесь,- чтобы пес не волновался.

Села на заднее сиденье, достала папиросы. Однако в троллейбусе она оказалась не одна. На звук чиркнувшей спички за спиной переднего сиденья выросла голова в шляпе. Липа дернулась было, чтобы встать, потом вспомнила, что не одна: Абрек рядом, двери открыты.

Из вежливости Липа предложила:

- Не желаете папиросочку?

Человек вздрогнул, видимо, проснулся. Обернувшись, он попал под свет фонаря с улицы, Липа, приглядевшись, вскрикнула:

- Господи! Александр Григорьевич?! Не вы ли?

- Здравствуйте, Олимпиада Михайловна,- приподнимаясь не до конца, сказал Александр Григорьевич и дотронулся до шляпы.

Липа пересела к нему. Протянула "Беломор-канал".

- Да что же я, дура, ведь вы не курите. Конечно - таберкулез... Вернулись?.. А что ж вы так? Мы бы вас встретили... Александра Иннокентьевна знает?..

- Она знает, но...

- Не принимает?! - воскликнула Липа. Александр Григорьевич молча развел руками.

- Сниму жилплощадь... пока документы. А там, я думаю, Шура изменит свое отношение. Вы понимаете?..

Липа послушно кивнула, хотя никак не могла понять, почему Александр Григорьевич не идет к себе домой, а мерзнет в троллейбусе возле ее дома. В шляпе.

- Почему вы в шляпе? Вы простудитесь.

- Это не самое страшное. Как Лева, Люся... девочки?

- Младший - мальчик,- поправила его Липа.- Ромочка. Семь лет. В первый класс ходит. А чего же мы сидим-то? Ну-ка давайте поднимайтесь!

- Рановато, Олимпиада Михайловна...

- Поднимайтесь, поднимайтесь без разговоров. Пошли чай пить.

Липа вышла из троллейбуса и подала Александру Григорьевичу руку, как ребенку.

- Осторожнее.

Из подворотни молча через сугроб бросился Абрек. Нельзя! - заорала Липа.- Фу! , не успев сбросить скорость, забуксовал, ударил ра Григорьевича задом по ноге и, виновато под-хвост, убежал в подворотню.

- Это наш,- сказала Липа.- Левочка с торфоразработок привез. Абрек.

- Да я их и всегда-то...- срывающимся голосом пробормотал Александр Григорьевич.

- Да что вы! Он только на вид такой страшный. Он добрый пес. Лифт только с восьми, не тяжело вам на чет-вертый?

Преодолевая последний лестничный марш, Липа беспокоилась об одном-только бы Люся не орала с утра. И она совсем не была уверена, что Люся проявит по отношению к Александру Григорьевичу должное гостеприимство.

Она обернулась к ползущему за ней в одышке Александру Григорьевичу и на всякий случай напомнила:

- У Люси с нервами плохо...

- Да-да,- послушно кивнул Александр Григорьевич.

- Сиди и учи, раз вчера не успела!..- донесся из квартиры Люсин голос на фоне Танькиного плача.- И по-ори мне еще!..

Абрек тявкнул под дверью. Он всегда взлаивал, когда Люся заходилась, не выдерживал ее тембра.

- Нервы...- вздохнула Липа и нажала звонок.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

7. САША И ШУРА

Алик Ожогин тронулся давно, но окончательно сошел с ума недавно. Он собрался, как обычно, в институт, а перед самым уходом решил побриться.

Из ванной Алик вышел странный: полголовы было в ежике, другая половина - голая, обритая. С тем и пришел на кухню. И, не моргая, глядя в упор на Кирилла, попросил у соседа закурить. Кирилл Афанасьевич сегодня был во вторую смену, сейчас он хозяйствовал. Он отложил недоошкуренную картофелину, вытер руки о женин фартук, которым был подвязан, и, не выказывая удивления, похлопал себя по карманам:

- В комнате, сейчас принесу.

Пока Кирилл ходил за куревом, на кухню вошла Александра Иннокентьевна с кофейником в руках.

- Закурить есть? - не моргая, тихо спросил ее Алик.

- Я не курю,- спокойно ответила Александра Иннокентьевна. Она знала, что иногда Алик бывает не в себе, а на голову не обратила внимания. Ни на кого и ни на что не обращать внимания - было одно из проявлений ее деликатности, а может быть, самоуглубленности.- Алик, будьте добры, постучите мне, когда вода закипит. Доброе утро, Кирилл Афанасьевич.

Кирилл кивнул и подался в сторону, пропуская Александру Иннокентьевну. Он протянул Алику сигареты.

- Ты тоже "Ароматные" куришь? - печально спросил Алик.

- Забористые, я не обижаюсь,- как ни в чем не бывало ответил Кирилл, а про себя решил, что дело совсем плохо: вежливый Алик назвал его на "ты", чего никогда не было, и удивлен маркой сигарет, хотя прекрасно знал, что Кирилл курит именно "Ароматные".

Алик подошел к плите, прикурил от конфорки и сел на Дорину скамейку, единственное сидячее место на кухне. Выбритая, не заветрившаяся еще голова его - вернее, полголовы - была в кровавых порезах. Кирилл напряженно думал, что предпринять, но на всякий случай отвлекал уже сумасшедшего, как он понял, Алика от дальнейших необдуманных действий разговорами.

---На фронте тоже у нас... Обовшивеешь иной раз - ороешься наголо. Товарища еще попросишь. Можно и

в одиночку, только без спешки, а то пообдерешься весь напрочь...

Из прикухонной каморки, где раньше жила прислуга, выползла Дора Филимоновна Кожух. Дора несла ночной горшок, прикрытый круглой фанеркой, с ручкой. Горшок она несла, прижав к животу, и чуть не ткнулась им в спину Алика. Открыла уже было рот, чтобы поругать его за курение на кухне, за то, что без спроса занял скамейку, но осеклась и дрогнула, чуть не выронив свою ношу.

- Тсс,- сказал Кирилл, показывая ей, чтобы исчезла.

Дора, пятясь, вползла задом в свою клетушку, тихо щелкнул замок.

- Ты покури еще чуток,- ласково предложил Кирилл Алику,- посиди, покури, куда торопиться, мало ли... А я на уголок сбегаю, еще курева подкуплю.

Кирилл скоренько накинул пиджак и постучал в комнату Александры Иннокентьевны.

- Да-да, спасибо, Алик! - отозвалась Александра Иннокентьевна, загороженная спинкой кресла.

- Это я,- всунувшись в комнату, негромко сказал Кирилл.- Я говорю, чтобы на кухню пока не вылазили, мало ли... Вроде Алик-то, я говорю, совсем сошел...

- Да-да,- не отрываясь от стола, кивнула Александра Иннокентьевна.

Александр Григорьевич в наушниках, полузакрыв глаза, сидел на своем диване, в углу.

Кирилл махнул рукой и, чтобы не тратить попусту время, побежал искать мать Алика Глафиру Николаевну, работавшую уборщицей в соседнем доме.

Александр Григорьевич сидел на диване в белой нижней рубашке, тихо дирижируя одной рукой и лишь иногда тихо подпевая неизвестной, льющейся ему прямо в уши музыке.

- Мешаешь,- не отрываясь от писания, строго сказала Александра Иннокентьевна, но Александр Григорьевич, оглушенный наушниками, повел руку вверх и громко дотягивал срывающимся голосом окончание арии.